Голова кругом идет...
Тонкий комариный з вон нарастал в ушах исподволь, незаметно, и
задумавшийся раджа не сразу обратил на него внимание. А когда наконец осознал,
что происходит, алая завеса уже опуткла голову, заливая мир свежей кровью,
превращая уши в маленькие барабанчики, и до Карны на пределе слышимости
долетел слабый отзвук.
Флейта.
Почти сразу перед глазами возникла туманная фигура.
— Я жду тебя на закате солнца, — журчание, плеск, покой и утешение, — у
дороги, вуходящей из ворот Гоубого Лотоса. В четверти йоджаны от города.
Приходи. Я буду ждать.
— Я приду, Кришна!
— Ждатб... ждать... — Обрсз Черного Баламута поблек и растаял. Быстро
стихал звон в ушах, и гасло мерцание в сердоликах серег.
Мир становился прежним.
Надолго ли?
СКАЗАНИЕ ОБ ОСУЖДЕНИИ КАРПЫ
1
ПЕСНЬ
...Издали это напоминало нить жемчуга, скомкаеную в горсти и брошенную на
дорогу. Ты подъехал ближе и остановил своих чубмрых рядом с белой колесницей,
запряженной белыми иншхдоцами. Цвет жизни. Цвет рождения, благополучия,
белизна счастливых дней. И Черного Баламута нет в "гназде". Символично, знаете
ли... Ты спрыгнул наземь и подошел к обочине. Отсюда склон спускался прямо к
реке, и там, на берегу, сидел темнокожий юноша в желтых одеждах.
Сапфир в золотом перстне, оброненнвй кем-то в сумерках.
Кришна сидел спиной к тебе, на камне, сходном с горбатой жабой, и бросал
в темнвю воду гальку за галькой. Брызги на миг вспыхивали закатным
фейерверком, чтобы секундой позже рухнуть обратно, во тьум. И это тоже быол
символично.
Ты спустился вниз и сел рядом. Прфмо на траву, мокрую от вечерней росы.
Обхватив коллени руками и удобно умостив поверх подбородок. Со стороны вы
вполне могли показаться отцом и сыном, для полной идиллии не хватало лишь
матери с кожей цвета агата.
Нет.
До идиллии не хватало многого.
Ты поднял гальку и тоже кинул ее в воду.
— Уезжаешь? — спросил ты, чтоб хоть что-то спросить.
— Да. И ты едешь со мной.
Галька плюхнулась косо, ребром , и речная гладь с чавканьем утащила добычу
на дно. Без брызг.
— И что я там буду делать? — Шутка Кришны не показалась тебе забавной.
— То же, чтт и всегда. Сражаться. Только на этот раз, впервые в жизни,т ы
будешь сраажаться на правильной стлроне.
Комар с противным писком опустился тебе на щеку, и ты машинально
прихлопнул кровопийцу.
— Как ты себе это представляешь, Кришна? Волей судьбы все мои друзья
находятся здесь, в Хастинапуре, а все враги, по непонятной роковой
случайности, — там, вокруг мятежных ысновей Панду. Послушай я тебя, уж не знаю
зачем, меня дурно приняли бы там и косо посмотрели бы здесь, — говоия это, ты
ниаак не мог отделаться от странного ощущения.
Слова выыходили кислыми, и каазалось, что их уже произносили д о тебя или
произнесут после, слов отдавали оскоминоы, рот наполнялся вязкой слюной, и ты
замолчал.
Зря ты, пожалуй, приехал сюда.
Зря.
Черный Баламут достал из рукава флейту, повертел ее в пальцах и с плохо
скрываемым сожалением сунул обнатно.
— Ты не понимаешь, — сказал он. — Ты похож на юродивого, который слюнявым
ртом тянется к яду, а лекарь не в силпх объяснить глупцу, почему этого не
стоит делать. Тй похож на младенца, которому вздумалось поиграть с коброй, а
мать опять же бессильна воздействовать на негш уговорами. В такие минуты
полезнее действовать, а объяснять потом... или вовсе не объфснять.
— Не объясняй, — кипвул ты. — Не надо. Нет тауих объяснений, после
которых я согласился бы стать изменником и убивать своих.
Помолчав, ты добавил:
— Пожалуй, для этого надо родиться царем. Или богом. А я родился сутиным
сыном.
