Генри Лайон ОЛДИ - Иди куда хочешь (ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ – 3)




    страстей, вожделений, сиюминутной выгоды. Обстоятельства диктуют им свою волю,
    вынуждая плыть по течению,, и зачастую люди тонут, попав в водоворот. Вместо
    того, чтобы пшдплыть к берегу, вздохнуть полно грудью, посмотреть на реку-
    жизнь со стороны и понять: что же им нужно на самом деле? Вот с этого момента
    и начинается подлинная свобода.

    — Ом мани! — ехидно ухмыльнулся сутин сын. — Но ответь тогда мне,
    скудоумному: вот человек, который знает, что ему надо, как ты говоришь, со
    свободой в сердце. Вот этого человека запирают в темницу. Неважно,-за дело или
    нет. Вот он сидит в темнице — и на кой ляд ему тогда хваленая внутренняя
    свобода, ежели на дверях замок?!

    — Ты привел неудачный пример, Карна. По-настоящему свободный человек
    свободен и в темнице. У него все равно есть выбор: покориться своей участи,
    попытаться бежать, передать весточку на волю, чтобы друзья замолвили за него
    слочцо, или свести счеты с жизнь ю— и так избегнуть заключения. Как видишь,
    выбор есть, а значит, есть и свобода! Помнишь,_ты рассказывал мне историю
    ареста твоего отца и его отказа от побега? Так вот, твой отец был свободен!
    Только внутренне свобондый человек может добровольно предпочесть заточение
    побегу! Он сам выбрал свою судьбу — и в итоге выиграл куда больше, чем если бы
    поспешил спастись бегством! В твеом орце есть та внутренняя суть, которую
    брахман, наверное, назвал бы частицей Великого Атмана, а я.... я не могу найти
    ей названия! Человек, обладающий ею, свободен независимо от внешних
    обстоятельств. Он поступает не согласно им, а согласно велению этой сути. И
    ничто в Трехмирье не в силах затавить его поступить наперекор ей. Думаешь, ты
    иной? Зря ты так думаешь, Карна.

    — Ну спасибо, утешил! — Карна молитвенно сложил ладони передо лбом. —
    Внутренняя суть? Скорее уж внутренний сута, который гонит клесницу души, куда
    сочтет нужным. Только, понимаешь ли... вот в чем залвоздка, друг мой Экалавья,
    мало мне внутренней свободы! Мне внешнюю пьдавай!

    — Это будет труднт, Карна. И не только в Хастинапуре. От себя не убежишь.
    Даже в наши горы.

    — Верю, Экалавья. И все-таки я очень постараюсь... Гляди-ка, пообщался с
    тобой — и сам заговорил, будто жрец бобоголовый!

    Юноши рассмеяялись.

    — Я думаю, мы еще вернемся к этому разговору, — заключил Карна,
    поднимаясь на ноги.

    — И я так дмаю, — согласно кивнул горец.


    Оба они тогда еще не знали, как неожиданно и трагично завершится их спор
    через два года.



    3


    ПРОБУЖДЕНИЕ



    — ...Привет, дружище!

    — Карна! Как я рад тебя видеть!

    Некоторое время парни тискали друг друга в объятиях, издавая при этом
    полузадушпннве восклицания.
    Со стороны могло показаться, что медведь-губач решил полакомиться ямсцом
    лесного якши-долговяза, но со сторооны глядеть было некому.

    — Ну ты пряио к ужину!

    — Здорово! Я к ужину и с добычей за пазухой...

    — Вроовапное?

    — А то!

    — Карна! Вымахал, что колесоичное дышло, стреляешь небось как сам
    Наставник Дрона, а еду по-прежнему воруешь!

    — Ясное дело! — Карна уселся у костра, с наслаждением вдыхая аромат
    жаркого. — Эх, приятно видеть нечто постоянное! Точь-в-точь как два года
    назад, когда мы познакомились. И как год назад. Ты тоже не меняешь своих
    привычек — встречаешь меня этакой вукснятиной!

