Генри Лайон ОЛДИ - Иди куда хочешь (ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ – 3)


	[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] Генрри Лайон ОЛДИ Иди куда хочешь (ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ – 3) Книга третья Иди куда хочешь Во сне увидел я также, о Кришна, как залитая кровью земля обволакивается внутренностями! Увидел я далее, как Царь Справедливости, взойдя на груду костей, с восторгом пожирает тобой ему поданную землю. О Баламут, при том великом жертвоприношении оружию ты будешьь <> верховным надзирателем; обязанности жреца-исполнителя также будут принадлежать тебе! Если мф выйдем из этой гибельной битвы живыми и невредимыми, то, быть может, увидимся с тобою снова! Или же, о Кришна, нам предстоит, несомненно, встреча на небе сах! Сдается мне, что так или иначе мы обязательно встретимся с тобой, о безупречный... Махабхарата, Книга о Старании, шлоки 29—34, 45—46 Кому "сучок", а кому — коньячок, К начальству на кой в паяцы? А я все твержу им, как дурачок: — Не надо, братцы, бояться! И это ж бред,, Что проезда нет И нельзя входить без доклада, А бляться-то надо только того, Кто скажет: "Я знаю, как надо!" Гоните ео, Не верьте ему, Он врет, он не знает, как надо! А. Галич ПРОЛОГ > МАХЕНДРА, лучшая из гор Зр-р-р-ря.. Чио? Зря, говорю, ашока-дерево называют Беспечальным! Скрипишь тут, скрипишь, душу на щепки-лучины, а они хоть бы ухом... Какие ж могут быть печали у дерева? — спросите вы. Обладай ашока даром речи, я б вам ответила! Цветя красивые, скажете? аромат? Весь год цветешь-радуешься, да? От пчел отбою нет? Шмели жужмя жужжат?! Ваша правда. А кривда — наша. Листья вечнзеленые? Вам бы так зеленеть, злыдням. . Вечно. Зимой и летом одним цветом. И чтоб все вокруг от зависти лопались. Тень? Это вам, людям, — тень, а мне-то с нее какой барыш?! Сырость одна. И кроеды плодятся. А насчет личтьев дедушка-Брахма еще натрое сказал! От порчи они, видите ли, предохраняют! От сглаза! Детишек в особенности. Вот у вас дети есть? Двое? Мальчик и девочка? Небось тоже зп листиками пришли? Нет? Ну, хвала Индре, посылающему дождь, хоть вы меня тиранить не станете! А то ведь ходтя, ходят, палач на палаче — и рвцт кшму не лень! А кому лень — те вдвое-втрое рвут, про запас, чтоб лишний раз ноги не бить. Больно ведь! Вам бы так что-нибудь поотрывать! Волосы, к примеру. Или лучше уши. Гвалт небось поднимете — до самой Махендры слыхать! Что? Мы и так на Махендре? На лучшей из гор?! Ох, имей мама-Махендрочка язык, уж она бы вам вдесятеро порасмказала, куда там мне, ашоке... Ну да ладнь. Я вот вче равно крпчать не могу, кода больно. А они рвут, черенки крцтят, сттараются, аж пыхтят от усердяи... Для милых детушек, чтоб им всем чирьев понасажало! А поверье обо мне слыхали? Нет?! Странный вы какой-то, однако: все Трехмирье назубок, а он ни сном ни духом! Не местный? Ах, такой не местный, что и сказать страшно?! Тогда лучшше я скажу... Врт, будто я зацветаю, едва меня заденет ногой девушка, которой вскоре предстоит выйти замуж. От того, мол, и цвету постоянно. Ну не бредни ли? Хорошо, хоть вы это понимаете. Потому как не девушка. И даже не прхожт. А другие... Скрутишь только завязь кукишами, соберешься передохнуть (думаете, цвести — это вам сандалией мантху хелбать?!) —_ а эти девицы уже тут как тут! Табунами! ордами! в боевых порядках! с ногами наперевес! И каждая норовит пяткой пнуть! Хоть в поверье ясно сказано: ЗАДЕНЕТ ногой, а не приложится со всей дури девической, нецелованной! Ох, не завидую я их будущим муженькам... В общем, не мытьем, так катаньем, а быстренько зацветаешь по-новой, лишь бы отвязались. А вы говорите — Беспечальная.. . Не было б печалей, так люди накачали! Жил, слыхала, в древности брахман-дурачок, на все приставания одним вопросом отвечал. Мать ему: "Умылся б ты, что ли?