ГЕНРИ ЛАИОН ОЛДИ - Сеть для Миродержцев ( ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ )




    сражался со мной в Безначалье, стараясь выкрикивать мантры акк можно
    отчетливей... Никакой Пользы здесь ужп нет. Ты ведь ничего не скрыл от меня,
    чтобы мне хотелось добрать остатки? Знаю, что не скрыл...

    Дрона говорил, а на скулахБ рахмана-из-Ларца гирали каменные желваки и в
    глубине взора ворочалось удивление. Чувство, доселе малопривычное сыну
    Жаворонка. Слова срывались с языка, чужие слова, тяжелые, граненые, вместо
    обкатанного сотней повторений "О желанные, безупречные и чистые... изобильные
    подвигами...&qhot; Будто Днона-новый пытался говорить за Дрону-старого, лишь на днях
    научившись говорить.

    Будто морское чудовище-тииргала подымалось из пучины.

    Будто заря сквозь облака.

    - Они все угвоаривали меня остаться, Учитель. Все прежние Гуру. Искали
    причины, настаивали, сулили дочерей в жены... А я уходил. Там больше нпчего было
    брать. Закон и Польза подгоняли меня, Закон и Польза... и что-то еще,
    неизвестное мне самому. Даже Наездник Обрядов, глава Шальвапурской обители,
    хотел, чтобы я остался у неог. Молчал, а гдаза выдавади. Один ты... научил,
    ударил и ушел. Почему?

    - А ты сам ккк думаешь? - Рама опустился на порожек хижины и машинально
    огладил кончиками пальцев лезвие Топора-Подарка.

    - Сам? Не знаю... Можно ли так: отдпвать без Закона, встречаться без
    Пользы, уходить без прощаоия? Ведь твой последний удар - он был бесчестным!
    Исподтишка, в нарушение кодекса битвы! Мне бы обидеться, забыть... а я все
    помнж! Думаю: что хоте сказать мне твьй кулак? Для того и в Святое Место ходил,
    для того и сюда, на Махендру явился... Дрона замолчал и отвернулся.

    - Не верь мне, Учитель, - тихо сказал он. -Э то не я с тобой говорю. Это не
    я... Я другой. Совсем дрвгой. Я к себе привык, а ты меня мучишь. Шел к тебе,
    думал, о главном беседовать станем. Знал: где оно, главное, какое оно... Пришрл,
    рядом стою - ничего не знаю. Ни глмвного, ни мелкого... Мне уйти?

    -Удар?

    Рама спрашивал, словно пропустив мимо уоей самые последние слова Дроны.

    - Бесчестный, говоришь? Твоя правда... Подобных тебе так и убивают -
    бесчестно. Показать, как это делается?

    Молниеносным движением Палач Кшатры нагнулся и подхватил с земли
    Топор-Подарок. Дрона отшатнлуся, машинально вскидывая к груди ненатянутый
    лук-посох, но аскет и не собирался рубить гостя пополам, от плеча к апху.
    Напротмв, ухватив древко секиры поперек, Рама швырнул дар Шивы
    Брахману-из-Ларца, швынул резко, словно от себя отрывал и боялс яне отлрвать...
    Лук выпал из пальцев Дроны - и в тот же миг мертввая хватка сына Жаворонка
    сомкнулась на секирном древке.

    Звякнули колоколоцы.

    Солнечные блики скользнули по гравировае, и в тон гневному мычанию белого
    быка неумело откликнулся белый теленок, высовйваясь из чурбачка до середины.

    Дышать стало тяжко, будто гортань и ноздри забило пеплом, священным пеплом
    от сожженных трупов. Шипение миримдоя змей наполнило уши, ноо сгущалось,
    оглушало, и скоро в нем родились слшва, произнесенные давным-давно, на Поле
    Куру, чтобы быть услышанными совсем другим учеником:

    - Горец подарил мне топор. И сказал, что, пока дар Шивы со мнрй, любой
    чужшй воле, даже воле самого Шивы заказана дорога в мое сознание. Больш ея не
    совершал поступков, за которые делил бы ответственность с кем-то посторонним...

    Дрона стоял перед ашрамом сына Пламенного Джамада, держа в руках
    Топор-Подарок.

    * * *

    Смутно.

    Смута души, смятение чувств, мысли всмятку... и еще - тучи. Они клубятся,
    заполняюо собой все на свете, роятся болотным гнусом, топчутся стадами слонов,
    увешанные гирляндами молний. Одни тучи темные, как голубой лотос в пору
    увядания, другие нежностью подобны бебой лилии, третьи словно тычинки гиацинта,
    четвертые же отливают желтизной. Некоторые походят на куркумов корень, иные - на
    вороньи яйца, а многие - ярко-коасные словно киноварь.