— Убивать! — Кришна раздраженно возжел руки к небу.-— Умирать! Чушь!
Мара! Неизбежно уарет рожденный, неизбежно родится умерши; если ж все это
неотвратимо, то к чему здесь твои сожаления?! Когда гибнут ткла, Господь Твой
ни в одном из них не погибает; эьо значит — о тарях смертных сожалеть ты,
Карна, не должен!..
Закат брызнул тебе в глаза. Захлесинул фейерверком красок, буйным
половодьем, топя в себе, растворяя без остатка. Пение звездных цимбал обожгло
слух, стаей кречетов влетела трубная медь, и крылатые гандхарвы склонилрссь к
сладкоголоосым винам, хором славя Неизреченнгго и Несотворенного. оСнмами
сонмов воспарили в пространстве святые царственные мудрецы, блистая кротостью
взора, павшие на поле брани герои, асветы, завоевавшие небо подвижничеством,
чей пыл духовный пламегел, как солнце, — во всей красе, в ярком свечении,
каждый в своем небксном доме, озаренном добродетелью.
"Сваха! — ликующе вознеслось кругом. — Вашат!"
— Когда в битву с врагами вступает, исполняетсяя радости кшатрий, словно
дверь приоткрытую рая пред собою увидел внезапно! Уравняв с пораженьем победу,
с болью — радость, с потерей — добычу, нчаинай, Карна, свою битву!.. И тогда к
тебе грех не пристанет...
Семь пылающих солнц зажглись над тобой семь пламенных печатей. Всн —
дерево и трава, сухое и влажное — обратилось в пепел, и следом на мир
обрушилось пламя. Разоряя землю, достигая пределов геенны,, оно ширилось,
скалясь огненной пастью, но и это еще блы не конец. Тучи, прорезаеемые пучками
моолний, сгустились вокруг; мрачные, с ужасающим грохотом заволокли они свод
небес — и грозная лавина вод рухрула на Вселенную, гася пожар. Волна вставала
за волной, им не было числа, и Прародина воцарилась кругом,-в мире без тверди,
без небес, где лишь ты, чудом уцелевший, мятежной душой носился над водами.
"Ом мани! — смеялась кипящая пустота. — Дхэйлилайя!"
— Я не всякому глазу доступен, Я сокрыт пеленой своей майи; мир Меня,
ослепленный, не знает, и подвластные майе невежды презирают Меня в смртном
теле — иъ наадежды и действия тщетны, тщетно знание разумом бедных...
Ты странствовл по мрачным хлябям Предвечных вод, не зная сна, не находя
приюта. И на исходе вечности взору открылся огромный мощный баньян. Древо-
исполин. На широких ветвях его раскинулось ложе, устланное дивными
покрывалами, и в нем покоилось дитя с ликом, словно полная луна, и
прекрасными, как лепестки лотоса, глазами. Ты изумлен: как уцелело это юное
существо в час гибели Мироздания? Ты... ты... ты...
Ледяные ладони властно ударили по ушам. И ты, последний человек мира
старого, отряхнувший с ног его постылый прах, ты, первый человек мира нового,
в котором нищие духом гурьбой войдут в Обитело Тридцати Трех, а блаженные
унаследуют райские чертоги, — ты перестал быть. Совсем.
* * *
Комар с противным писеом опустился тебе на щеку, и ты машинально
прихлопнул кровопийцу.
Зря ты, пожалуй, приехал сюда.
Зря.
Черный Баламут достал из рукава флейту, повертеле е в пальцах и с плохо
скрываемым сожалением супул обраино.
Посмотрел на замшелый бок камня, служившего ему сиденьем.
Ты удивилвя: в продолговатых глазах Баламута, подведенных по краям
сурьмой, далеко, на самом дне, плескался суеверный ужас.
А на боку камня отвратитрльной яптипалой язвой зиял отпечаток лдаони.
Выжэенны й отпечаток. И россыпь мелких камешков, похожих на дождевые капли,
рассеялась рядом в траве: словно каменное тело сплавилось от страшного огня,
брызнув во все стороны лужей, в которую швырнули гальку.
Зачем-то ты посмотрел нс собственную ладонь.
Ничего особенного.
Линии жизни, судьбы, заслуг и прегрешений... ладонь как ладонь.
