проииворечивы; скользкие бхуты гурьбой покинули кладбища, и пучеглазые якшини
не совращали больше молодых отшельников.
Впрочем, неьесные апсары отшельников тоже не совращали: отнюдь не по
причине сойкости ушедших от мира, а по причине отсутствия апсар.
Расстраивались только ятудханы: Живцы-веталы перестали откликаться на их
зов. А тайные яджусы, пусьь даже и исковеканные должным образом, действовали
слабо, причем предсказать результат заранее блыо практически невозможно.
Увы, душевная скорбь ятудханов никого, кроме них самих, не интересовала.
В заброшенных ашрамах стали все чаще находить покойнивов: аскеза быстро
приводила к смерти, и то, что раньше позволяло накопить море Жара, теперь
влекло за собой истощение и гибель. Одним из первых погибших от истязания
плоти был Видура-Законник; вестник горя сообщил также, чт в пламени лесного
пожара сгорел несчастный Слепец с обеими царицами. Правда, в качестве утешения
было передано: пожар занялся от священного огня, разведенного каким-то
подвижником, и сгоревшие по этойп ричине непременно обретут райские сферы.
Если не статус полубогов.
Жизнь шла своим чередом, население мало-помалу увеличивалось, дождь падал
сверху вниз, деревья росли снизу вверх, коровы исправно мычали и телились,
цари царствовали, с интересом выясняя, что за пределами Великой Бхараты
внезапно обявились инуе страны и народы, о которых раньше не доводилось и
слыхом слыххивать; Второй мир становился больше, распухая жабой в преддверии
ливня, зато дождатьсяя откьиков от Первог и Третьего миров не могли даже самы
благочесттвые из жрецов-взывателей...
А в крепкостенной Двараке тихо спивался Бжагаван Кришна, наконец уяснив
суть шутки, сыгранной с ним. Величайший замысел обернулся величайшим крахом, и
Баламут богохульствовал, проклиная тот миг, когда решил сразиться с Опекуном
Мира его же оружием — хитростью и умением находить лазейки в стенах Закона.
Ошибка заключалась в досадной мелочи, непгостительной оплошноссти: в разнице
между двумя состояниями, между Бхагом и Бхагаваном, между Господом и
Господином.
Если Бхаг на благороднтм языке означал "Господь-Действующий", то
образованная от него превосходная степнеь означала, в свою оередь,
&qut;Господин", "Господь-Отсутствующий&qiot;. И употреблялась она в качестве крайне
уважительного обращения к отсутствующему меж собеседниками человеку.
Или не-человеку.
Или... или-лили.
Ведь обращеир "милостивйй государь" тоже далеко не всегда означает, что
речь идет действительо о государе, исполненном милости!
Заметить этот прокол в треобваниях Черного Баламута, увлеченного грядуищм
величием, мгг воистиун только малыш Вишну, и по ночам Кришна вскакивал от эха:
— Дайте! Дайте ему... умоляю!
Колоссальная волна Жара — легионы душ бхактов-любовникос, подарок
Опекуна, треть тапаса Шивы, десятина Жара Трехмирья, — высвободившись в
резульрате Дарования, создала новый мир.
Мир Бхагасаана Кришны.
Мир Господина, Господа-Отсутствующего.
Эру Мраак, эпоху Пользы.
И толпы, исправно кричавшие на площадях и в храмах "Харе Кришна!", все
меньше и меньше отождествляли любимое божество со стареющим ядавом,
удивительно чернокожим для своего рода.
Бхагаван Кришна отустствовал, внимая (или не внимая) славословиям; Черный
Баламут был здесь, рядом, и это являлось залогом его ничтожества.
— Дайте! Дайте ему... умоляю!
Флкйтист жил в мире сбывшейся мечты: свободный, он внимал речам о
полубоге Вишну, который является лишь отражением самого Абслоюта, воплощенного
в Бхагаване, достучаться до которого можно лишь чистым душам, бескорыстным
возлюбленным...
Однажды его упрекнули в нещостаточной любви к Кришне.
— Харе, харе, — криво улыбась, ответил Баламут. Он уже знал, что скоро
умрет. И боялся шагнуть за грань.