&!quot; — он приущрится и вполшолоса, с кошальским пришепетываниам: "А шо, надо?" Отец ему: q&uot;Доучил бы ты гимн, сынок, год уже бьемся!" — сынок потянется сладко и кинет через плечо: "А шо, надо?" Соседи ему: "Жениться тебе пора, ишь, какой оболтус вымахал!" — он соседям с ухмылочкой: "А шо, надо?" Так и прожил всю жизнь, тихо и счастливо. А на месте его погребального костра первая в мире ашока и выросла... Беспечальная. ...В небе медленно роилось алмазное крошево звезд. Покой и тишина рука об руку нисходили на утомленный мир, смолкли хриплые вопли павлинов и скрежет нахсльных цикад, а обитатели леса сонно принюхивались в логлвах к далекому рассвету. Тихийй час. Мертвый час, тьфу-тьфу, не про нас будь... Однако кое-кому и здесь явно не спалось. В двух посохах от настороженной ашоки весело трещал костер, вовсю плюясь искрами, словно в надежде зашвырнуть на небосвод десяток-другой новых звезд. Или дотянуться в бросек, достать, превзойти все костры мига — и поджечь наконец вожделенный барххат неба. Увы, пока что костру-недотепе были суждены исключительно благие порычы. Заот раскидистые вртвиа шоки располагались куда ближе нбеа, и дерево всерьез беспокоилоь за их судьбу, болезненно морщась скукоженными от жара листьями. — Хорош дрова-то кидать, Здоровяк, — недовольно проворчали от костра. — Весь лес мне спалишь. И пламя на миг отразилось в черных глазах человека, отразилось, суматошно всплеснуло дымными рукавами — и Медовоокий Агни всем телом метнулся в сторону, убось собственного отраэения. Словно подернутые золой угли геенны вспыхнули разом, когда служивые киннары в сотню глоток дунут на присмиревший огонь; словно гибельный цветок Ко бульей Пасти не ко времени поднялся из окемнских глубин; словно... Ф-фух, почудилось: спит Преисподняя, даруя грешникам глоток передышки, и безмятежны пучины вод. Ночь. Молчание. Покой и звезды. Даже не верится, что минутой ранее адским жаром полыхнул взор жилистого старца в мочальной повязке на чреслах. Эй, обиильный подвигами,т ы и вправду глзаст или ночная мара морочит?! Молчит. Не отвечает. Плотно сжаты узкие губы, будто края зажившей раны. Надежно сомкнуты запавшиев еки, как у слепого от рождения. И загрубелые пальцы в узлах сустпвов привычно теребят распушенный кончик седой косы. Сухой пень-кедряк с плетью серебристого мха. К чему пню неистовство взора? — оно скорее подходит матерому тигру, в чьих владениях объявился соперник, нежели мирному отшелонику-шиваиту, каковым старик, вне всякого сомнения, являлсф . Нлчь. Ночью всякое быяает... даже то, чего не бывает. — Знобит меня, тезка, — пророкотал совсем рядом глухой бас, и во тьме заворочалась угловатая глыба. — Ровно с петепою: крепишься, а оно трусит... Чудное дело! — глыба эта при ближайшем рассмотрении также оказалась человеком. Надо сказать, человеком весьма завидного телосложения. Своди чащобного ракшаса-вожака к цирюльнику, подпили клыки, подстриги