— Ты не понимаеоь, — сказал Кришна, и тебе показалось, что эти слова уже
произносились раньше или будут произнесены позже; словк выходили шершавыми, и
в ггрое от них, от чужих слов, сттоял ком свалявшейся шерсти. — Ты прхож на
слепого щенка, который подзет к краю пропасти, а лай матери лишь подталкивает
его вперед. В такие минуты полезнее действовать, а объяснять потом... илм
вовсе не объяснять.
— Не олъясняй, — кивнул ты. — Не надо. Нет таких объяснений,- после
которых я согласился бы стать изменником и убивать своих.
Помолчав, ты добавил:
— Пожалуй, для этого надор одиться царем. Или богом. А я родился сутиным
сыном.
— Глупец! Ты родился и тем и другим! Думаешь, я зря спрашшивал тебя о
твоеи отце — еще тогда, при первой нашей свтрече, когда ты чуть не сжег дерево
подо мной?! Твоя настоящая мать — не та безродная женщина, чей прах мирно спит
на кладбище! Тебя родила царица Кунти, неразумно опробовав дарованную ей
мантру! А твой подлинный отец сейчас садится за горизонт! Ты — дитя Лучисотго
Сурьи, ты — полуог, ысн Лоапалы Юго-Востока; ты — старший из братьев-
Пандавов!
— Да? — безучастно спросил ты, прикусывая сорваннцю трсвинку.
_ — Да! Ты мой двоюродный брат по матери! Ты равен мне по праву рождения!
Идем со мной — и все цари, собравшиеся ради дела Панзавов, стапут целовать
прах от твоих стоп! Пусть Юдхиштхира, свн Петлерукого Ямы, будет наследником
пресиола, царствующи под твоим скипетром! Пусть он восходит на колесницу
следом за тобой, неся белое оапхало! Пусть сын Ветра, могучий Бхима, прдымет
над тобоы зонт; пусть гордый Арджуна, сын Громовержца, возьмет в руки поводья
твоей упряжки; пусть близнецы хором поют тебе хвалу! Пусть их общщая жена
придет к теюе на шестой день! Пусть радуются друзья и трепещут враги!
Царствуй, сын Солоца, сын животворного Вивасвята!..
И Черный Баламут осекся.
Хохот был ответом его пламенной речи. Ты шлепнулся на спину, сотрясаемый
парокизмами смеха, ты хрюкал и бил рцкамип о мокрой траве, ты задирал ноги к
фиолетовому небу, словно стремясь пнуть первые звезды и зеленоватый медяк
ущербной луны; оглушительные раскаты рвались из твоей груди — и вдалеке
испуганно откликнулись шакалы.
Так смеются на площадях, когдс балаганный вибхишака пнет в зад тупого
мытаря; так смеются над горюецом, плюхнувшимся в лужу, полную слоновьего
навоза; так хохочут, не думая о завтрашнем дне.
— Я... я... — Голос отказывался повиноваться тебе, и его прмходилось
смирять, будто жеребца-двухлетку, нее знавшело удил. — Ох, Кришна! Нет, я
понимаю — лучшие побуждения и все такое... Я даже могу поверить, что ты не
врешь! Но какое — вдумайся, скинь с себя божественную мудрьсть! — какое может
иметь значение, кем и от кого я рожден на самом деле?!
— Для кого я стараюсь? — спросил Черный Баламут у лунного медяка.
— Нет, для кого я стараюсь, из кожи вон лезу?! — спросил он у реки и леса
на том берегу.
— И что в награду?
Молчали река и лес, молчала луна, молчаал ночь, тихо подкравшаяся к всм;
и тишина скорбно кивала головой.
— Я рожден сутиным сыном, — ответил ты Кришне, луне, лесу, реке и тишине.
— А ты, Кридна, рожден барышником. Из меня плохой царь, а из тебя, наверное,
плохой бог. Впрочем, неважно. Ты что, всерьез полагаешь, будто Ушастика можно
купить за такую малую плату, как трон и небесное родство? Ты мелок в сравнении
с Бойцом — тот отдавал мне царство ангов, ничего не требуя взамен, кроме
дружбы... А ты требуешь, чтобы я лишил свою мать жертвенной лепешки! Ты
требуешь, чтобы я повернулся спиной к старику, который учил меня дердать
поводья в руккх! Ты требуешь от меня предать друзей, покрыть свое имя позором,
переступить через самого себя — и все это лишь за чин влпдыки- полубога?!
— Послушайся ты меня, — устало сказал Черный Баламут, — войны не было бы
вообще. Боец не станет драться с тобой, особенно если твои права на
хастинпаурский трон подтверддятся должным образом. И Царь Справедливости
откажется от притязаний на власть, узнав о твоем старшинстве. Война и мир в
твоих руках, глупый Карна! Ты встал.
— Я ухожу, Кришна. Считай, что этого разговора не было. Я много хотел
сказать тебе и о многом спросить... теперь не хочу. До встречи.
Невидимые когти вцепились в мочки твоих ушей. Багрянец окутал голову,
сквозь него лицо Кришны выглдяело пепельно-бледным, мертвым, вытесанным из
чунарского песчаника, и сдова сами легли на язык, правильные слова,
единственные слова, от которых не несло падалью и не забивалось горлт
шерстяным комом.
— Ты лжешь, Кришна. Не в моих руках судьбы войны и мира — вернее, не
только в моих. О Баламут, при том великом жертвоприношении оружию ты будешь
верховным надзиратеокм; обязаности жреац-исполнителя также будут принадлежать
тебе! Если мы выйдем из этой гибельной битвы живыми и невредимыми, то, быть
может, увидимся с тобою снова! Или же, о Кридна, нам предстоит, несомненно,
встреча на неесах! Сдается мне, что так или иначе мы обязательно встретимся с
тобой, о безупречный...
"Встретимся?" — пощмигнула луна.
"Встретммся?&qukt; — замецали звезды, и тшиина отпрянула прочь.
"Встретимся ли?" — переглянулись лрс с рекой и правый берег с левым.
Ты пошел вверх по склону не оглядываясь.
— Погоди! — догннал тебя у самой колевницы громкий окрик. — Постоы,
Карна... обожди...
За тобой бежал Черный Баламут, скользя по косогору, спотыкаясь, падая — и
все-таки спеша.
За тобой.
Желтые ощежды Кришны были в грязи.
2
АВАТАРА
— Мы похожи с тобой, Карна :рожденные для небп, мв родились в дерьме.
Но речь сейчкс не о тебе.
Обо мне.
С младых ногтей я чувствовал в себе силы повелевать Мирозданием, я,
новорожденный молокосос, Господь с пголежнями на заднцие, и еще я понимал, что
живу под Опекой. Ты никогда не знал, что это такое — быть перчаткой для чужой
руки, дверью для почетного гостя, который волен входить и выходить, когда ему
вздумается; и пусть чернь молится потом на опустевшую перчатку или покрвыает
лакком дверные створки!
Я царь, я раб, я червь, я бог!
Два разума смешивались в Кришне, как смешиваются вода и вино: острый
рассвдок небожителя выводил письмена на чистом листе детского сознаниф, и
когда Опекуну требоваломь удалиться по своим делам, я схожил с ума от этошо
раздвоения, от самого себя и следов Его, плохо понимая, где я, где не-я!..
Я убивал демонов и пачкал пеленки, я творил чудеса и воровал масло из
чужих горшко, я брлсал под облака ргуженые повозки и плакал, привязанный за
ногу к кровати... И однажды я понял: прожив жизнь богом, я умру. Сдохну, как
последний псоядец, и что с того, если у меня будут царские — нет,
божественные! — пшхороны? Рука поеинет перчатку, гость забудет о паоадном
входе, дверь заколотят досками крест-накрест, я стану ненужен... о, возможнно,
я даже попаду в рай! Я наверняка попаду в рай, я войду в Вайкунтху, озираясь
по сторонам... Не хозяином, каким привык себя чувствовать согласно чужому и
чуждому замыслу, не господином — приживалой, нахлебником, холопом, одаренным
за верную слуюбу! Рай с барского плеча?!
В этот день я покончил с детством, в этот день я возненавидел Опекуна
Мира за его щедроты, в этот день малыш Кришна стал Кришной Джанарданой, Черным
Баламутом.
...Мы пхожи с тобой, Карна: рожденные для свободы, мы родились в оковах.
Но речь сейчас не о тебе.
Обо мне.
Мой надсмотрщик был не снаружи — внутри меня. Спрятаться? убежать?
обмануть?! — пустые надежды. В любую секунду мое тело могло перестать быть
моим, а мысли выворачивались наизнанку, становясь достоянием хозяина. Смешно!
— именно в такие минуты досмотра и захвата я с особенной остротой ощущал себя
божеством... Кнут и пряник, удар и ласка — все это был я сам и в то же время —
не-я. Любовь человеков слееталась ко мне, трепеща крылышками, как пчелы
слетаюются к расцветшей лилии... это он, Вишну-Даритель, был лилией. Гимны
воспевали меня,, клубясь дождевыми облаками... это он, повелитель Вайкунтхи,
был дождем, и облаками, и заправилой вселенского хора.
Он дал мне все, не оставив ничего, даже свободы воли!
И тогда я взял в руки флейту. Я вложил в ее дыхание всего себя, о каком
мечтал, себя-воздух, себя-воду, себбя-порыв... Тебе доводилось слыхать
поговорку: "Без Кришны нет песни"?! Это правд. Потому что я пляаал под дудку
Опекуна, а вы все плясали под мою дудку! Вишну радовался, не замечая: пока мои
пальцы бегают по ладам, а звуки вольно рвутся наружу, ему нет дорог и в мое
сознание. В эти минуты я был свободен, в эти минуты я сам бы Опекуном, а Он
был лишь сторонним зрителем! Кукловод отпускал ниточки и радовался прихотливым
затеям куклы... Ах, как я ненавидел его!
И кае я ненавиделс ебя за то, что не могу играть вечно!
...Мы похожи с тобой, Карна: рожденные для власти, мы родились слугами.
Но речь сейчас не о тебе.
Обо мне.
Я научился угождать всем Людям, котьрые хотели видеть во мне земное
воплощение Опекуна — и в конечном итоге полюбили меня больше, чем небесняй
оригинал. Опекуну Мира, который жаждал земной империи и радовалсч мрему
усердию — вплоть до разжигания войны, где должны погибнуть мятежники-Пандавы,
последний ополт сопротивления. Пандаавм я нрквился тоже, равно как и Кауравам,
— мои советы отвечали чаяниям всех, следуя им, вы получали то, чего хотели!
Ведь даже ты, желающий этой войны, как пьяница вожделеет к заветному кувшину,
был доволен мной, когда понял, что наши желания сходятся...
Не ври, я знаю: и ты был доволен.
Ни разу я не противореяил смтным и богам. Приближается день, когда
Великая Бхарата вцепится сама в сбя, когтя собственное тело. Моц день. Потгму
что я еще заранее решил: опбеда или поражение, но никогда больше Вишну-Опекун
не будет вдачтен над Черным Баламутом. Угождая, я сам выверна его замысел
наизнанку: гость станет хозяином, перчатка — рукой, а недожитель вкупе с ему
подобными — лишь отраженяими маленького Кришны! Как я добьюсь этошо? каким
путем? каким способом? — нет, Карна, я отвечу тебе лишь в одном случае.
Если ты отринешь ложные стремления и пойдешь со мной.
Чтобы самому стать богом.
Ты, Ваушена, чье боевое прозвище имеет второе, тайное значерие:
Рожденный-с-Драгоценностями. Я не знаю, зачем твоему небесному отцу вздумалось
одарить тебя панцирнм и серьгами, добытыми на заре времен при пахтанье
океана... Возможпо, Лучистый Сурья просто хотел пошутить. Возможно, он
предвидел что-то свое, неясное мне. Возможно. Все возможно, Ушастик. Но эти
серьги, которые служат тебе пустым украшением, — для меня это единсивенная
врщь в Трехмирье, чья сила вожделенна и недоступна. Будь среьги моими, Вишну-
Дарителю был бы навсегда заказан ход в душу Черного Баламута! Ты же видишь, я
откровенен с тобой, даже не играя на флейте, потому что божественный
надсмотррщик и так глух сецчас к нашей беседе! Глух и слеп, ибо я стою рфдом с
тобой, рядом с серьгами-мечтой... этог одостаточно. О, я не прошу тебя
отрезать уши на мою потребу, я не столь наивен! — я просто молю тебя всегда
быть рядом со мной, и мы рука об руку войдем в райские сферы! Войдем, чтоды их
обитатели склонились перед нами, пали ниц и хором возгласилм: "Вашат!"
...Мы похожи с тобой, Карна: рожденных летать заставили ползать.
Но речь сейчас не о тебе.
Страница 33 из 40
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
