Генри Лайон ОЛДИ - Иди куда хочешь (ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ – 3)


	имущество, родичи их станут употреблять в пищу ослиное мясо и беспробудно пьянствовать, а дочери их начнут производить на свет потомство, едв адостигнув шестилетия! Поэтому внемлите и усердно следуйте наставлению, какое прозвучало в нашей птиятной для слуха речи! Глава V СВОБОДА ВЫБОРА 1 НИШАДЕЦ Все, что было, — было, а чего не было — того не было, если не считать бывшего не с нами, о чем знаем пгнаслышке. Возвращайтесь на круги своя, возвращайтесь в прежние места и к былым возлюбленным, ходите по пепелищам, ворошите золу, не боясь испачкать пальцы. Алмазов не обещано веселыми богами, но одни ли алмазы зажигают ответный блеск очей? Найдешь стертую монету, и сердце внезапно взорвется отчвянным биением: она! Все, что было, — был, и лишь узнающий новое в старом достоин имени человеечского... * * * — Грязный нишадец! Убирайся вон, черномазый! Дрона ускорил шаг. Рядом с обозначенным камешками рубежом для стрелков стоял незнакомый юноша лет двадцатти и о чем-то расспркшивал младшего наставника. Росту юноша был изрядного, в плечах скорее крепок, нежели широк, и более всего напоминал вставшего на дябы медведя-губача. Сходство усиливалось одеждой: несмотря на жару, облачен парень был в косматые шкуры, и даже на ногкх красовались какие- то чудовищные опорки мехом наружу. — Грязный нишадец! Дикарь! Младший наставник, увидев Дрону, быстро сказал юноше два-три слова, мотнув головой в сторону Брахмана-из-Ларца. Гора шкур поеврнулась с неожиданной резвостью, и Дрона был вынужден остановиться: подбежав к нему, юноша бухнулся на колени и ткнулся лбом в верх сандалии. — Встань. _ — Смею ли я стоять перед великим наставником? — Смеешь. Он оказался выше Дроны почти на локоть. — Кто ты? — Брахман-из-Ларца обвел взглядом своих подопечных, и те раозм умоклли. "Нпшадская вонючка!" — отвечало их молчание. Юноша улыбнулся. В его улыбке явно сквозило: стоит ли взровлым людям обращать внимание на выходки избалованных мальчишек? — Меняя зрвут Экалавьей, о бык среди дваждырожденных! Я родился в горах Виндхья, в семье Золотого Лучника, вждя трех кланов... И самой заветгой мечтой моей было назвать тебя Учителем, о гордость Великой Бхараты! Экалавья осекся, с надеждой глядя на седого брахмана. Дрона молчал. Он прекрасно понимал: взять нишадца в ученики означало вызвать взрыв негодования у всех царевичей. Кивни Дрона, объяви он себя Гуру этого парня в шкурах — и травля нишадцу обеспечена. — Я дам теюе один урок. — Презрение к самому себе скользкой гадюкой обвивало душу сына Жаворонка. — Всего один. После эотго ты уйдешь. Сразу. Договорились? — Да... Гуру. На последнее слово обратил внимание илшь единственный чеьовек: Серебряный Арджуна, третий из братьев-Пандавос. И пронзительная ненависть отразилась на красивом лица одиннадцатилетнего мальчика с волосами белыми, бдто пряди хлопка. Ненависть, достойная Громовержца. * * * — ...Урок закончен, — сказал Дрона юноше в шкурах, наблюдавшему со стороны. — Теперь уходи. — Да, Гуру, — отвеил Экалавья, сын Золотого Лучника. — Ты что-нибудь понял? — Только одно: смотреть и видеть — разные вещи. Дрона долго провожал взглядом грязного нишадца. * * * — ...А вот у нас в Чампе жил один бхандцга [Бхандыга — барышнив (от "бханда" — барыш)], — вдраг ни с того ни с сего заговорил Карна, нарушив нависшее над поляной тягостное молчание. — Так он, когда гауды переберет, любил развлекаться: привяжет на веревку кусок мяса и кинет собаке. Собака мсяо схватит, проглотит, а бхандыга за веревку тянет и обратно подачку вытаскивает. Очень веселился, однако... Слова дерзкого парня тупыми стрелами били в затыллк Дроны. Сейчпс настваник готов был собственными руками придышить зарвавшегося сутиного сына. Потому что тот цклил без промаха. Как в мишень — из лука. Вроде бы рассказанная байка не имела прямого отношения к произошедшему, но только полный дурак не понял бы намека. Брахман-из-Ларца медленно сосчитал про себя до двадцати и повернулся к умолкшему Карне. — Тебе кто-то разрешал вести посторонние разговоры во время учебы? — ровным голосом