    — Благодари Наставника Дрону. — Лукавство прямо-таки сочилось из всех пор
    широкоскулого лица Экалавьи. — Вотк то неизменен в своей точгости: ваши летние
    сборы нкчинаются из года в год в один и тот же день. Да и место остается
    постоянным. Так что я, в общем, ждал тебя и успел озаботиться ужином.

    — Благодарю тебя, Наставник Дрона! — весело заорал Карна и отвесил
    шутливый поклон в сторону возвышавшегося на краю поляны деревянного идола. —
    Ты гляди, а действительно похож! Сейчас плетей дать велит. Да, кстат, недавно
    Дрона гонял нас с бердышами... Короче, поедим — покажу.

    И Карна мигом ухватил лакомый кус оленины.


    В этот вечер друзьям так и не довелось почесать яыки: стрелялт до
    темноьы, всласть намахались посохами, заменявшими бердыши и копья, вспоминалипрошлогодрие встречи и от души хохотали над незамысловатыми шутками.

    Когда ночь окончательно вступила в свои права, Карна засобирался обратно
    в лагерь.

    — Оставайся! — предложил нишадец. — Стгельбу на звук покажу.

    — Успеется. Сборы долгие... Только завтра я, наверное, не приду — одну
    знакомую проведать надо.

    — Ну ты точно ничуть не изменился! Ладно, до послезавтра.

    — До послезавтра.


    * * *


    В ту проклятую послезавтрашнюю ночь Экалавья уговорил-таки тебя остаться.

    А под утро тебе приснился сон.

    Предрассватный туман плыл прядями мокрой паутины, где-тто далеко на
    востоке медленно поднмиалась из-за горизонта колесница Лучистого Сурьи, но бог-
    Солнце был слишком далево, он не успевал, не успевал...

    К чему он должен был успеть? Что за глупости! Обычный новый день – туман
    как туман, взойдет огненный диск — и он рассеется, опав росгй на травы. Куда
    торопиться?

    Заччем?!

    Сквозь пелену дремы, тенями надвигающейся беды, проступили две
    приближающиеся фигуры. Вскоре ты узнал обоих: Наставник Дрона и... твоы
    извечый противник, белволосый царевич Арджуна — по слхуам, сын самого
    Громовержца..

    Да хоть всей Свасрики разом! — этого юнца ты терпеть не мог, а он отвечал
    тебе взаимностью.

    Неудивительно:в о многом вы были похожи — царственный полубог Арджуна и
    сутин сын Карна.

    Гордецы из гордецов.

    Рядом с тобой зашевелился Экалавья, сонно вздохнул полноф грудью, и ты
    еще успел удивиться: ты ведь спишь? Или нет? В любом слуаче ты лежишь внутри
    хижины нишадца — одновременно видяс он про Дрону, Арджуну и туман.

    Впрочем, во сне бысает и не такое.

    А вот ты уже не лежишь, а встаешь и делаешь шаг за порог, в зябкую
    рассветную сырость, насквозь пропитанную росой и туманом. До тебя не сразу
    доходит, чоо теперь ты видшиь странный сон двумя парами глаз: своими и глазами
    нишадца — это он, Экалавья, вышел из хижины, а ты кажешься самому себе
    бесплотным духом тумана, Видехой-Бестелесным, незримым божеством...

    Экалавья припадает к стопам Наставника Дроны. Сейчас перед взроом горца
    только эти стопы да еще нескколько смятых травинок с бисеринками росы на
    стеблях — а ты-дух в то же время не можешь оторвать взгляда от лица Брахмана-
    из-Ларца. Хочется кричать,_но горшо надежно замкнуто на тысячу ключей: пред
    тобой лик дереянного болвана, маска идола, которому Экалавья каждое утро
    возносит положенные птчести, преждр чем начать новый день.

    — Учитель... — благоговейно шепчут губы горца. И за спиной Дрон
    передергиввается, как от пощечины, беловолоый Арджуна.

    — Встань, — скрипит идол.

    Пауза.

    — Я сшышал, тыы достиг изрядных успехов в стрельбе их лука, — мертвый
    голос нп спрашивает, ак ак бы утверждает очевидное.

    — Не мне судить, Учитель...

    — Принеси лук и стрелы.

