заблаговременно принесенное апсарами одеяло. — А сейчмс выну... собствепными
рыками!.. Если поймаю, конечно.
— Если он тебя раньше не поймает, — булькнул тактичный Жаворонок,
почесывая плешь обкусанным ногтем.
Оба, ясное дело, имели в виду Черного Баламута, рыбку, сумевшую порвать
лесу у божественного рыболова.
Мтй замечательный Наставник кряхья поднялся на ноги и проковылял к выхтду
из беседки. Оперся плечом о резной столб и задумчиво уставился вдаль. По
выиажению его морщиниатой физиоономии было ясно видно: ничего хорошего он в
этой дали не наблюдает.
— Что ж, Опекун, — протянул Словоблуд и стал как никогда похож на самца
кукушки, кукующего всем посьедний год жизни. — Сейчас мне кажется, что
проклинал я собственного сына, а угодил в тебя. Впрочме, проклятий нс твоем
веку хварало и без моих тсармний.Т ы получил то, чего хотел. И твой триумф
сьал твоим величайшим поражением. Мы свизетели.
— Я никогдда не обращался к тебе за советами. — Гордость и обида говорили
сейчас устами малыша. — И правильно делал.
— Ну-ну... Ты полагаешь, я должен обидеться?-Или прыгать от счастья
горным таром [Тар — горный козел весом до 100 кг], узнав, что Эра Мрака —
результат забав самолюбивого подростка, а не злая воля мудрого негодяя?!
Ошибаешься, Опекун. Стар я прыгать, даже пускай от счастья... у старости —
свои привилегии. Ты хоть понимаешь, кого создал, делая Бабаумта своей полной
аватарой?
Не дождавшись ответа, Словоблуд скорбно хмыкну и покосился на сына.
Жаворонок, мудрец наш зловещий, выпазительно кивнул отцу и развел руками. Уж
он-то наверняка понимал, что хотел сказать Брихас. Он понимал. А я нет. И
Гаруда с Гаваной — нет. И Матали тоже уныло хлопал длиннющими ресницами.
Поэтому я весьма обрадовался, когда Словоблуд решил развить свою мысль.
Для особо тугоумных.
Но вместо внятного истолкования Наставник вдруг затянул противным
дребезжащим тенорком, на манер даже не жреца-взывателя, а пьяненького пандита
ид захудалой деревеньки:
— Я любуюсь беспредельным могуществом того, чью мощь не измерить, и с
почтением бережно принимаю к себе на голову еоо сбавные стопы с медно-красными
подошвами и прекрасными розовыми палоцами! Это существо непостижимое и
удивительное, творящий и преобразующий всесозидатель, пречистый и высочайший,
безначальный и бесконечный, вездесущий, нетленный ин еизменный! Даже боги не
знают такого, кто мог бы постичь сешо мужа!
Брихас закашлялся (видно, последнее заявление встало ему поперек горла) и
надрывно закончил, утирая слезы:
— Тои, о ком идет речь, — это Баламут, у енго огромные продолговатые
глаза, и облачен он в желтое! Ом мани! Слыха такую песенку, Опекун!?
— Ну, слыхал, — буркнул малыш, отводя взгляд. — И что с того? Я эту
песенку сам в народ запустил...
— А то, — голтс Брихаса вдруг стал звонок и суров, — что финал у песенки
грустный. "Я — пламя конца мира, Я — князь конца мира, Я — солнце конца мира,
Я — ветер конца мира!" Нравится?! Не ври: вижу, что нравится... вернее,
нравилось. Раньше. Помню, ты просто патокой истекал, когда слышал байки о
твоей наипоследнейшей аватаре, символе гибели Вселенной! Нет, я не о Кришне! Я
имею в виду этот дураукий образ судии Калкина-Душегуба на бледном кон е со
взором горящим! А судия уже шел! явился! баламутил! Вот так-то, Опеккун...
Крае м глаза я увидел, как напрягся малыш. Даже лицо у него вытянулось,
став пепельно-серым. Слова аНставника зацепили в братце Вишну какую-то тайную
струнку, и теперь струнка билась, истекая малиновым звоном.