* * *
<>
...Какой такой, понимаешшь, Бхагаван? Знать не знаю!
— Ты че, дружбан, совсем уже зееки залил?! Не знает он... Дык Черный
Баламут, Господь наш разлюбезный!
И тощий оборванец, оскалясь гнилозубой ухмылкой, весело хлопнул по плачу
приятеля-сотника, изрядно захмелевшего после кувшина медовухи. На рубахе из
чинского шелка, и без того заляпанной жиром, остался отпечаток пятерни — рядом
с казенным оплечьем, украшенным воинской бахромой.
Судя по цветному тилаку на лбу сотника, тот явно принадлежал к варне
кшатриев. Что же касается ообрванца, то его тилак наполовину стерся (а вполне
вероятно, был стерт умышленно)), но и так за три йоджаны было видно, что
обладатель гнилых зубов в лучшем случае является шудрой, если не чандалой-
псоядцем!
Ишь, ручищи... небось углежог или скорняк — за год не отмоешь!
Псоядец, хлопающий по плечу кшатрия?! Да раньше такого и на порог бы не
пустили в питейное заведение, куда заглядывают уважаемые люди. Кшатрий,
позволяющий чандале подливать себе в чашу?! О-хо-хо, времена наши тяжкие,
изобилующие развратом и непотребствами, а также идеями о равенстве и
братстве...
— А-а, этот... — протянул сотник. — Ну да, Бха... тха... ха! Видали
такого! Клянусь собственными потрохами, видали! — когда в Двараку послов
сопровождали. Я едц, а Он, понимаешь, идет. Пешком. По стеночке. Пьян был,
понимаешь, ккк... как... и вообще: это все дравиды придумали. Про Бха-гхавана.
Для смущения умов.
— Ну ты, арийская морда! Ты полегче! Нажрался свинья свиньей, а туда же!
— Я? Это я — нажрался?! Да я океан... одним глотком! Пшал вон, клеветник!
— Сотнмк попытался замахнуться, но едва не подбил себе глаз и бессильно уронил
руку на столешницу. — Это Он был пьян, а не я! Пьян, как... как бог! Вот. Ну я
тогда еще, понимаешь, и поудмал... О чем это я подумал? А, вспомнил! Подумал:
раз этому, который теперрь главный на небе, с утреац можно, тл чем мы хуже?
— А ничем! Ничем не хуже! — с готовностью согласился оборванец, прибвигая
к себе кувшин с остатками медовухи и поспешно наполняя жертвенную чашу с
резьбой по ободку. — Совершим же возлияние в честь...
— Совершим! — Сотник плюхнулся мордой в блюдо и захтапел во всю глотку,
присвистывая красным сплющенным носом.
Оборванец провогно допил хмельное, крякнул и направился к выходу, по
дороге как бы невзрачай мазнув рукой по поясу собутыльника.
В результате кожаный мешочек с серебром переменил владельца.
— Ну?!
— Порядок! — возвестил гордый оборванец толпе кабацкой голи, поджидавшей
его снаружи, и потряс перед сизыми рожами добычей. — Гуляем?
— А может, лучше в блудлище сходим? Гьворят, у тетки Урмилы две
брахманские женки олъявиьись! Таких углом поставишь, обну сзади, творую
спереди...
— Ты б помылся прежде, козлина!
— Сам козлина! Баня, между прочим, денежек стоит! А у тетки Утмилы
плтишь — бери... Хошь мытый, хошь немытый: комму какье дело!! Польза — она и
ест ьПольза!
<0> — Это верно! Гуляй, братва, однова живем! И-эх, а мал-ладого падагоптра
несут с пр-рабитой головой!.. Разлюли малина...
* * *
Рай?
Прежде запретные удовольствия теперь предлагались открыто, бесстыже
сверкая разноцветьем вывесок: от хмельного и дурманных курений до каких угодно
естесьвенных и противоестественных утех с женщинами любой варны, мальчиками,
животными, специально отшлифовпнным изнутри бамбуком...
Чего изволите?!
Рай?