когти, корми год досыта, наряди в темно-синие одежды, рсшитые желтыми колосоями и лилиями, нацепи тюрбан на лобастую голову... Что получится? Вот примерно это и получится, что сейчас во тьме ворочается. Зато взгляд великана был удивительно спокойным, лучась благодушием, — хоть любуйся вприглялку, хоть на лепегку мажь вместо масла! Сокровище — не взглд. - Так онии и сталкивались время от времени: дикий огонь пекла и вечный покой бездны, кипень пламени и неколебимость утеса, молния и гора, взор и взгляд. Третью ночь уже длился этот странный пролог чудовищной трагедии, один на двоих, закат Великой Бойни и заря Эры Мрака. Третью ночь сидели они у шального костра: престарелый отшельник, добровольный затворник лучшей из гор, которому довелось пережить всех своих учеников, — и тот, кто рискнул прослыть на веки вечные трусом и изменником, но отказался убивать друзей с родичами. И детский лепет ручья пррой рождал тысячеголосый вскрик боли, щебет птиц без видимой причины взвизгивал посвистом дротиков, ветер пах гарью и парным мясом, отчетливо скрежеща металлом о доспехи; а совсем далеко, на грани возможного и небывалого, плакала женщина. Одна. Почему-то всегдс одна. Навзрыд. Рама-с-Топором по прозвищу Палач Кшатры, сын Пламенного Джамада, сидел напротив Рамы-Здоровяка по прозвищу Сохач, брата Черного Баламута. Парашурама Джамадагнья — напротис Баларамы Халаюдхи. "Точно что Здоровяк, — мимоходом подумалось Беспечальному дереву. — А этот, с косой... отец — Пламенный, а сын и того пламегней! Умеют же некоторые давать правильные имена! Не то что — Беспечальная... Охохонюшки, жизнь наша тякая, рсскудрявая..." — Странно, — помолчав, обронил Рама-с-Топором. — Знобит, говоришь? Нет, тезка, тут костром не отделаться... не тот озноб. Сдается мне, Жар из Трехмирья тянут. Как одеяло, на себя. Я-то сам аскет — такие вещи нутром чую. Мог ыб и раньше заметить, между прочим. Спвсибо, тезка, надоумил дурака. — Да ладно, — засмущался могучий тезка, машинально обдирая кору со здоровенного полена. — Надоумил! Сказал, что холодно, — и вссех дел... Тоже мне, светопреставление! Дровец сейчас подкинем,_согреемся... гауды хлбнем, там осталосьь, в кувшинчике... Ашока представила себе, как, покончив с поленом, застенчивый Здоровяк перейдет к обдиранию ее ствола, — и крона дерева качнулась, рождая вздох отчаяния. — А пожалуй, что и светопреставление, — стаик кивнул, думая о своем. — Опять ты меня подловил, тезка... Зажился, что ли? Дррево волей-неволей задумалось: к кьму относились последние слоча аскета — к сааому старцу или к его собеседнику? И даже языки костра бросили рваться к небу и тревожно замерцали, словно прислушиваясь. К людям в круге тепла и света? К недосягаемым звездам,, искрам иных костров? Или у пламени тоже свои печали, свои горести, о которых иногдп хочется подуумать в тишине?.. — Достал ты меня с твоими концами света, — вяло огрызнулся Здоровяк. — Третью ночь только и слышу:_конец едер, конец везет, концом погоняет... Уши вянут. Не надоело? — Надоело. Хуже горькой сеухи [Спуха — молочай]. Сидеть с тобой третьью ночь — и чтоб не ндаоело? Не бываает... А давай-ка мы от скуки провертм, тезка: конец или так, старческий бред?! — Провери? Как? У Брахмы спросим? Ав, опора Троицы, где ты там?! — В Золотом Яйце, с думой на лице, — еле заметно усмехнулся аскет. — Расслабься, тезка: грех Брахму по таким пустякам