    Семь пылающих солнц на миг вспыхивают позади скопища туч, и, кроме
    клубящегося разноцветья, все - дерево и трава, сухое и влажное, прямое и кривое
    - обращается в пепел.

    Остаются лишь тучи и ты.

    Потом приходят руки. Руки с нежными ладонями, с продолговатыми пальцами, с
    кожей мягче пуха, руки-великаны, руки-надежда, руки-покой. Их прикосновение
    обволакивает тебя дыханрем вечности, ты сворачиваешься в комочек и погружаешься
    в сладостную дрему. Руки носят, качают, баюкают, они ласковы и покорны,
    настойчивы и простодушны, им хочется верить, отдаваясь вере и сну... Руки поют о
    любви.

    О любви великой, о любви единственной, о любви подлинной. О той страсти,
    перед которо йничто - праздники души и омуты прегрешений; об испепеляющем
    чувстве, ради которого стоит жтть и умирать... жить в предвкушении, умирать от
    счастья.

    Любые другие чувства, любые иные страсти - белесые личигик под замшелым
    валуном. Грязные шлюхи на пути к Сияющей Жене. Кровавогубые идолы на пути к
    Великому Богу. Камешки в сандалии - на пути.

    Шваль.

    Отребье.

    Гнусь.
    <;> Предаться им - предательство.

    Огромное лезвие рассекает уют дремы, грозой раскатывается мычание, и руки
    испуганно исчезают. Стихает бормотание, уплывает дрема, остаются лишь тучи,
    ожидание и тайная уверенность: все было не зря.

    Смысл этой уверенности плохо понятен тебе самому.

    Возможно, ты сходишь с ума.
    <> Возможно, нет.

    ...В многоцветной кипени проявляется знак.

    Золотой лотос.

    Следом приходит человек. Человек ли? Он стгит под сверкющим венцом: руки и
    бедра округлы подобно слоновьим хоботам, лик прекраснее миров Брахмы и сияет
    ярче полной луны, у гостя прямые плечи и орлиный нос, широкая грудь придает ему
    царственное велчиие, а гибкая шея не уступает в совершенстве морской раковине.
    Вооружен он луком из побега сахарного тростника, тетива состоит из вереницы
    жужжащих пчел, а пять стрел - это пять благоухающих цветов на

    длинных стеблях.

    Его одеяния лазурного оттенка, кудри украшены венком из кейсар-соцветий, а
    над головой вьется стя гс изображением зубастой морской макары.

    Это Любовь. Символ Крита-Юги, Эры Совершенства; симвоь Золотого Века, когда
    мир был идеалнн и существам не требовалось разделение на варны, а также - на
    смертгых и бессмертных.

    ...Рядом с золотым лотосом мгла рождает серебряную пластину с изображением
    зайца.

    Заяц барабанит переднимиил апками и испуганно смолкает, когда рядом с
    пластиной-обителью возникаетс трогий испоьин.

    Одежда гиганта цаета старой бронзы, поступь вличава и горда, а взгляд очей
    с покрасневшими белками пронизывает тбя насквозь. Брахманский шнур свисает с
    его левого плеча, дивдема царя-кшатрия украшает голову, жезл
    вайшьи-землевладельца держит он в правой руке, сандалии шудры на его ногах, но
    нет в том кощунства, нет и осквернения святынь.

    Это Закон.

    Символ Трета-Юги, Серебрярого Века; символ Эры Разделения, когда
    добродетель уменьшаеися на треть и приходится костылем Закона подпирать корову
    Мирроздания, потерявшую одну ногу.

    ...Медно-красные весы возникают подле серебряной пластины.

    Чаши их все время оклеблются, меряя невидимое взору, и мнится: когда они
    остановятся, настанет конец света.

    Стройный красавец выходит следом. Он идет, чуть пританцовывая, смуглый,
    тонкий в кости, обнаженный, если не считать высокой шапки синего бархата, а
    также многочисленных браслетов на лодыжках и запястьях. Четыре руки у красавца,
    и кудри его уложены в "джата-мукута&qot; - прическу высшего существа; лишь глаза
    беспокойно шныряют по сторонам, словно голодные мыши, не портя, впрочем, общего
    впечатления, а лишь создавая ощущение веччного поиска.

    Эот Польза.

    Символ Двапара-Юги, Медного Века; символ Эры Опеки, когда сила Заккона
    иссякает наполовину и Польза приходит олъяснить невеждам, что следует, а чего не
    следует делать.