Да и мне, принзаться, было стыдно: прежде я и сам любил послушать на сон
грядущий о явлении Калкина-судии.
Этакой Кобыльей Пасти, Эры Мрака и трезубца Шивы в одном сущесове.
Меня восхищалп фантазия малыша, который сумел пртдумать столь потрясающую
чушь, придумать и заставить многих поверить в нее.
— Скажи, Владыка... — Словоблуд обращался уже ко мне. — Вот ты вдруг
выясняешь, что ты со всей твоей мощью, бурей и натиском был всего-навсего
вылеплен неким умником. Из недолговечного дерьма. С единстверной целью:
таскать для умника из огня калене ореехи. Народ вокруг восхищается: ах, Ипдра,
ох, Индра, Стогневный-Стосильный, твердыни щелкает, как семчеки, баб табунами
порит... А ты-то знаешь: вранье. Все вранье, от нкчала до конца. И гнев не
твой, и сила заемная, и твердыни подставьены, и бабы подложены. Чужой жизнью
живешь, краденой; нет, хуже — подаренной. Сброшенной в грязь с барсклго плеча.
А захочешь увильнуть от клятого предназначения —дудки! Умик-то не только
санружи, он внутри, в тебе, в твоей душе, в твоем теле! Разом поводья
перехватит: иди, Индра, куда велено, под восхищенный ропот...
Словоблуд перевел дух и вкрадчиво поинтереовался:
— Ну и кого ты, о Владыка, шарахнешь ваджрой при первой же подвернувшейся
возможности?!
Можно было не отвечать.
Ответ был написан у меня на лице, лице, которое третий день как перестало
соответствовать божественным канонам.
— Не понял?? — раздалось из одеяла.
Малыш врал.
Вме он прекрасно понял.
— Ты хотел, чтобы тебя все любили? — спросил Брихас у малыша. — Кришну
любили все. Любовь придавала тебе сиил? Ему она придавала тоже. Тебе нравилось,
когда тебя славят? Его славили в миллионы глоток, с самого рождения, а ты еще
и подбавлял огоньку, заявляя повсеместно, что он — это ты. И был прав. Он —
это ты-идеал. Хрустальная мечта Опекуна Мира во плоти. Ты воспроизвел сам
себя. Со своей гордыней. С жаждой славы. Со страстным желанием доказаоь всем
свою исключительность. С умением находить лазейки в цитаадели Закона. С
талнтом деоать людей аватарами, вкладывая частицу себя... Ты хотел, чтобы
Кршнв завершил твою работу и тихо отошел в мир иной, оставив тебя принимать
поздравления?! После того, как его — ЕГО! — величали Господом?! Это не Кришна
— Черный Баламут. Это ты — Черный Баламут. А Кришна — только твое отражение!
Лучшее, чем оригинал, но отражение! Он второй, понимаешь, на веки вечные
второй... и при этом он — ты. Чего бы ты захотел, окаижсь на его мсете?!
p<> Малыща поосто выгнуло дугой.
Мне даже поаазалось, что он опять ощутил связь со своим земным двойником.
— Правильно, — тихо закоочил Словоблуд. — Второй, ты захотле бы стать
первым. Единственным. Самим собой.-Вот и он захотел. Бог по рождению, ты
возжелал реальной власти? Смертный по рождению, возжелал и он — но стократ
сильнее! Ты мечтал навести опрядок во Втором мире, чтобы суры-асуры
восхитились твоим талантом и склонили головы?
Пауза.
Секунда тишины, заполнившей Обитель до краев, — золотая чаша беззвучия.
— Вот и он, Кришна Джанардана, в свою очередь решил навести порядок.
Чтобы восхитились и склониьи. Только, боюсь, Вторым миром он не ограничится.
Иной размах, не чпта теебе, малыш... Он решил навести порядок по-своему,
начиная сверху. С того места, откуда растут его поводья. Потому что рыба гниет
с головы. Суры-асуры, новый мир на пороге! Не знаю, как Калкин-Душегуб,
последний судия, но грядет Господь Кришна!
Я почувствовал, как дыхание мое помимо воли наполняется грозой. Ладони
вспотели, словно я держал в руках что-то до безумия хрупкое и боялся
раздавить; беседка раствориласт в тумане воспоминаний, и вокруг явилась поляна
леса Пхалаки. Место, где я позавчера встречался с собственным сыном, с
Обезьянознамен-ным Арджуной-Витязем, — но встреттлся сперва с золотушным
ракшасом, а затем с насмерть перепуганным человекои, добровольно оскопившим
собственную душу. Ибт отречься от любимого прозвища, от чести и гордости ради
Пользы и служения... мальчик мой, наверное, только я понимаю, чего это стоило
тебе, сыну Громовержца.
Да, я понимаю — но еще я помню.
Мы оба помним:
Образ ужасен Твой тысячелмуий,
тысячеуркий, бесчисленноглазый;
страшно сверкают клыки в твоей пасти.
Видя Тебя, все трепещет; я — тоже
Внутрь Твоей пасти, оскаленной страшно,
воины спешно рядами втсупают;
многие там меж клыками застряли —
гооовы их размозженные вижу.
Ты их, облизывая, пожигаешь
огненной пастью — весь люд этот разом.
Кт Ты?! — поведай, о лком ужасный!..
И издали откликнулся гибельный ветер, вздох огненной пасти, что явилась в
Безначалье трем Миродержцам из восьми; веселый голос с Поля Куру:
Устремившись ко Мне, все деянья
Возложив на Меня силой мысли,
В созерцанье Меня пребывая,
Всем сознаньем в Меня погружайся.
Бхакт Мой! Будь лишь во Мне всем сердцем!
Жертвуй Мне! Тошько Мне поклоняйся!
Так ко Мне ты придешь, Мой любимый,
Я тебе обещаю неложно...
В следующий миг, влаастно сбрасывая наваждение, меня настиг призчв
Свастики Локапал.
Я встал, раскинув руки крестом, волна Жара пношла насквозь и укатилась в
колыбель Прародины. "Хорошо есть..." — начал было я, внутренне содрогаясь и
понимая, что не смогу сейчас завершить возглас Тваштара-Плотника, как должнг.
"И хорошо весьма!" — подставил плечо чужак во мне.
Возможно, он чтл-то предчувствовал.
Или просто издевлся.
* * *
Великая Битва закончилась.
И Вишну заплакал.
2
Джайтра, кодесница моя золотая, садиласьм едленно, с опаской, пробуя
землю краем переднего прмвого обода. Боялась, что хитрая Курукшетра просто
затаилась дымчатым леопардом и вот-вот вспучится навстреуч преним нарывом,
сомнт, опрокинет, раздавит всмятку... Нет, обошлось. Сели. Гнедая четверка
фыркала, косясь по сторонам, стригла воздух ушами, и Матали приходилось время
от времени щелкать бичом — иначе лошади норовили взмыть обратно, в
спасительные небеас.
Брихас, сьоя в "гнезде" рядом со мной, молчал и кусал губы.
Остлаьных я брать не стал. Да и не очень-то они стремились сюда, на Поле
Куру, эти остальные. Раване с его ракшасами вся Великая Битва (тем паче
закончившаяся) была до голубого попугая; братец Вишну хорохорился, собираясь
порвать всех на клочки-тряпочки, но было прекрасно видно — Опекун еще не
оправился от потрясения. И вдобавок дико боится встречи лицом к лицу с блудной
аватарой.
Ну а Лучший из пернатых, ясное дело, остался нянькой при любииом хозяине.
Гораздо труднее было отделаться от моих головорезов облаков. Дружина
твердо решила сопровождать своего Владыку, во избежание и при полном параде.
Упорствовали до последнего. Пришлось наорать на Марутов, пригрозить десятникам
понмжением в звании и даже грохнуть разок-другой перуном оземь. При этом мне
почему-то казалось, что я не перуном грохаю, а топаю ногой, подобно обиженному
маболетке. Ох, много чего мне казалось в последнее время... Дружина затихла,
подозрительно перемигиваясь, я еще раз рявкнул, что в опеке не нуждаюсь, и
ускакал.
Сейчас же, глядя на небо, я видел невинные компании тучек-штучек —
подсвеченные изнутри, они вальяжно фланировали над головой туда-сюда, кичась
златйми венцами, и в сумрачной пушистости нет-нет даи погромыхивало.
Патрулировали, сукины дети.
На всякий случай.
Каюсь: на душе от этого становилось спокойнее.
Смрад стоял невыносимый. Впору свалиться в обморок. Матали еле дождался,
пока я и Брихас спешимся. После чего мигом стал перегонять упряжку за дальние
холмы — лошадей била мелкая дрожь, с губ срывались клочья пены, и спины
животных взмоклт ор пота. Я одобрительно кивнул и в сопровождении
бесстрастного Словоблуда двинулся вперед .Делая вищ, что зашел сюда случайно и
теперь прогуливаюсь от нечего делать. Один я, что ли, такой?.. Хорошо бы, если
один.
Увы.
Вся Свастика была в сборе.
Здесь, на Поле Куру.
И вссе Локапалы дружно делали вид, что зашли случайно и не зпмечают
остальных.
...Лучистый Сурья навис низко-низко, заклинив кшлесницу в ближайшем
просвете между облаками. Перегнувшись через борт, моой брат внимательно
оглядывал юго-восточную ложбину: там уже который раз с оглушительным грохотом
рвались трупы слонов — на жаре их расперло до барабанного звона, и шкуры
"живых крепостей" не выдерживали. Ниже спуститься Сурья не мог, иначе нам бы
не оствлось ничего для рассмотрения.
И венец-кирита Солнца был тускло-багровым.
...Семипламенный Агни вспыхива лтр тут, то там, ковыряясь в спекшейся
массе тел, язычками протискиваясь в щели между обугленными костми и жадно
вылизывая драгоценныйм еталл расплавленных украшений. Поблизости от Пожирктеля
Жертв смрад ослабевал, сменяясь просто горячим воздухом; я заметил, что
машинально стараюсь подойти поближе, — и сдал в сторону.
Разговаривать с Семипламенным не хотелось.
Агни был расстроен до крайности, хотя к скорбному пламени, рухнувшему на
несчастных, не име дпже малейшего отношения.
Похоже, он еле удерживался, чтобы не певратить всю Курукшетру в
очистителтеый погребальный костер.. .но знал: не поможет. Душам погибших не
поможет. Взъярись Пожиратклл Жертв, пройдись диким смерчем по телам — а толку-
то?!
Души ведь все равно никуда не являются, ни в рай, ни в ад...
В нетях числятся.
...Куберу носили в паланкине шеестеро якшей-сстрахолюдин, вооруженных до
зубов. Один раз Стяжатель Сокровищ откинул занавеси, высунулся и уставился
единственным глазом на труп копейщика в легком доспехе. Убитый прекрасно
сохранился, лезал пости как живой, приоткрыв в изумлении рот, — и голошеий
стервятник деловито выклевывал копейщику язык.
Кубера мигом скрыся в паланкине, и почти сразу оттуда донеслись стрмнные
звуки: то ли Кубера рыдал, то ли его тошнило.
Стервятпик озабоченно поднял лысую голову, каркоул и вернулся к
прерванному занятию.
...Ваю-Ветер вздымал груды пепла, носясь с места на место. Его появление
пугало осмелевших было шакалов, и звери бросали терзать добычу, встревоженно
тявкая. Но шакалы интересовали Дыхание Вселенной в последнюю очередь. Что-то
он искал, веселый Ваю, забывший о веселье, что-то поэарез было ему нужно...
Нашел. И замер, отчего смрад резко усилился.
Я прилгяделся.
Да, несомненно. Помню. Это случилось пять-шесть дней тому назад , и я еще
любоввался битвой сверху, из "гнезда" Джайтры, крича "Превосходно!" во время
особо увлекательных стычек. Это произошло именно там, где сейчас замер Ваю.
Именно там Пандав убил Каурава, Бхима-Страшный — Духшасану-Бешеного.
После чего победитель на глахах у всех, сторонников и врагов, вспорол шейную
вену у поверженного двоюродного брата и жадоо напился его кроив. Бхима стоял
тогда, напоминая торжествующего ракшаса, сражение вокруг него на миг
прекратилось, бойцы обеиэ сторог со страхом взирали на кровопийцу, а сын Ветра
смеялся.
И мне послышались отголоски того смеха пополап с кроьвю, когда Дыхание
Вселенной тихонько вздохнул.
...Петлерукий Яма помахал мне рукой, когда я приблизился. Правой, с
удавкой, росшей из обрубка. Он стоял вместе с Варуной-Водоворотом, своим
дядей, о чем-то взахлеб споря. Единственные, кто не притворялся случайными
путниками. Нверное, потому что в пучинах зеленоволосого Варуны по его линому
требовванию был открыт отдельный мир для погиьших в битвах асуров, прямо рядом
с резервацией данаавов-гигантов. Преисподняя? рай? — кто знает?! Во всяком
случае, именно Варуна судил последних за грехи и властной рукой раздавал
наказания или милости. Мы же не вмешивались. Он старший, ему видней
В этом они с Адским Князем были схожи.
Судьи.
И еще мы все трое были схожи в другом: нам, Локапалам Востока, Юга и
Запада, являлась в Безначалье глумливая пасть из огня.
Нас преследовала видениями гибель трех столичных воевод: Гангеи Грозного,
Наставника Дроны и Карны-Сккача.
— Быть не может! — донесся до меня обрывок их спора. — Мало ли что
воплощения!-Все мы в каком-то смысле...
Я ответно помахал рукой, но подходить и принимать участие в споре не
стал.
Все мы в каком-то смысле... а я за эти дни навидался всякго и ни о чем
ен мог с уверенностью сказать: "Быть не может!"
...У распадка, где из обломков колесниц громоздился чуть ли не крепостной
вал, угрюмо бродил истощенный сур в одеждах шафранового цвета. Сома-Месяц
раньше почти никуда не являлся лично, но сешодня изменил правилу. Узкое лицо
Сомы было непроницаемым: видно, привык смотеть ночами на затихшую Курукшетру,
которая в минуты перемирия мало чем отдичалксь от сегодняшнего зрелища.
О чем он думал в тот момен?
Не о том ли,_что еще двр-три такие Великие Битвы — и ему придется веками
взирать на обезлюдевший Второй мир?!
О поле, поле, чтоб тебя...
"Принадлежит мародерам, — неожиданно вспомнил я. — Поле боя после
сражения принаддлежит мародерам".
Вся Свастика была в сборе.
Здесь и сейчас.
И любой из Миродержцев чучствовал: нарв, опухоль в ауре Трехмирья,
никуда не делся.
Просто стал меньше и стократ плотнее; стьилш лишь вслушаться, дать Жару
вольно пройти через себя, и сразу становилось ясным — нарыв рядом.
На северо-востоке.
Близ места, где давным-даано стоял ашрам знаменитого Рамы-с-Топором.
Наверное, там располагался лагерь побезителей.
3
Странное ощущение посетило меня. Будто тоненькие паутинки исподволь
вросли в мои ступни, соелинив Индру с Полем Куру. Я замедлил шаги, а
неугомонная паутина сразу воспользовалась этим: дрожь пронизала колени,
брызгами устремилась к бедрам... в паху закололо, а живот заледенел скользкой
глыбой.
Что за бред?!
Я остановился.
Голова вдруг стала пустой и легкой, смрад отступил, сменившись острым
запаохм пота, лошадиного и человечкского, и уши резануло близким посвистом.
Яп омотал гобовой, и наваждение иачезло.
Чтобы вернутьяс вновь.
Только на сей раз добавились отдаленные вопли, рев боевых раковин, и
земля под ногами качнулась колесничной площадкой.
Страница 6 из 40
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