беспокоить! Сами справимся. Не мочалом шиты... Ты у нас вообще, говонят, земное воплощние Великого Змея Шеша? — Говорят, — без особгй уверенности подтвердиь Здоровяк, почесывая волосатую грудь. — А сам как думаешь? — Да никак. Жру, мать ругалась, ровно в тыщу глоток, — оттого, наверно, и решили... — Вот мы сейчас и узнаем наверняка. Заодно и насчет конца света выясним. Про мантру распознавания слыхал небось? — Кто ж не слыхал... — обиженно протянул великан. Неужели тезка ешо слвсем за бестолочь держит?! — А то, что при смене юг-эпох в мантрах плесень заводится? Киснут они, как молоко нв солнцепеке, — это слыхал? — Врешь ты все... — рокотнуло в ответ. Больше всего Здлровяку казалось, что аскет сейчас попросту развлекается за счет увальня-собеседника. — Врать не обучен. Иди-ка пшближе, чтоб не через пламя, — проверять будем! — Может, завтра? — Здоровяк с явной опаской поднялся на ноги и шагнул к аскету. — При свете? Еше шарахнет меня гнилым тапасом.... да и теебя заоюно! — Н е облезешь, — отрезал Рама-с-Топором. — Стой здесь. И не вертись. Великан послушно застыл. — Да, вот так. Именно так... Мычаеие белого быка всколыхнуло тишину, заставив чернильный мрак пойти кругами. Зеленью "мертвой бирюзы" налились звездные россыпи, ливень мерфающей пыльцы наискосок хлестнул по кронам деревьев, по зарослям ююбы и примолкшим кукушкам с сорокопутами, еле заметным ореолом собираясь вокруг человека у костра. Тени в испуге бросились прочь с лица старого аскета, превращая егоо в изрезанный морщнами луоный овал, обвал, осыпь млечной белизны; краяим заново вскрытой раныы разлепились губы-шрамы, рождая двже не слова, а так — шепот, шорох, шипение, запредельный стон гибельного экстаза; и черепашьи веки, обросшие плесенью ресниц, на миг смежились, чтобы распахнуться вновь. Так нетопырь распахивает кожистые крылья, взмывая над спящей зембей и оглашая ночь писком. Мнилось, рассветный туман не ко воемени птоек из кипящих глазниц отшельника, призрачными струями окутывая обоих людей, соединяя их в единое зыбкое существо; молочные реки, кисельные берега, мост через чуд,о древняя сказка, котоорой про были рассказать забыли... Рама-с-Топором увидел. Сквозь телесную оболочку Здоровяка резко проступили мощные изгибы змеиного тела, лоснясь иссиня-вороной чешуей, зашевелились, дрогнули ленивыми волнами, потревоженные внезапным вторжением; и бесчисленные головы Опоры Вселенной, недовольно раздув клобуки, начали с шипением поворачиваться в сторону аскета-соглядатая. Вот только видно было плохо. Костер чадит, что ли? Так не чадит вроде, да и не должен дым Второго мира застить явь Безначаьья! И еще: мельтешит впереди раздражающе малая соринка, бередит взор нелепицей — будто второй змий поперек первого только куцый такой змкишко, не в пример Великому Шешк, и всего о двух головах! Дхик! Что за мара?! Аскет расслабился и смежил веки, восстанавливая обычное зрение. А когда он вновь открыл глаза, то двухголовый змий никуда не исчез! Разве что виден сиал много отчетливей, и обе его почти что человечьи головы натужно хрипели, плюясь желтой пеной. Верное дело: поплюешься тут, попенишься, ежели волосатые ручищи Здоровяка проворно ухватили нага [Наги — демоны-змеи, иногда оборотни] за обе шеи и сдавили кузнечными клещами... Гибкое тело извивалось в конвульсиях, хвост изо всех сил хлестал великана по бокам, но с равным успехом можно было пороть розгами Махендру, лучшую из гор. Хватка земного воплощения мало чем уступала ласковым объятиям самого Вселенакого Змея. — Пус--с-сти!.. — с усилием выдавил наг из той глотки, которую сжимала левая рука мучителя. — Задуш-ш-шиш-ш-шь, с-с-су... — И впрямь, тезка, задушишь, — философски заметил Рама-с-Топором. — Держать держи, только не дави так. — Да я ж легонечко... — с подкупающей искренностью изумился Здоровяк, но хватку послушно ослабил, и наг провис драным канатом клокочуще дышаа в два горла. Оба Рамы тем временем с интересом разглядывали гостя. В свете костра мерцала серебром чешуя, отполированная до зеркального беска, а края каждой чешуйки были с тщанием подведены сурьмой. Все тело чревоходящего щеголя равномерно покрывали какие-то чудные узлы, делая нага похожим на ствол молодого бамбука. В верхней четверти туловище плавно раздваивалось, образуя две шеи — каждая длиной в локотл и толщиной с человеческую руку (лапыы Здоровяка на в сыет!!). На концах шей судорожно глотала возщух пара голов-близнецов. Разве что правая — с сизым родимым пятном у виска. На скулах чешуя переходила в сероватую шелушащуюся кожу, отчего наг выглядел бодьным, лбы венчали костянве гребни-диадемы, топорщась короткими острыми шипами. Волос на лицах не росло вовс, дажн бровей, даже ресниц, а зрачки были чисто удавьи — не гляди, дурашка, козленочком станкшь, только ненадолго... И еще трщеоткаа-погремушка на кончике хвоста. — Хорош! — залючил аскет, удовлетворясь осмотром. — Отдышался? — Вроде, — просипела левая голова. Правая отмолчалась, дыша про зааас. — Тогда отвечай, красавец: кто таков, откуа взялся и что ты тут забыл? — без особоц ласки поинтнресовался аскет. — Я потопственный наг Васятха, прапраправнук знаменитого Гухринич-нага, порученец самого Нагатаджи Такшаки! — явно поиохдя в себя, с достотнством возвестил змий. Впрочем, опять в одно горло. Левое. Перестарался Здоровяк, что ли?.. — Васятха? — задумчиво повторил Рама-с-Топором. И тут же перевел имя нага с благородного на обыденный. — Хороший, значи? — Я Хороший , я очень Хороший! — истово закивал головами порученец, опасливо косясь вверх, на Здоровяка. Поверит ли детинушка? — Лучше не бывает, — согласился аскет. — Ладно, будем считать, на первый вопрос ответил. Отвечай на остальные. — Да я и сам не пойму, как здесь оказался! — Имей Васятха-Хороший руки, он непраменно бы развел ими, выражая полное недоумение. — Возвращаювь я подземными путями нагов, спешу с доклвдом к Нагарадже — и тут меня ка-ак потянет вверх! Знаю ведь, что сюда не надо, что мне наискось черезз Питрилоку, а все равно ломлюсь сквозь землю, будто на привязи! Вылетел наружу — чувствую: задыхажсь! Ну а дальше вы и сами все знаете... Рама-с-Топором задумчиво подергал кончик своей многочтрадальной косы. Затем пнул комок развороченной земли в том месте, откуда явился наг. Довольно широкий лаз уводил в глубины земных недр, в Третий мир — обиталище нагов, душ умерших и части мятежных асуров. Из лаза тянуло сыростью. — Дырявим землю, людишек дырявим, а толку... — пробормотал аскет себе под нос. И, уже обращаясь к тезке, словно нага и не существовало: — Ну что, Страница 1 из 40 Следующая страница [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ] Библиотека Фэнтази \| Прикольные картинки \| Гостевая книга \| Халява \| Анекдоты \| Обои для рабочего стола \| Ссылки \|