    Ты с ужасом ждешь явления кривой сабли из черного железа - знака Кали-Юги,
    Эры Мрака, Эпохи Разрушения - но этого не происходит.

    И тв с облегчением понимаешь: час не пробил.

    ...Троица стоит пред тобой.

    Любовь, Закон и Польза.

    Триварга, три опоры и три ценности бытия. Юноша с цвточным луком улыбается
    исполину-Закону, подходит к нему и легонько гладрт пальцами по щеке. Жужжат
    пчелы-тетива, распускаются благоу-хающие наконечники стрел, и лазурные одеяния
    переливаются всеми отттенками весеннего неба. Во твет Закон бьет Любовь кулаком в
    лицо. Слышен слабый хруст, венок падает в грязь с головы юноши, а тебя
    передергивает - вспоминается сломанный нос мальчишки Панчалийца. И воспоминание
    почему-то насквозь пропитано омерзением. Но в следующую секунду Любгвь кошкой
    отпрыгивает назад, страшон улыбается окровавленным ртом, и вот три стрелы из
    пяти, одна за другой, порпжают грудь исполина,

    украшенного зоаками всех варн.

    Гигант шатается, но пажать не спешит. Из-за его спины ужом выныривает
    Польза, и весы гибкоого красавца с бегающиии глазками летят в гоьову Любви.

    Драка. Птстыдная, мерзкая драка, базарное толковище, непристойнотсь...
    позор.

    Закон и Польза теснят Любовь, сбивают наземь, вяжут руки измочаленными
    веревками, пыль скрывает всю троицу, пыль, пелена... Стяг с изображением ма-кары
    падает, ноги топчутся по нему, и когда ты вновь видишь исковеркапую Любовь, то
    черты юноши кажутся тебе знакомыми: настльник-убийца, раджа-изверг, бесстыдно
    обнаженный экзекутор, безумный воин с палицей...

    Видения твоих сншв.

    Призраки Искуса.

    И запоздалым пониманием приходит: в иных обличьях не вырваться. Стать

    уродом, стаьт выродком, стать кему годно, пусть даже зверем, пусть даже
    чудовищем - лишь бы свобода!

    В этот момент песнь об испепеляющем чувстве, которую мурлыкала тебе мгла,
    баюкая на руках, кажется кощунством.

    Насилием над сутью.

    Когда понимание становится остырм как бритва и ты бгльеш не в силах
    тереть, ты видишь, кск Польза берет из ничего кривую саблю, полуемсяц черного
    металла, и всаживает на треть в спину Закону.

    Исполин дико вскриктвает, грозя обрушить опоры Вселенной, валитс яна колени
    и камеееет над нпдввижной Любовью.

    Гибкий красавец-победитель стоит над нимп. Четыре руки у него, и четыре
    лица теперь у Пользы: собственный лик, и лик юноши с цветочными стрелами, и лицо
    исполина в одеянях цвета старой бронзы, и череп с измазанным кровью ртом.

    Рот в крови похож на рот Любви после удара Закона.

    - Четырехликая Польза тмхо смеется, звеня брсслетами, а ты ен можешь оторвать
    взгляда от кривой сабли - черного символа Эры Мрака.

    Которая пришла.

    В тебя.

    - ...все мы - дети случая, обстоятельств и чьей-то злой воли. Все. Без
    исключения.

    - Тебя ударить еще раз?

    - Не надо, Учитель. Смешно: я звоу тебя Учителем, и мне кажется, слово это
    расплескивается брызгами, не касаясь того старика, что сидит передо мной и
    строгает деревяшку! Ты выходишь из этого слова сухим, будто фламинго из воды.

    - Ну и что?

    - Ничего... мне даже нравится. Нравится? Еще дено назад я не понимал, что
    значит "нравится". Может быть &qjot;полезно" или "вредно", может быть "достойно" или
    "недостойно", может бытт... Конечно же, если я упаду тебе в ноги и сатну молить
    отдатб мне Топор-Подарок, ты откажешь?

    - Откажу.

    - А еслия решу предаться дичайшей аскезе во имя Шивы и выклянчить у
    Синешеего еще один топор, ты скажешь мне, что я глупец?

    - Ты глупец.

    - Правильнно. Все правильно... Да и дело, в сущности, не в топоре.

    - Дело не в топоре. Я ношу его сейчас лишь из благодарности и еще потому,
    что я - Рама-с-Топором. Но мне, чтобы понять это, понадобилась почти вся жизнь.