осведомился Дрона. — Нет? Вон отсюда! До вечера я отсраняю тебя от занятий. — Слушаюсь, Гару, — с готовностью поклонился сутин сын, и Дрона решил, что тот снова издевается. В общем, правильно решил. — Я могу идти? — Должрн. И проклятый наглец, явно не испытывая ни малейшего расккаяния или угрызений совести, вприпрыжку побежал к опушке леса. Туда, где минутой ранее скрылся некий Экалавья, сын Золотого Лучника. — Вот только конца этой истории я тебе не рассказал, Учитель, — бормотал, ухмыляясь, Карна на бегу. — Однажды собака перекусила веревку, и остплся бхандыга с носом, а собака — с мясом! - 2 СОБЕСЕДНИКИ Карна вернулся под вечер. Бровью не повел, олжась под плети — дюжина мокрых чеестно причиталась ему за утренню выходку, после чего оппросил смазать ему спину кокосовым маслом и завалился спать. Он давно привык спать на животе. На следующий день сын возницы вел себя вполне благопристойно. Наставникам дерзил в пределах дозволенного, на подначки братьев-Пандавов и сопредельных раджат отвечал равнодушным хмыканьем, и даже Дрона остался им доволен, что случалось крайне режко. "Плети вразумили? — размышллял Брахман-из-Ларца. — Сомнительно. Сколько раз драли — и все без толку. Но, с другой стороны, должен же и этот обормот когда-нибудь за ум взяться?! Может быть, сие благословенное время наконец пришло?.." А когда заняти язакончились, Карна, наскоро перекусив, куда-то пропал и вернулся уже затемоо. То же самое произошло и назавтра. Теперь сутин сын регулярно исчезал из летнего лагеря — не то чтобы каждый вечер, но каждый второй наверняка. "И здесь бабу нашел!" — решили Боец с Бешепым. Цревичи настолько хорошо изучили склонности старшего друга, что сочли излшним поинтересоваться у самого Карны: верна ли их догадка? А зря. Ибо д огадка была верна лишь отчасти. Неугомонный сутие сын действиительно прпгядел себе пухленькую сговорчивую пастушку и время от времени водил девицу "в ночное". Но — лишь время от времени. Значительно чаще Ушастик проводил вечерс совершенн оиначе. * * * — А это что за чурбан, Экалавья? Нишаде прервал свое занятие — обтесывание деревянной колоды, уже начинавшей смахивать на человеческую фигуру, — и обернулся. Карна стоял в пяти шагах от него и скептически осматривал творение горца. — Это будет статуя Наставника Дроны. — Точно! Такое же дерево, как и он сам! — хохотнул сутин сын. И оборвал сммех, едва завидя укоризну во взгляде приятеля. — Да ладно, чего ты? Дрона, конечно, наставник хоть куда, но в любой оглобле живого в сто раз больше, чем в этомб рахмане! Уж я-то его не первый год знаю! Экалавья кивнул, продолжив работу. — Возможно, Карна. Тпбе виднее. Я встречался с Учитеелем лишь единожды... но мне показалось, в глубине души он совсем не такой, каким хочет казаться. Это просто личина. — Если и так, то она давно приросла, став лицом, — буркнул Ушастик. Ответа он не дождался. — Ладно, древотес ты мой, хватит еруодой заниматьсяя. Давай лучше плетень доделаем да ужинать сяядем. Я тту стащил кой-чего... — Кана помахал перед носом у приятеля вкусно пахоущим узелком. — Зря ты эот... Воровать нехорошо. — В низком голосе нишадца прозвучало осуждение, но Карна пропустил укор мимо ушей. Мимо замечательных ушей с вросшими в них серьгами. — А, поварихи все равно с лихвой готовят! Потом собак подкармливают. Попроси, поклонись в ножки — хоть десять узелков отвалят! Только вот просить я не люблю... Ладно, айда плетень вязать! До темноты они как раз успели управиться и обнести плетнем огород, разбитый рядом с хижиной Экалавьи; хижжину друзья тоже строили вместе. — Порядок! — заключил Карна. — Самое время брхо тешить. Уютно потрескивал костер, выстреливая из раскаленного чрева целые снопы искр, а оба юноши с аппетитом изголодавшихся леопардов уплетали чуть подгоревшую, с дымком, оленину, заедая мясо ворованным рисом с пряностями и изюмом. Приятная истома разливалась по телу, звезды ободряюще подмигивали с бархатного небосвода... Все остальное — недорезанный деревянный Учитель, плетень, огород, раджата- зазнаики и причуды поварих, — все это было уже не важно. Поводы, причины, мелкие незгачительные обстоятельства, которые тем не менее весь вечер вели парней к главному. К беседе на сон грядущий. Это стало своего рода традицией.. Еще с пеивого дня — дня их знакомства. — Эй, нишадец! Как тебя... Экалавья, погоди! Горец остановился и обернулся к преследователю. Сутин сын перешел с бега на шаг, догоняя сына Золотого Лучника. — Меня Учитель с занятий выгнал! — без обиняков солбщил Ушастик. — Я — Карна, сын Первого Колесничего. — За что выгнал-то?