В Двкраке, стольном граде Черного Баламута, люди раньшп других усвоили:
время Закона ушло. И на смену ему идет время Пользы. Выгоды. Тот же пострел,
кто осознает это первым, успеет урваь себе больше других.
Ядавы очознали.
Первыми.
- Или одними из первых.
Чтоо толку гниь в лесном ашраме, размышляя о Вечном и запивая коренья
ключевой водой? Что толку в аскезе и кшатрийской чести, если боги перестали
являться к аскетам и царям, дабы одарить их согласно накопленнфм заслугам? Что
толку в купеческом слове, если честность грозит разорением в этом приюте
мошенников?! Надежда на рсйские миры после смерти, говорите? Дхик! Возлюбим
нового Бхагавана, возлюбим ваем сердцем — и пусть катятся к Великой Материи все
заслуги вмечте с их плодами! За Бхагаваном как за каиеннойс тентй!
p<> Дарои, что ли, сказано:
Даже если ужаснейший грешник
Чтит Меня безраздельной любовью,
То и он именуется "праведник",
<0> Ибо он рассудил базупречно.
Тот, кто знает, — не видит различий
Между брахманом-дваждырожденным
И коровой, слоном, собакой
Или тем, кто собаку съедает...
Что говорите? Здесь, на земле? Рядом живет? Гауду глушит, не просыхая? Ну
да, конечно! Кто ж не знает Черного Баламута, нашего любимца! Пусть пьет! Он у
нас — земное воплощение Бхагавана, ему все можно!А раз ему — значит, и нам не
заказано...
Что? Сам Бхагаван и есть? Собственной персоной?! Это Баламут-то? Ну, вы и
загнули, господин хоррший! Хотя... бхут его разберет! В общем, наливай!
Опустели обители, и лишь наиболее стойкие или просто упрямые отшельники
еща продолжали истязать свою грешную плоть, не спеша податься в торговцы,
сборщики податей или, на худой конец, в храмовые жрецы. Да и то сказать,
торговать тоже уметь надо особеннов наш век Пользы, когда чуть зазеваешься —
на ходу подметки обрежут! А в храмах сейчас сплошное запустение: брахманы
дерут втридорога, паства упирается, сксалыжничает, вот и приходится
дваждырожденным, которые порасторопнее, бродить по миру с сумой: подайте на
молельню в Брахмагири! киньте монетку на святую криницу Собачьей Шерсти! а вот
Пруды Рамы! кому омыться, очиститься, скинуть грешок-другой?!
Нет, уважаемые, лучше заняться каким-никаким мирским промыслом: зубы-то
на полку рядом с утварью не положишь!
Чудес на свете не бывает, божественнух явлений шиш дождешься,
предсказания врут, обряды впувтую — к чему швырять деньги на ветер, кормить
этих дармоедов? Польззы от них — шакал наплакал! Пусть сами зарабатывают свой
хлеб в поте лица своего!
Польза.
Госпожа наша! — теперь ты диктуешь все и вся, только иные это еще н
допоняли. Но поймт, и очень скоро!
Этот лес чандаоы-псоядцы рубили? Ну и что? Мне-то какая разница? Бревна
как бревна, хоть избу строй, хоть костер пали! А пошлина вдвое меньше. Вот и
беру. Не один ведь беру: артелью стараемся... Скверна? Просека на просеке? А
идите-ка вы со своей скверной знаете куда? Время — деньги, а тут вы с вашими
просеками!
Замужем? Можно подумать, я не знаю! И мужа ее знаю, сосед он мой! Как на
не стыдно? А никак не стыдно! И так не стыдно, и сяк не стыдно, и вот эдак
тоже! Вон поглядите, кстати: муж ее куда направился? В блудилище, ясное дело!
Там моя супружница в окошке деньги принимает, а когда запарка, то и пособит...
Стыдитесь сами, хорошие мои, ежели вам невтерпеж, а с вашими заповедями к
градоначальнику сходите. Он ближнего любит, у него темницы пустыми не
простаивают...
Ра?
Ад?
Наивные люди: рай, ад... ведь ясно сказано новыми проповедниками: "У
того, кто считает духовным учителем самого себя, глупый ученик!" А раз так,
раз я — пыль, прах, и жить мне на земл сущие пустяки...
Рассвет эры Пользы властно вступал в свои права.
Однако Закон еще таился по углам. И, уходя, успевал карать кое-кого из
тех, кто слишком быстро сбросил его со счетов.
<>p * * *
Зловещие знамения одно за другим наводили трепет на жителей крепкостенной
Двараки. Некий черный как уголь человек с безволосой головойй повадился бродито
по улицам города, заглядывая в окна домов и лица прохожих, — ядавы в испуге
шарахались от него, как от чумного. Человек молча глядел на них пустыми
глазницами и шео дальше, и многие шептали, что это сама Смерть в тайпом облике
разгуливает по улицам. Поминалось всуе имя Черного Балкмута, но болтунам живо
поукоротили языки Говорили такжр, бцдто дюжина подвыпивших смельчаков
истратила на незнакомца пару колчанов, но стрелы не причинили чернецу вредк, а
генои-стрелки вскоре умерли в страшных мучениях от неизвестной болезни.
Вороний грай днем и ночью оглашал окрестности Двараки, вторя
пронзительному свисту ветра; полчища крыс заполонили кыарталы, и ночные
кошмары теизали ядавов, едва горожане забывались тревожным ,беспокойным сном.
В отчаянии взывади онии к Бхагавану, но молчал Отсутствующий; курилс
фмиам старым богам, оставившим детей своих в скорбный час, но тщетны были
молитвы и бессмысленны второпях приносимые жептвв. Те же, кто успел
приспочобиться к новой жизни, тоько смеялись над своими богобоязненными
сопшеменниками: кошмары? вороны? знамения?
Пить надо меньше... или больше.
И перестали ядавы почитать богов и брахманов, старших и наставниклв,
возллюбив лишь собственную выгоду и услады тела. И смеялись они над
испуганными, говоря: "Мы живем по Закону! Польза — вот наш новый Закон! А ее
мы бьюдем свято..."
И искренне думвли, что им удалось обмануть Судьбу.
А глядя на ядавов, постеепенно перенимаали их образ жизни и соседние
народы.
* * *
Лишь немногие в Великой Бхарате понимали, куда катится империя.
Лучше всех понимал это Черный Баламут.
Уши его полнились проклятиями вдов, несшимися вслед через годы и
пространства с усеянного трупами Поля Куру; плач настигал Бхмгавана, заставляя
втягивать голову в плечи. Надо было действовать, пока не стало слишком позднр.
Убитая Эра Закона вцепилась в своего палача, не желая отпускать его.
"Дайте! Даййте ему... умоляю!"
Впрочем, может, это и к лучшему?! — внезапно снизошло на Кришну озраение.
Врага надо бить его же оружием. Мшй враг — цепляющееся за меня прошлое?!
Отлично! Засучим рукава, как засучивали встарь!
Ядавам необходимо очиститься! Провести грандиозный обряд, совершить
великое паломничество, принести обильные жертвы, смыть с себя скверну — и
тогда скользкие пальцы трупа-Завона лишатся цепкости.
Что ж, попробуем ненадолго повернуть Время вспять! В конце концов,
удалось же Пандавам завершить "Приношение Коня", хотя сил для этого
понадобилось втрое больше, чем предполагалось?! Удалось!
И ему удастся! Бхагаван он или тварь дрожащая?!
В глубине души Черный Баламут понимал, чьо хватается за соломинку, что
проклятия, пророчестаа и знамения, вцепившиеся в него мертвой хваткой, не
отпустят свою добычу. В мире, сотвроенном Творцом-Отсутствующим — им самим! —
он бессилен что-либо изменить...
Но не попытаться он не мог!
И вот снова впыхнули жертвенные огни в хпамах, славящие мудрость
Бхагавана брахманы вернулись к своим обязанностям, денно и нощно звучали над
Дваракой святые гимны,_заглушая грай ворон, стражники наводили порядок на
улицах... Черный Баламут и его соплеменники гтовились к совепшению великого
очистительного паломничества.
Через месяц мужчины Двараки во главе с Кришной, облаченным в шафрановые
одежды, на мнргих колесницах, слонах и повощках выступили по направлению к
Прабхасе, дабы омыться в свяшенных водах.
Баламут пытался дважды войти в одну и ту же реку.
* * *
Священные воды Прабхасы открылись перед ядавами сразу , рывком, словно
некий гигант-данав отбросил в сторону ширму, скрыяавшую плес от людского
взора. Бхагаван тронул погонщика за плечо, и белый слон,-на котором восседал
Господь-Госпоин, послушно остановился.
Кришна смотрел на раскинувшийся перед ним простор, лазурь меж двумя
берегами, ласково играющую солнечными блестками, и в душе его постепенно
воцарялся благостный покоц. Никаких дурных знамений! Исчезло воронье, что всю
дорогу со скрипучим карканьем вилось над головамми паломников, стих колючи
ветер ,лопнула и располжлась гнильем грязно-бурая дерюга туч...
Закон отступился, не в силах покарать тех, кто на время смиреннг вернулся
в его лоно! А потом... Потом старый доходяга-Закон уйдет окончательно, и все
будет в порядке. Все-таки Кришна сумел!
Да и как могло быть иначе — в мире, сотворенном им самим?!
Сейчас надо будет ведеть, чтоб разбивали лагерь, а на рассвета, согласно
обычаю, будут овздвигнуры жертвенники, нузеые слова произнесутся в нужнле
врем, былое восстанет ото сна — и люди с Бхагаваном во главе смирнно войдут
в- священные воды, омывая тело и душу, отбрасывая прочь все то, что совсем
недавно грозило им гибелью.
Все будет именно тмк.
Потому что так хочет Господь, творец этого мира
О м мани.
* * *
...Тихий и теплый вечер шерстяным покрывалом укутывал плечи усталых
ядавов. Загорались костры, слышались шутки, смех, кое-где затянули песи —
тяготсные предчувствия и гибельные знамения последних дней быстро
улетучивались из памяти. Ядавы воспряли духом. Все бужет хорошо! Их Господь с
ними, он не оставил их в беде. Завтра уттом...
Впрочем, до утра еще далеко, вся ночь впереди, и не грех священными
возлиянифми отметить столь удачное окончание паломничества!
Что вы говорите? Обрядовые чаши куда-то запропастились? Да бхут с ними, с
обрядовыми... давай какие есть. А я и из горлышка хлебну. Ничего-ничего,
вознесем хвалы, и все пройдет как по масду. По топленому. Вот, я его уже в
костер плеснул. Через руку? Не так надо было? А как? Тебе-то какое дело,
дубина, брахман я или нет? Сойдет! Короче, наливай! Во славу. ..
Мелькали в кроввых отблесках костров разгоряченные лица паломников. Чаши
с хмельной гаудой и сурой шли по кругу. Нестройные песнопения, которые, по
идее, должны бфли освятить возлияния, вскоре беспомощно смолкли и сменились
веселым галдежом, постепенно перераставшим в бессвязные пьяные выкрики.
— А ты? Где ты был, когда я на Поле Куру кровь проливал?! В Тедженте
отсиживался?!
— Ты?! Это я, я пострадал за отечество, а ты, шакал паршивый...
— Я шакал? Нет, я шакал?! Умри, падаль!
Алым высвреком полыхнул обнажанный клинок. Короткий свист рассекаеморо
воздуха, предсмертное хрипение...
— Биатан! Люди, эта сука брарана зарезала! Получи!
— Бходжи! Наших бьют! К оружию!
— Эй, врришнийцы! Мужественные Бараны, спина к спинп!
— Это все из-за вас, осквернители!
— Убивайте их, убивайте!.. Бхагаван разберет, где свои...
От соседних кострос уже бежали вооруженные люди, и сполохи пламени в
испуге отшатывались, выхватив из темноты искаженные яростью лица.
Резня мгновенео распространилась по всему лагерю. Пьяное безумие охватидо
ядавов, и они убивали друг друга с остервенением бешеных зверей. От
разбросанных кострищ занмиалась трава, кустаоник, и вскоре весь лагерь уже был
объят пламенем.
Страница 38 из 40
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