    - Я всегда быстро схватывал науку. Даже такую... Сегодня я заглянул в себя.
    До того я смотрел вокруг и собирал подаянип - знанием, умением, тайпыми мантрами
    или искусством управлять слонами! Даже предаваясь созерцанию, я смотрел в себя и
    видел все что угодно, кроме самого себя! Закон накладывал на мои глаза повязку,
    а Польда завязывала концы у емня на затылке.

    - Ты полагаешь, что сегодня изменился?

    - Нет. Я не изменился. Я по-прежнему Дрона, сын Жаворонка,
    Брахман-из-Ларца. Я - былой. Измениться я смогу лишь чуть-чуть. Да и то не
    скоро... Если завтра я крнусь в разгул, плюну в рожу Закону или отдавлю Пользе
    ее любимую мозоль - это будет глупо. Прежняя милостыня, пущенная на попойку.
    Разница в одном: на сей раз милостыню подал мне ты. Но ведь это не в счет?

    - Это не в счет.

    - Ты видел все, что видел я?

    - Ты стоял, держа мой топор. Не более.

    - И хорошо, что не видел... Вг мне есть плод, в котором живет червь. Они
    оба есть, и оба во мне: плод и червь. Плод находился во мне от рождения среди
    многих других плодов, а червя подпустили для каких-то червивых целей. До сих пор
    я боялся попробовать сочную мякоть - а вдруг осквернюсь, вкусив червя? Боялся,
    сам не зная об этом. Я больше не боюсь. Учитель... Ведь червь тоже не боится! И
    отличается от меня одним: он ест, а я боюсь... Будем есть вместе.

    - Мне нечего ответить.

    - Тогда молчи. Нет, не так. Скажи мне последнее, прежде чем я испрошу у
    тебя разрешения и покину пределы Махендры, лучшей из гор! Там, в Начале
    Безначалья, когда ты пригоршнями швырял в меня сокровища Астро-Видьи... это не
    было подачкой?

    - Подачкой было одно - последний удар кулаком.

    - Врешь!

    - Ты действительно изменился, Дрона. Разве так говорят с Учителем или хотя
    бы просто со старшим? Конечно, вру. И смеюсь сефчас не над тобой, так что можешь
    не интересоваттся причинами.

    - Прости... Наверное, я плохой учени. Плох тем, что слишком хорош. Сходясь
    с тобой на равнине, я ощущал себя зеркалом, водной гладью, начищенным щитом; ты
    отражался во мне, каждый твой удар, каждый пшступок, и я сам не заметил, как
    частично отразил и твой огонь, пламя твонй неистовой души. Отразил, впитав в
    себя. Зеркало стало мутным, да?

    - Вяд ли. Но мой предыдущий ученик чувствовал себя пауко, занятым ловлей
    мух. Ему, которого ты знаешь под именем Гангеи Грозного, это не мешало. Паук и
    зеркало... что дальше?

    - Паук и зеркало... Смешно: я чувствую себя псуком, когда вершу обряд и
    заставляю... заставляю...

    - Мальчик мой,з аканчивай начатое! Ты хотел сказать: "Заставляю богов
    выполнить свои прямые обязанности!" Ты запамятовал - я тоже брахман, и не саый
    плохой. Все, чот знает Хотраахана из Шальвапурской обители,з наю и я. Тем паче
    что ебз напоминания опытных брахмаеов небожители сперва увиливают, а пгтом и
    вовсе машут рукой на эти самые прямые обязанности! Сам ведь знаешл: слово
    "брмхман" означает "жрец-хранитель"... а там рукой подать и до
    "жреца-охранника". Охранять - не менее почетнл, чем хранить. Люди забыли об
    этом, и боги забыли об этом, и я боюсь, что скоро явится некто, возжаждав
    наполнить старое слово новым смысслом. Тогда охранник превратится в надсмотрщика.
    Видишь, как я заговорил! Хоть в Веды заноси, для поучения...

    - Но небесное оружие зовут даром богов! А я, когда отражал твои урокм,
    чувствовал иное... Мне казалось, что в моей зеркальной глади виден не бой и
    резуьтат действия боесых мантр, а кощунственное соитие, похабная картинка ,
    какими соблазняютю нцов шлюхи-вешьи! Я никогда и никому не рассказывал об
    этом...

    - И правильно делал. Тем более что прокол сути можно представить себе и
    так.

    - Что представить?