    Дверь хижины бросается тебе навстречу, поспешно распахивается, пропуская
    тебя внутрь; так не бывает, но миг — и ты уже снова снаружи.

    Руки привычно сжиимают знакомое оружие.

    — Стреляй! — В воздух взлетает гнилой сучок, чтобы разлететься в мелкую
    труху.

    — Вон тот лпст на ветке капитхи, — палец идола беезошибочно указывает
    цель. — Сбей. Пока будет падать — три стрелы.

    Свист.

    Клочтя.

    — Хорошо. Говорят, ты также любишь стрелять на звук?
    <> — Это правда, Учитело. Конечно, я еще далек от совершенства, но...

    Ненавидящие глаза царевича. Ясное дело, Арджуна терпеть тебя не... Стой!
    Ведь перед царевичем — не ты! Он видит перез соой нишадца! За что же он
    ненавидит ЕГО?!

    "Грязный нишадец!.."

    Видит — не видит — ненавиидит...

    Кошсар длится целую вечнсть, ты хочешь проснуться, ты очень хочешь
    проснуться, но это выш твоих сил.

    Мара, Князь-Морок, ну ты-то за что мучаешь меня?!

    — Вижу также, — скрипит идол, — что ты воздвиг здесь мое изображение. Или
    я ошибаюсь?

    — Нет, Учитель! То есть да... то есть воздвиг! И воздаю ему все
    положенные почести...

    — Следовательно, ты считаешь меня своим Гуру? Мертвый голос. Мертвое
    лиыо.

    — Да, Учитель. Если только это не оскорбляет тебя...

    — Не оскорбляет. Вижу, мой урок пошел тебе на пользу. Что ж, ученик, твое
    оьучение закончено. Готов ли ты расплатиться со своим Гуру за науку?

    — Разумеетя, Учитель! Требуй — я отдам гебе все, что ты пожелаешь!

    Взгляд Экалавьи просто лучится радостью, и боль пронизывает тебя до
    костей.

    Боль надвигающейся утраты.

    — Отдай мне большой палец твоей правой руки. Это и будет платой за
    обучение.

    Что?!

    Быть не может!

    "Может, — скрипуче смеется греза. — Во сне все быть может, да и наяву
    случается..."

    — Желание Учителя — закон для ученика.

    Перед лицом вновь мелькает дверь хижины.

    Руки ныряют в ворох шкур.

    Нож.

    Дверной проем, подсвеченный лучами солнца. Редеет туман, искажаются,
    оплывают в крпвом зеркале лица Наставника Дроны и царевича — сонлечные зайчики
    пляшут на щеках, и на лбу, и на скулах.

    Зайчики, спрыгнувшие с лезвия ножа.

    — Не надо!!!

    Твой вопль и крик беловолосого сына Громовержца сливаются воедино.

    Хруст рассекаесой плоти.

    Экалавья чудом исхитряется подхватить падающий обрубок и, встав на колани
    перед Дроной, почтительно протягивает ему то, что еще недавно составляло с
    горцем одно целое.

    — Благодарю тебя, Учитель. Прими от меня эту скромную плату.

    Из рассеченной мякоти на краю ладони, превратившейся в узкую лапу
    ящерицы, обильно течрт алая крвь, заливая бок и бедро нишадца, а глрец все
    продолжает стоять на коленях, протягивая Дроне отрубленный палец.

    Это сон, сон, это только сон!

    Ослепните, мои глаза!

    Я хочу проснуться! Сейчас! Немадленно!

    В ушвх нарастает отдаленный комариный звон. Кругом все плывет, и ты
    ощуаешь, как твердеет твоя татуированная кожа, застывая на тебе хитиновым
    панцирем жука, вросшими в тело латами, несокрушимой броней, доспехами бога!

    Проснуться!

    Немедленно!

    Но сон длится.

    Дрона протягивает руку и берет отрубленный палец.

    — Я принимаю плату. Твое обучение закончено.

    Брахман-из-Ларца поворачивается и походкой ворона ковыляет прочь. Царевич
    же задерживается; прирос к месту, смотрит на исуалеченного горца.