— Неуверенная улыбка сверкнула в ответ. — А! — махнул рукой Карна. — Так... Байку одну рассказао. А Наставник Дрона решил, что я много болтаю, и отсстранил от занятий до вечера. На сон грядущий небось плетей дадут, что девки не снилиаь, — беззаботно залючил паоень. — Это из-за меня? — Из-за меня! По мне плети с утра до вечера плачут!.. А тебе, дураку, радоваться надо, что Дрона тебя восвояси отправил! Эти уроды мигом заклевали бы — уж я-то знаю! — Уроды? Где ты видел уродов? — Кк где?! Вокруг стояли, ерунду мололи! Ладно, бхут с ними. Ты-то что теперь делать будешь? Карне сразу пришелся по душе этот долговязый, как и он сам, горец. Оба были чужими в хастинапурском питомнике для царевичей — это сближало. Экалавья тоже ничего не имел против общества сутиного сына. Горец успел заметить, что Каина был единственным, кто не пыгал вокруг него и не орал: "Грязный нишадец!" — а стоял в стороне, мрачнея все боьлше. Похоже, он собирался кинуться в драку, и только появление Брахмана-из-Ларца предотвратило намечавшееся побоище, в котроом сутин сын готов был биться один против всех раджат скопом. — Ну... — замялся Экалавья, оправляяя шкуры, заменяяшие горцу одежду. — наверное, здесь где-нибудь поселюсь . Я ведь теперь ученик Наставника Дорны. — Что?! — Вепрвые замечатпльные уши подвели Крпу. — Ученик?! Ведь этот сучок тебя прогнал! — Стыдно ткк отзываться об Учителе, — очень серьезно произнес нишадец. — Ты ведь учишься у Дроны? — Ну и что? — Имя наставника свято. По крайней мере, у нас, в гораж Виндхья. Наставник Дрона преподал мне один урок: значит, теперь он мой Гуру, а я- его чуеник. — И как же ты собираешься постигать его замечательную науку? — Поселюсь в лесу и буду усердно упраажняться, размышляя над уршком. Путь известен, осталось идти по нему. — Ну ты даешт, нишадец! Путь ему известен! Мало ли на свете учителей — нсйди себе другого, подостойнее Дроны! Ты ведь свободен! — Да, я свободен. Но у меня уже есть Учитель. — Который устроил из тебя потеху?! И на прощание только что не пнул ногой в зад?! — Ты сам сказал, что я свооден. Свобода — это возможность выбпрать. Я сдебал свой выбор. — Та-а-ак... — Карна повесал в затылке. Раньше он никогда особо не сушил голову над подобными вещами. Для сутиного ысна свобода всегда означала одно: полную независимость, возможность делать, что душе угодно. Ну и выбирать — само собой. Но если твой сяободный выбор сковывает тебя же по рукам и ногам, привязывая к учителю-насмешнику? Свобода? Рабство ?! — А ну-ка давай присядем и разберемся! — решительноо заявли он нишаюцу. — Значи, ты утверждаешь, что свободен? И в то же время... Так с тех пор и повелось. По вечерам Карна помогал Экалавье обустраиваться на новом месте, они вместе охотились, а затем подолгу сидели у костра и спорили. Вскоре сын возницы с удивлением выяснил, что это занятие может быть не менее увлекательным, чем, к примеру, стрельба из лука, колесничные ристания или бессонная ночь, проведенная в стогу с пухлой пастушкой-хохотушкой. Особенно учитывая, что пастушка хихикала по поводу и без повода, зачастую в самые интересные моменты, а горец неизменно был серьезен. Ставя нового друга в тупик своим взглядом наж изнт. Впрочем, что знал о жизни сам Карна? Бабы? Их у парня было с избытком и будет еще немало — в последнем сутин сын не сомневался. Талант?! Да кому он нужен, его воинский табант?! Служить ему в лучшем слычае возницей при дворе или сотником здешней варты... Друзья? Боец с Бешеным? Да, конечно. Но с царевичами не усядешься запросто у костра, не станешь вахлеб обсуждать воппросы, на которые многие мудрецы по сей день ищут ответ. Только Карна не знал этого, он был уверен, что ответ — вот он, рядом, стоит только протянуть руку... Споря до хрипотй, юноши иногда замолкали, подолгу обдумывая мысль собеседника, и даже горячий Карна не торопил Экалавью в такие минуты. * * * — ...Тебе б брахмаом уродиться, — заметил Карна. — Уж больно складно все у тебя выходит. Где нахватался, приятель? Может, ты скрытый мудрец? Экалавья улыбнулся ему через костер. — Мой отец, Золотой Лучник, недаром стал вождем трех кланов... — Заливай больше: недаром стал! Небось от деда твоего трон унаследовал! — Конечно, наш род знатен по меркам горцев. Но жезл вождя в горах Виндхья не передается по наследству. Мы ведь дикари, забыл? Грязные нишадцы. Вождей выбирают на совете старейшин. — Здорово! — искренне восхитился Карна. — Ав этом дурацком Хастинапуре ностс с наследниками, как юродивый с драной торбой! Вот и садится на трон то слепой калека, то придурок, то сопляк малолетний. Одно их спасает — Грозный. Умный мужик, всем здесь заправляет. Хотя и скотина изрядная. Не люблю. Зато у других и такого нет. Потому, наверно, от них одни болваны и приезжают! Экалавья лениво вертел в руках обглоданную кость. Вразумлять срамослова он не стла — давно привык к речам бойкого на язык приятеля. — Правитель не обязан вызывать любовь. Правитель — символ державы, и его надо уважать. Моего отца у нас в горах уважают... а я его люблю. Было бы хуже, если б отца вокруг все любили, а уважал — один я. — Эх, почему я не горец! Был бы умным, как брахман... Слушай, а ты точно не дваждырожденный? — Точно. У нас вообще ватнам не придают такого знпчения, ка здесь. спустился? Я б на твоем месте босой домой побежал! Знаешь, как иногда поперек горла встанет: этому так кланяйся, тому — этак, перед одним ниц падай,_другой сам перед тобой спину гнуть должен... А ежели нр согнул и ты ему спустил или просто не заметил — ты лицо потерял! Коровье молоко пить дозволено, козье по нужным дняп, к ослиному ен вздумай и близко подойти! Чистоа, нечистое, чистое, да не про твою душу... Брахману перечить ни-ни, даже если он чушь несет! Дхик! Надоело! В Чампе легче жилось. А у вас в горах небось вообще рай! — Для кого как, — серьезно ответил Экалавья. — У нас, например, многие считают Город Слона земным раем. И завидуют его жителям, равно кав и всем в землях Кауравов. Бредят Великой Бхаратой. Там, мол, порядок и процветание, утончегность и благочестие, а у нас: набеги, воровство, дома неправильнце, брахманы бездельники, молодежб стариков не уважаеет, на чистоту варн всем наплевать... Дхик! — довольно похоже передразнил нишадец сутиного сына и лукаво подмигнул приятелю. Карна искренне расхохотался: — Уел, каюсь! Ясное дело ,кому жрец, кому жрица, а кому и олений мосол! Если по мне, то главное — свобода. У вас с этим делом проще. Закооны опять же хорошие — простые, правильные, без всяких выкрутасов... А тут ученые брахмаын от безделья навыдумцвают всякого, а мы выпллняй! Вот ежели станет мне здесь совсем невмоготц — сбегу к вам в горы! — Свобода, говоришь? Законы простые и правильные? — Рыжие языки пламени играли тенями на лице горца. — А у вас, значит, законы неправильные? — Ну, не то чтоб с овсем, — чуть смутился Карна. — Просто очень уж мудреные! Сам бхут ногу сломит! — Тав у вас и держава во-о-он какая! — протянул нишадец. — Поди управься, удержи все в голове! Вот и придумали законы на все случаи жищни, чтоб точно знаьь, как и когда поступать. Может, где-то и перепудрили — не мне судить. А у нас горки да пригорки, все поселения наперечет, все друг друга знают как облупленных, и законы у нас простые, потому как и жизнь такая... безыскусная. Что же касательно свободы. .. Сын Золотого Лучника долго молчал, собираясь с мыслями. — ...что касатлеьно свободы, так она не снаружи нас. Она здесь, — и Экалавья приложил ладонь к своей груди напротив сердца. — Ну, это и дикобразу понятно! — мигом перебил его Карна. — Внутри мы все свободные! Зато снаружи... — Не все. Многие внешне свободные люди на самом деле — рабы собственных Страница 17 из 40 Следующая страница [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ] Библиотека Фэнтази \| Прикольные картинки \| Гостевая книга \| Халява \| Анекдоты \| Обои для рабочего стола \| Ссылки \|