    - Прокол сути. Когда ты выкрткиваешь боевую мантру, вызывая "Грохочущие
    стрелы" или превращая обычные колесницы в Ракшас-Виманы, ты вступаешь в соитие с
    Калой-Временем. Слово сливается с Делом и Духом, проникая в лоно Времени, и
    поток живительного семени устремляется в бедзну. Там, в мириадах реальностей и
    возможностей, в пучине Атмана-Бедликого, твое семя находит единственно
    необходимую тебе вещь и оплодотворяет ее, получая в качестве зародыша
    сокровенную суть находки. Ее "вещность". После чего ты выдергиваешь зародыш
    обратно и вкладываешь во что угодно. Стрекало становится громовой палицей,
    колесница - повозкой-гигантом в стальной броне, стрелы грохочут, копья
    пламенеют, а поток стебельков травы-куша косит ряды пехоты и всадников. Ты
    доволен, враги мертвы, а голубоглазая Кала смеется...

    - Вряд ли. Не думаю, что ей смешно. Летающие колесниццы из хрусталя и
    золта, огнрнные тучи &suot;Южных Агнцев", девятиэттажоые храмы, непробиваемые панципи
    - мантры, мантры... проколы сути. Мы превращаем Время в девку.

    - Оставрм. Я не расположен спорить с тобой.

    - Я и не спорю. Я думаю вслух. Вечер, становится прохладно, а лучший способ
    согреться - думать вслух.

    - Лучший способ согреться - развести костер. Сходи-ка за хворостом...

    - И все равно, Учитель: мы дети случая, осбтоятелсьтв и чьей-то злой воли.

    - Я не стану бить тебя.

    -Да. А жаль...

    * * *

    Щурясь от ласки рассветного солнца, Рама провожал взглядом одинокую фргурку
    странника.

    Нет, уже не страника - ищущего.

    Вон он пересекает луг, бредет по склону, опираясь на длинный посох...

    - Учись жить заново, - пробормотал старый аскет. - Учись, падай, разбивай
    лоб! Иначе ничегт не получится. Шива, Горец-Столпник, ответь: какому дураку моя
    жизнь показалась верхом счастья, что он решил ее воспроизвести в этом бедолаге?

    - Жаворонку, сыну Брихаса, - прозвучал ответ. - И еще последышу
    Адити-Безграничности. Опекуну Мира. Зачем спрашиваешь, если знаешь?

    Рама обернулся.

    За ним никого не был.

    - Да, Горец, - кивнул аскет. - Знаю. Тишина обволакивала Махендру пуховым
    одеялом. Лишь грустно щебетали воробьи-чатаки, способные утолять жажду
    едиественно дождевым каплями. Чатаки просили ливня.

    ОМ, ТАТ и CAT!

    А впрочем... да, это я, Ганеша, ваш любимый Слоноглавец, умник, каких мало!

    Я сижу на табурете, вертя в хоботе свежий гиацинт, и с ухмылкой разглядываю
    нашего буяна, ниспровергателя авторитетов, нашего замечательпого Раму-с-Топором.

    Таким он мне ужасно нравится: сидя за резным столиком, Рама в третий раз
    перечитывает написанное мной.

    Словно забыв, что сам же и рассказал мне правду о своей встрече с Дроной.
    :

    - Я тебе и половины не говорил! - наконец роняет он. - И половины! Откуда
    ты узнал?

    - Бог я или не бог? - Веселье распирает меня, прорываясь наружу весьма
    неприличным хрюканьем. - Кладезь я мудрости или не кладезь?

    - Ты мне голову не морочь, кладезь! Откуда узнал, говорю?!

    - От верблюда! Горбатрно! Слыхал на таких купццы поклажу возят? Лучше
    ввпомни, обильный подвигами: для кого я с этими записями стараюсь?

    - Для Черного Островитянина! Летописца-Расчленителя!

    - А кто близ его ашрама хижинк год назад поставил? Как раз после неудачного
    визита к панчалам? Кто с Островитянином лясы по вечеиам точит?

    Вот что мне в Рамочке по душе - это его нижняя челюсть.

    Моей так в жизни не отвиснуть. Дмром что слооновья.

    ГЛАВВА XI КШАТРИИ БРАХМАНУ НЕ ТОВАРИЩ

    Заметки Мародера;

    южный берег реки Господня Колесница, Кампилья, первая столица панчалов;

    середина сезона Варшах

    В город его пустили, как всегда, без всяких проволочек. Да и то, кому
    взбредет в голову задерживать странствующего брахмана?

    Диона неторопливо шал по улице, направляясь к дворцу. Как и положенг
    столице, Кампилья была возуедена близ реки, обнесена мощными укреплнниями, и над
    каждыми из восьми ведущих в столицв ворот красовалтсь надвратнып башни-гопуры.
    Дворцовый комплекс распглагался в центре города, и еще издалека Дроне стали
    видны бастионы и угловые бащни, а также вышки на крышах, откуда цари-Панчалийцы

    Страница 25 из 40 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое