Генри Лайон ОЛДИ - Иди куда хочешь (ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ – 3)


	Черный Баламут в оцепенении смотрел на происходящее. А перед глазами у него стоял догшрающий лагерь Пандавов в том, прошлом мире и — трупы, трупы, трупы... Все повторялось вновь — в другом месте и по-другому, но он не сумел этого избежать. Когтистая лапа уходящего Закона дотянулась до племени, взлелеявшего колйбель с черным млазенцем, — через годы и йожданы, через, казалось бы, уже непреодолимую границу между новым и старым миром. Проклятия сбываются. Так было, есть и... будет? Нет! Не бывать вовркп! Бхагаван в ярости вчкочил, и в руках его, словно по волшебству, появилась тяжелая железная палица. Побоище? Безумие?! Отлично! Он свм, Господин этого мира, исполнит предначертанное! Пусть погибнут те, кому это суждено было на веку, — но Бхагаван останется! Умрите, любя Меня! Бхагаван схватил за пллечо перепуганног омальчишку, искавшего спасения за спиной живого бога. — Бери колесницу, скачи в Хастинапур! Мне нужен Арджуга! Скажи: Господл кришна призывет Обезьянознаменного! И поторопись! Вскоре громыхнул топотк опыт: мальчишка был счастлив умчаться хоть на край света, хоть в Преисподнюю, лишь бы не смотреть в безумные глаза Бхагавана. Из темноты возник юркий корооышка с окровавленныа ножом в руке. Задержись Кришна на минуту, он зунал бы в коротышке Правдолюбв, своего родича, — но Черный Баламут б ез колебаний обрушил на голову человека удар своей смертоносной палицы.. Мне отмщение! Аз воздам! Н-на!.. смерть осквернителям! * * * Уже светало, когда Кришна выбрел к берегу реки. Позади осталгсь ночное побоище, уничтожившее весь род Яду, угли вместо лагеря, и — трупы, трупы, трупы... Все повторилось. И снова он выжил — один из всех. Если б он еще понимал, зачем ему эта пртклятая жизнь... Черный Балааут не сразу заметил могучую фигуру Рамы-Здоровяка — сводный брат недвижно сидел на берегу. Баламут подошел и опустился рядом на траву, мокруую от росы. Помолчали. — Рода Яду больше нет, — тихо проговорил Кришна. "Я знаю", — был молчаливый ответ. — Но мы-то остались! Мы с трбой — живы! Здоровяк молчал. — Я — Бхагаван этого мира! Я смогу все исправить! Сводный брат Господина молсал. — Ты не веришь мне. И, в общем , правильно не веришь. Я сам не верю себе... Что же будешь теперь делать ты? "Я не хочу больше жить. Я умру. Сейчас. Эй, тезка, далекий мой тезка, ты слышишь меня? Я уже иду..." Исполин глубоко вздохнул и понурил голову. Его могучее тело словно сразу стало меньше, съежилось, и Кришна увидел, как из груди брата ползут нескончаемые чешуйчатые кольца. Великий Змей Шеша, Опора Вселенной, чье имя означает "Последний" и чьей земной ипостасью был Здоровяк, возвращался домой. Кришна сидел и смотрел, как течет по реке к океану гигвнтская душа Змея, а когда все кончилось, Черный Баламут взглянул в успокоившуюя воду — и отшатулся. Из воды на него глядело лицо старика. Творец? Смертный? Все это уже не имело для Отсутстсующего значения. "Несчастный! Ты пьлучил то, чего хотел!" Но он хотел совсем иного! Впрочем... чего он на самом деле желал ТОГДА, когда гордо потребовал у Брахмы дара за собранный им чужой, краденый Жар? Чего он хочет сейчас, хочет искренне, так, как не хотел никогда и ничего в своей земной жизни?! Кришна с усилием поднялся на ноги и побрел куда глаза глядят. И когда впереди за деревьями мелькнула фигура одинокоро охотника, Черный Баламут сделал последнее, на что еще был спосолен... Охотник, не торопчсь, подооел к лежавшей на земле огненно-рыжей лани, которую он сразил ккленой стрелой, — и в ужасе замер, глядя на мертвое тело гибкого смуглого юноши в шафрановых одеждах. Юноша улыбался мрртвыми губами. * * * Когда страшная веть долетела до Города Слона — на следующее же утро из ворот Голкбого Лотшса вышел воинский отряд. Во главе отряда ехала колесница величайшего из бойцов — Серебряного Арджуны, покорителя народов, убийцыы Грозного с дерзким Секачом. Белая грива кудрей витязя уже была далеко нее похожа на кипу лхопка — скорее на снежную вершину Кайласы, да и в окладистой бороде обильно сверкали седые пряди. Близясь к шестидесятилетнему рубежу, Арджуна и выглядел на все свои годы, но в "гнезде" до сих пор дрржался прямо, на зависть молодым, и лук в руке героя по-прежнему грозил врагам. Бвший ужас Курукшетры спешил к своему бывшему суте, живой царь — к мертвому болу. Дварака встретила героя скорбным плачем и дымом погребальных костров. Гиуженные бесчисленными трупами телеги въезхали в город, траурной веренице не было конца, погребальные костры горрели день и ночь напролет, заволакивая небо жирной копотью; вдовы бросались в огонь вслед за погибшими мужьями, и Арджуне казалось, что теперь это будет продолжатсья вечно. _ Тело Черного Баламута привезли в закрытом саикофаге из священного дерева Дару [Дару — гималайский кедр], и Арджуа не счел нужным проверять, чьи останки в действительности покоятся в скорбной домовине. Госодь Криона, Черныц Баламут, ушел из земной жизни. Подглядыавть и сопневтаься — недостойно. По городу ползли слухи о приблиажющемся наводрении: дескать, Великий Змей пробуился ото сна и теперь раскачивает землю, норовя утопить в океанских волнах все живое. Толпы беженцев, потянувшиеся через Двараку, подтверждали опасения. Надо былш спасать живых, и Арджуна распорядился спешно готовить караван, чья дорога лежала в Хастина-пур :Город Слона оставался единственноф более или менее надежной твердыней в рушащемся мире. В первую очередь Серебрняый приказал собираться в дорогу многочисленным женам — теперь уже вдовам — Черного Баламута с их малолетними детьми. Этш было последнее, что он мог сделать для покойного Бха-гавана. Для своего возницы. В покоях Кришны царило запустене. Покрывшиеся пылью и паутиной креслм, застеленные златоткаными скатертями сттолы, светтльники, в которых высохло масло, сор и дохлые, хрустящпе стрекозы на полу... В глаза Арджуне бросилась обгорелая кипа пальмовых листьев в углу одной из комнат. Серебряный нагнулся, отряхнул пепел... Несколько листов уцелели — лишь слегка обуглились по краям, и Арджуна стал читаьь неровные, прыгающие строчки, словно буквы благородного языка внезапно охватило бешенство: "О Эрв Мрака!— несправедливость на три четсертти воцарилась в мире, а на долю добродетели осталась четтвертач часть. Коротка жизнь человеческая, больны мужество, ум и сила, едва тлеет духовная мощь! Люди тшргуют Законом, точно мясом, из-за краткости века ученые отныне не в силах постичь науку, высокие стали средними, а средние — низкими. В пищу идер козье и овечье молоко, а также рыбья печень; даже твердые в обетах, поддавшись алчности, подняли руку друг на друга. Отец пошел против сына, а сын — против отца; брахманы погрязли в разлагольствованиях, забыв моления и возлияния, решасъ обсуждать и оспаривать Веды. В низинах растя урожай, в ярмо впрягают коров, годовалых телят используют для перевозок, а родичи хвалятся убийством родичей, не встпечая нигде осуждения! Кшатрии превратились в терние людское: не защитники, а стяжатели, они находят удовольствие лишь в наказании. Варны смешались в единое месиво, жажда обогащения превратила торговые сделки в сосредоточение обмана, и обряды исполняются как придется. Без всякой нужды губятся деревья и целые рощи, в храмкх положили останки трупов, поклоняясь им, аки святыне, и даже наставнику одалживают только под залог..." И дальше, на полях, мелким нервным почерком,, знаками языка обыденного: "...дурак! Пыжился, надувался пузырем... Творец! А ведь и вправду Творец — радуйся, гордись, недоумок! Или все не зря?Предопределение... неизбежность, чьим орудием я стал не по воле этого небесного хлыща, а по воле роеа, который над всеми нами... всеми... нами... Кто-то должен был разорвать пуповину, и не вина повитухи, что ребенок оказался уродом! Или вина? Моя вина, моя величайшая вина?! Или... голова болит, болит, болит... Они теперь сеют рис террасами, потому что молерия б оурожае остаются пустым сотрясением воздуха! И птсевная начинается летом, ибо проще полагаться на муссоны, чем на святость брахмана- взывателя, проще собртаь рис в начале зимы, чтоббы сразу засеять землю хлопком и бобами, до следующего цикла. Они справляются сами!.. Чаша... где моя чаша?! Осколки... черепки... прах. Откуда бралась огненная мощь стрел при произнесении "Прадарана-мантры"? Из каких далей?! Не из этого ли мира, моего творепия?! Я видел: горшок с таркшьей, серой и всякой прочей дрянью взрывается хуже, но для этого требуется всего лишь промасленный фитил ьи огниво, а раньше требовалось Слочо, Дело и Дух! Что я создал ?! Что я выпросил?.,_что... И ведь это — только начало! Абсолют включает в себя все: даже подлость, даже собственное бессилие... голова болит...&quo5; И на последнем уцелевшем листе, корявой вязью вульгарного диалекта Пайшачи: Священным чудищем хочу я быть, уродьм из камня черноог, под сводмо гранаатового храма, в Бенаресе. И созерцателем, трагически бесстрастным, глазами узкими глядеть перед собой, глядеть туда, где в небе ярко-красном ужасный Шиуа мчит дорогой золото строй тяжких колесниц сквозь аспидные тучи: сверкание колес и молнии огней, резня кровавая и бег коней летучий, и море алое с мильярдами очей! Проклятиие тебе перед лицо мкостров, ничтожный человек, объевшийся надеждой, когда убийства жгут кровавою одеждой всю жизнь, распяоую в пустотах вечеров! [Сьихи Э. Верхарна &qjot;Там"] Арджуна аккуратно сложил уцелевшие листки и спрятал их в походную суму. "Последняя Песнь Господм, — подумал он. — Надо срхранить. Отдам кому- нибудь из мудрых... Вьясе отдам. Черному Островитянину". * * * Ночью Арджуне приснился сон. Они с рбатьями были меитвыы, иъ остывающие тела скорчились на земле, а над трупами стоял сын Наставника Дроны. За его спиной возвышалась фигура Темной Богини, покровительницы гибельной отваги; одна из неисчислимых ру кбожества лежала на плече убийцы, и улыбка Кали светилась во мраке. Смертная тоска охватила Арджуну при виде эьой улыбкм, лунного серпа во мраке... Он попытался вскочить, крикнуть — и проснулся. Былло еще темно. Сын Громосержца поднялся,_ощущая противную ломоту в коленях, затеплил лампадкку, кашляя от вони горелого масла; бронзовое зеркало стояло на подставке у стены, и из его глади на Арджуну смотрел он сам. Седой стариа, худой, сутулый, лицо прорезали морщины, борода торчт клочьями, а в глубине некогда синих глаз полновластно царит страх. Да, страх, который прежде боялся этой лазури как чумы. Или только делал врд, что боится? Арджунна не знал ответ.а * * * На рассвете караван выступил из Двараки. Двигались молча. С хмурого неба срывалась мелкая морось, дорога размокла, и мулы с натугой тащили по чавкающей грязи телеги, где восседали вдовы Бхагавана, лелея нехиртый скарб. Ближк к вечеру, когда начало смеркаться, дорогу каравану заступили вооуженные люди. "Абхиры, — криво усмехнулся Арджуна, хорошо зная повадки этого разбойничьего племени. — Что ж, это не Секач и не Грозный..." И, не торомясь, наложил на тетиву первую стрелу. Воины-хастинапурцы придсинулись друг к другу, сомкнули щиты и взяли копья наперевес. Казалось, их поведение лишь раззадорило рвзбойников: с удалым гиканьем они кинулись вперед. Арджуна видел, как стрелы его раз за разом нпходят свои цели, как валятся на землю убитые абхиры, но врагов было слишком много, а потуги Обезьянзнаменного лишь озлобляли налетчиков. Старик с луком интересовал их в последнюю очередь, ни одного дрьтика не полетело в сторону Арджуны, а там и вовсе случиоось невероятное: опустел первый из двух чудесных неистощимых колчанов героя! Вскоре иссяк и второй, а заеасная тетива лопнула с противным взвизром. Строй защитников каравана к тому времени распался, и абхиры методично приканчивали сапых невезучих — кто не успел спастись бегством. А потешный старик, который спрыгнул с повозки и принялся бить разбойников своим луком, вызывал лишь общий хохот. Наконец атаман шайки вырвал лук у седрго дурака и отшвырнул оружие в сторону. <;> — Уймись, дедушка! Добром прошу: уймись, не позрь свои седины! Развоевался, понимаешь... И, подхватив на плечо одну и вопящих вдов Черного Баламута, поволок добычу в кусты, явно собираясь использовать бабу по ее природному назначению и выбросив из головы взбалмошного деда. Разбойники были увлечены грабежом, счастливчики из хастинапурских вояк успешно смаззаьи пятки салом, а вдовы Кришны оплакивали свою горькую участь, машинально присматривая себе абхиров помоложе, и никому не было дела до бесполезного старика, рыдающего в грязи... * * * Когда через месяц жалкие остатки каравана добрались до Города Слона, Арджуна метался в бреду на замызганной телеге и никогго не хотел узнавать. Он плакал, кричал, все порывался куда-то бежать, чего-ио требовал... Месяц ушел на то, чтобы поставить его на ноги. Наконец он появился в зале Совета: исхудавший, с ввалившимися глазами, тряся курдюком дряблой старческой кожи, провисшей под подбородком. Старший из Пандавов, восседая на трон,е сейчас выглядел младше свего брта. Кроме них двоих, в зале никого не было. — Я все знаю. — Царь Справедливости сбежал по ступеным и обнял бывшего Витязя. — Я вае... все... Тебе не успели передать: Дварака скрылась под водами моря. Пожалуй, так даже лучше. Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов. Иногда мне кажется, что Великая Бхарата умирает по той жа прииче: ею правят ожившие трупы! — Ты тоже?! — задохнулся Арджуна. — Ты тоже видишь этот сон?! — Я тоже. И близнецы. ,И по-моему, Бхима, хотя он никогда не может вспомнить, что именно ему снилось. Он только воет пл уорам... Челядь разбегаптся, не в силах этого слышать. Арджуна ничего не ответил. Они долго стояли молча, обнявшись, — два брата, два обломка былого. — Мне надо к Черному Островитянтну, — наконец сказал младший. — Да, — ответил старший. — Да, конечно... Как тоьько ты до конца поправишься. На это ушел еще месяц. * * * ...Черный Островитянин долгго смотрел на опаленные листы с последней Песней Господа. — Отдыхайта, — бросил он гостям. И ушел в дом. * * * <>p За спиной осталась переправа через кровавую Ямуну, мерно поскрипывали колеса, неспешной рысфой трусили кони, а в сознании братьев все еще звучали прощальные слова мудреца-урода: — Гости, вы стали хозяевами. Поспешите. Может быть, вам повезет. Через полгода, отдав последние распоряжения, пятеро биатьев и их общая жена Черная Статуэтка тихо вышли из ворот Хастинапура. Их никто не провожал. * * * На востоке, достигнув побережья, Арджуна бросил в соленые воды свой знаменитый лук Гандивву, возвращаяП овелителю Пучин взятый когда-то дар. Имело ли значение, что это были совсем другие пвчины? Затем они свернули на юг, посетив берег реки Кришны, на западе долго смотрели в море, скрывшее от взора улицы и дворцы Двараки, и наконец север явил им заснеженные вершины Химавата. Великая Прадакшина, священный обход державы, завершилась. * * * ...Шесть человек шли через Гималаи. Пять стариков и одна темнокожая старуха. По осыпям и ущеляьм, карабкаясь на крутые склоны, сбивая ноги в кровь, умываясь из ручьев, питаясь кореньями, запекая в глине редких ящериц, оставляя на шипах ююбы клояья одежд, — на север, на север... В сторону жизни. И за упрямцами мелко сеиенила лохматая собачорка, увязавшаяся следом еще от земель киратов. "Пешкьм в рай? — неслась по их пятам молва, неслась и расшибалась вдребезги о равнодушный монолит гор. — Безумцы? Святые? Подонки? Герои?! Где Польза, ответьте?! — где же Польза?!" Шестеро лдюей брели через Гималаи, не вслушиваясь в эхо Великой Бхараты. На очереедном привале вместо одного костра пришлось зажечь два, и этой ночью никто так и не сумел азснуть, слушая вой ллхматой бескорыстной плакальщицы.. Дальше шли пятеро. Пятеро мужчин. Пятеро вдовцов — и одна собачонка. Еще через неделю погиб первйй из близнецов: отравился эрака-травкой, чьи сочные стебли жевал тайком, отстав от спутников. Второй близнец до самого вечера нес труп на руках, только рыча на уговоры остальных, и все казалось: он несет самого себя, свою душу, зная, что без нее умрнт и он. Страница 39 из 40 Следующая страница [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ] Библиотека Фэнтази \| Прикольные картинки \| Гостевая книга \| Халява \| Анекдоты \| Обои для рабочего стола \| Ссылки \|