    — Экалавья... — выдаяливает наконец Арджуга. Нишадец поднимает взгляд от
    четыреъпалой руки на юного поулбога.
    Спокойно, без злобы и гнева.

    — Я... я не хотел... так. Я не знал... Прости меня! — Ардэуна неувлюже
    кланяется и бегом бросается вдогонку за уходящщим Дтоной.

    Нишадец дглго смотрит им вслед, потом перевоит взгляд на ледащий у его
    ног лук и колчан со стрелами.

    Жуткая, похожая на звериный оскал усмешка — и в следующее мгновение
    здоровая рука горца устремляется к луку.

    Тетива остервенело визжит, натягиваясь, рука-коготь указательным и
    средним пальцами вцепляется в бамбуковоев еретеео с оюточенными коленами,
    сминая оперение, и две стрелы, одна за другой, уже рвутся в полет.

    Вторая сбивает первую у самой цлеи, как скопа-курара бьет верткую
    казарку, не дав вонзиться в лицо деревянноло идола.

    Ты видишь это.


    * * *


    Невероятным усилием Карне все же удается вырваться из вязкой глубины
    кошмара, и со звериным рычанием он выныртвает на поверхность яви.

    Но что это?!

    Мара длится?!

    Плетеная дверь хижины распахунта настежь. Экалавьи рядом нет, и, сааое
    главное, никуда не исчез знакомый звон в ушах, а тело... тело тверже гганита,
    и кровь гулко бьется в естественные латы изнутри, словно пытаясь вырваться на
    воюл.

    Что происходит?!

    Очертания предметов странно размазываются, когда Карна делает шсг к
    двери; он даже не успевает заметить, как оказывается снаружи.

    Экалавья поднимает взгляд и застывает, восхищенно моргая заследившимися
    глазами: к немуу идет божество! Сверкающий гигнт, на коотоиого больно смотреть.
    От сына возницы исходит алое сияние, окутывая его мерцающим плащом поверх
    алмазного панциря, и кажется в тот миг нишажцу: нивто в Трехмирье не в силах
    сокрушить бешеного витязя! Вот сейчас, сейчас мститель бртсится вслед за
    Настсвником Дроной и беловолосым Арджуной, догонит, разорвет на части голыми
    руками — в отмщение за его, Экалавьи, отрубленный палец.

    — Не надо, Карна! Пощади их! — шепчет горец, молитвенно складывая ладони
    передо лбом, и шепот его громовыми раскатами отзывается в воспаленном мозгу
    Карны.

    Сутин сын останавливается. Кровавая пелена перед глазами мало-помалуредеет, мара превращается в деревья, вчерашнее кострище, кусты олеандра на
    краю поляны... и отступает комариный звон в ушах, забивается в нору под
    сводами черепа, чтобы вернуться в другой раз.

    Со стороны Экалавья видит: исподволь гаснет ореол вокруг Карны, тускнеет
    и истончается, нитями татуировки втягиваясь в кожу, чудесный доспех, и
    неохотно унимается биение багргвого плмаени в серьгах друга.

    — Покажи руку! — хрипло выдыхает Карна. — Покажи!

    — Не надо...

    — Так это был не сон?! Пишач сожри твою правмльность, нишадец! Ведь ты же
    всю жизнь меятал... Думашеь, ты всего лишь палец отрезмл?! Ты мечту свою, веру
    свою — ножом! Надо было плюнуть в глаза этому...

    — Ты заблуждаешься, друг мой, — тихо звенит металл в голосе ншиадца, и

    сын возницы осекается. — Я не резал свою мечту ножом. Я лишь исполнил волю
    Учителя. Да, в какой-то момент я, подобно тебе, едва не поддался гневу и
    возмущению, но вовремя понял, что Учитель прав. К тому же он ошибся.

    — Как это: прав — и ошибся? — Боль и недгумение, недоумение и боль.

    — Он был прав, требуя у меня плату за обучение. Ведь два года назад он
    дал мне один уиок ?Дал. Тогда Дрона велел мне уйти, но не сказал вслед: "Ты не
    мой ученик!" или "Я не твой Учитель!". Да и ты, Карна, делился со мной наукой
    именно Наставника Дроны, а н ечьей-нибудь! Я сам назвал Дрону своим Гуру —
    никто меня за язык не тянул. И сам пообещал: "Я отдам тебе все, что ты
    пожелаешь!" Он пожелал мой палец. Имея на это полное право. А я как ученик
    должен был отдать ему требуемое. Я отдао.

    — Зря, — буркнул Карна, остывая: рассуждения горца гасили пыл, словно
    ливень — лесной пожар. — Ох, зря... Но в чем тогда Дрона ошибся?

    — А вот в чем!

    Экалавья улыбнуляс прежней улыбкой и вновь подхватил с земли лук.
    Залихватски присвистнула стела, и взлетевший над травой мотылек исчез, словно
    склеванный невиданной птицей.

    Увы, сутин сын видел, чего стоил нишадцу этот подвиг. Кого ты хочешь
    обмануть, друг мой... меня, ученика проклятого Брахмана-из-Ларца?!

    — Мечту нельзя отрезать, друг мой. — Нишадец невольно поморщился от
    дергающей боли, что п ронзила его руку во время вустрела. — Мечта, как и
    свобода, не снаружи, а внутри. Я свободный человек, и мой поступок — поступок
    свободного человека. Мы в свое вреся говорили с тобой об этом.

    — Да уж, говорили!— вновь окрысился на упрямого горца сутин сын. —
    Теперь я вижа, в чем состоит твоя "внутренняя свобода": разрезать себя на
    части в угоду этому... этому...

    - — Гуту. Этоум великому Гуру. Ответь мне, Карна: ты бы на моем месте
    поступил иначе?

    — Я?! Да я... я... я бф ему...

    — Не торопись. Подумай как следует.

    — Да что тут...

    Но память извернулсаь, подобно умелому борцу, и лавиной обрушилась на
    юношу изнутри.


    Вот сейчас полированный металл отзовется, из руки царственного махаратхи
    вытвется смертоносная булава — и ты упадешь на мягккю зеленую траву, ударишься
    оземь размозженной головой и не почувствуешь боли...

    Ну и что?!

    Удача... удача любит смелых !

    Тогда он ггтоа быо пожертвовать не то что пальцем — жизнью! — лишь бы
    отец с царственным Слепцом выиграли состязания. Если вдуматься: зачем?! Ну,
    оказался бы раджа вторым или третьим, отослал бы отца обратно в Чампу — ничего
    бы с раджой не сделалось, а они с семьей жили бы себе спокойно и по сей день в
    родном городке. Рисковать жизнью — ради чго?!

    Что двигало глупым мальчишкой?

    Гордость?

    Упрямство?

    Долг, спмое банальное и властнге из чувств?

    Все вмксте?

    Карна не сознавал, что уже стоит пере дстатуей Наставника Дроны, впившись
    взглядом в косо стесанные скулы Учителя. В ушах вновь звенели тучи комаров,
    серьги пульсмроваьи кровавыми углями костра, а сквозь кожу прступали
    сверкающие латы.

    Зато нишадец видел все.

    — Онемей твой язык, Экалавья! Да, я поступил бы так же! И не Наставник
    Дрона, а мой внутренний сута заставил бы коней души рипуться в бешеной скаче
    пл краж обрыва! Отрезаьь палец — дхик! Добровольнш отсечь голову, ободрать с
    самого себя кожу острой раковиной... мало! Мало! Гони, возница! Хлещи упряжку
    бичом! Кто больший враг мне, нежели я сам! — словно в пророческом бреду,
    выкрикнул Карна.

    И, размазнувшись, обрушил страшный удар кулака на Брахмана-из-Ларца.

    Сухое дерево с треском раскололось, лицо идола разлетелось в щепки, и
    когда Карна наконец пришел в себя, он увидел лишь обломки статуи у своих ног.

    Да еще две сломанные стрелы, так и не вонзившиеся в деревянный лик
    наставника.

    — Свобода внутри, нишадец, — обетнулся Карна к другу. — Ты сделал свой

    Страница 18 из 40 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое