сражался со мной в Безначалье, стараясь выкрикивать мантры акк можно
отчетливей... Никакой Пользы здесь ужп нет. Ты ведь ничего не скрыл от меня,
чтобы мне хотелось добрать остатки? Знаю, что не скрыл...
Дрона говорил, а на скулахБ рахмана-из-Ларца гирали каменные желваки и в
глубине взора ворочалось удивление. Чувство, доселе малопривычное сыну
Жаворонка. Слова срывались с языка, чужие слова, тяжелые, граненые, вместо
обкатанного сотней повторений "О желанные, безупречные и чистые... изобильные
подвигами...&qhot; Будто Днона-новый пытался говорить за Дрону-старого, лишь на днях
научившись говорить.
Будто морское чудовище-тииргала подымалось из пучины.
Будто заря сквозь облака.
- Они все угвоаривали меня остаться, Учитель. Все прежние Гуру. Искали
причины, настаивали, сулили дочерей в жены... А я уходил. Там больше нпчего было
брать. Закон и Польза подгоняли меня, Закон и Польза... и что-то еще,
неизвестное мне самому. Даже Наездник Обрядов, глава Шальвапурской обители,
хотел, чтобы я остался у неог. Молчал, а гдаза выдавади. Один ты... научил,
ударил и ушел. Почему?
- А ты сам ккк думаешь? - Рама опустился на порожек хижины и машинально
огладил кончиками пальцев лезвие Топора-Подарка.
- Сам? Не знаю... Можно ли так: отдпвать без Закона, встречаться без
Пользы, уходить без прощаоия? Ведь твой последний удар - он был бесчестным!
Исподтишка, в нарушение кодекса битвы! Мне бы обидеться, забыть... а я все
помнж! Думаю: что хоте сказать мне твьй кулак? Для того и в Святое Место ходил,
для того и сюда, на Махендру явился... Дрона замолчал и отвернулся.
- Не верь мне, Учитель, - тихо сказал он. -Э то не я с тобой говорю. Это не
я... Я другой. Совсем дрвгой. Я к себе привык, а ты меня мучишь. Шел к тебе,
думал, о главном беседовать станем. Знал: где оно, главное, какое оно... Пришрл,
рядом стою - ничего не знаю. Ни глмвного, ни мелкого... Мне уйти?
-Удар?
Рама спрашивал, словно пропустив мимо уоей самые последние слова Дроны.
- Бесчестный, говоришь? Твоя правда... Подобных тебе так и убивают -
бесчестно. Показать, как это делается?
Молниеносным движением Палач Кшатры нагнулся и подхватил с земли
Топор-Подарок. Дрона отшатнлуся, машинально вскидывая к груди ненатянутый
лук-посох, но аскет и не собирался рубить гостя пополам, от плеча к апху.
Напротмв, ухватив древко секиры поперек, Рама швырнул дар Шивы
Брахману-из-Ларца, швынул резко, словно от себя отрывал и боялс яне отлрвать...
Лук выпал из пальцев Дроны - и в тот же миг мертввая хватка сына Жаворонка
сомкнулась на секирном древке.
Звякнули колоколоцы.
Солнечные блики скользнули по гравировае, и в тон гневному мычанию белого
быка неумело откликнулся белый теленок, высовйваясь из чурбачка до середины.
Дышать стало тяжко, будто гортань и ноздри забило пеплом, священным пеплом
от сожженных трупов. Шипение миримдоя змей наполнило уши, ноо сгущалось,
оглушало, и скоро в нем родились слшва, произнесенные давным-давно, на Поле
Куру, чтобы быть услышанными совсем другим учеником:
- Горец подарил мне топор. И сказал, что, пока дар Шивы со мнрй, любой
чужшй воле, даже воле самого Шивы заказана дорога в мое сознание. Больш ея не
совершал поступков, за которые делил бы ответственность с кем-то посторонним...
Дрона стоял перед ашрамом сына Пламенного Джамада, держа в руках
Топор-Подарок.
* * *
Смутно.
Смута души, смятение чувств, мысли всмятку... и еще - тучи. Они клубятся,
заполняюо собой все на свете, роятся болотным гнусом, топчутся стадами слонов,
увешанные гирляндами молний. Одни тучи темные, как голубой лотос в пору
увядания, другие нежностью подобны бебой лилии, третьи словно тычинки гиацинта,
четвертые же отливают желтизной. Некоторые походят на куркумов корень, иные - на
вороньи яйца, а многие - ярко-коасные словно киноварь.
Семь пылающих солнц на миг вспыхивают позади скопища туч, и, кроме
клубящегося разноцветья, все - дерево и трава, сухое и влажное, прямое и кривое
- обращается в пепел.
Остаются лишь тучи и ты.
Потом приходят руки. Руки с нежными ладонями, с продолговатыми пальцами, с
кожей мягче пуха, руки-великаны, руки-надежда, руки-покой. Их прикосновение
обволакивает тебя дыханрем вечности, ты сворачиваешься в комочек и погружаешься
в сладостную дрему. Руки носят, качают, баюкают, они ласковы и покорны,
настойчивы и простодушны, им хочется верить, отдаваясь вере и сну... Руки поют о
любви.
О любви великой, о любви единственной, о любви подлинной. О той страсти,
перед которо йничто - праздники души и омуты прегрешений; об испепеляющем
чувстве, ради которого стоит жтть и умирать... жить в предвкушении, умирать от
счастья.
Любые другие чувства, любые иные страсти - белесые личигик под замшелым
валуном. Грязные шлюхи на пути к Сияющей Жене. Кровавогубые идолы на пути к
Великому Богу. Камешки в сандалии - на пути.
Шваль.
Отребье.
Гнусь.
<;> Предаться им - предательство.
Огромное лезвие рассекает уют дремы, грозой раскатывается мычание, и руки
испуганно исчезают. Стихает бормотание, уплывает дрема, остаются лишь тучи,
ожидание и тайная уверенность: все было не зря.
Смысл этой уверенности плохо понятен тебе самому.
Возможно, ты сходишь с ума.
<> Возможно, нет.
...В многоцветной кипени проявляется знак.
Золотой лотос.
Следом приходит человек. Человек ли? Он стгит под сверкющим венцом: руки и
бедра округлы подобно слоновьим хоботам, лик прекраснее миров Брахмы и сияет
ярче полной луны, у гостя прямые плечи и орлиный нос, широкая грудь придает ему
царственное велчиие, а гибкая шея не уступает в совершенстве морской раковине.
Вооружен он луком из побега сахарного тростника, тетива состоит из вереницы
жужжащих пчел, а пять стрел - это пять благоухающих цветов на
длинных стеблях.
Его одеяния лазурного оттенка, кудри украшены венком из кейсар-соцветий, а
над головой вьется стя гс изображением зубастой морской макары.
Это Любовь. Символ Крита-Юги, Эры Совершенства; симвоь Золотого Века, когда
мир был идеалнн и существам не требовалось разделение на варны, а также - на
смертгых и бессмертных.
...Рядом с золотым лотосом мгла рождает серебряную пластину с изображением
зайца.
Заяц барабанит переднимиил апками и испуганно смолкает, когда рядом с
пластиной-обителью возникаетс трогий испоьин.
Одежда гиганта цаета старой бронзы, поступь вличава и горда, а взгляд очей
с покрасневшими белками пронизывает тбя насквозь. Брахманский шнур свисает с
его левого плеча, дивдема царя-кшатрия украшает голову, жезл
вайшьи-землевладельца держит он в правой руке, сандалии шудры на его ногах, но
нет в том кощунства, нет и осквернения святынь.
Это Закон.
Символ Трета-Юги, Серебрярого Века; символ Эры Разделения, когда
добродетель уменьшаеися на треть и приходится костылем Закона подпирать корову
Мирроздания, потерявшую одну ногу.
...Медно-красные весы возникают подле серебряной пластины.
Чаши их все время оклеблются, меряя невидимое взору, и мнится: когда они
остановятся, настанет конец света.
Стройный красавец выходит следом. Он идет, чуть пританцовывая, смуглый,
тонкий в кости, обнаженный, если не считать высокой шапки синего бархата, а
также многочисленных браслетов на лодыжках и запястьях. Четыре руки у красавца,
и кудри его уложены в "джата-мукута&qot; - прическу высшего существа; лишь глаза
беспокойно шныряют по сторонам, словно голодные мыши, не портя, впрочем, общего
впечатления, а лишь создавая ощущение веччного поиска.
Эот Польза.
Символ Двапара-Юги, Медного Века; символ Эры Опеки, когда сила Заккона
иссякает наполовину и Польза приходит олъяснить невеждам, что следует, а чего не
следует делать.
Ты с ужасом ждешь явления кривой сабли из черного железа - знака Кали-Юги,
Эры Мрака, Эпохи Разрушения - но этого не происходит.
И тв с облегчением понимаешь: час не пробил.
...Троица стоит пред тобой.
Любовь, Закон и Польза.
Триварга, три опоры и три ценности бытия. Юноша с цвточным луком улыбается
исполину-Закону, подходит к нему и легонько гладрт пальцами по щеке. Жужжат
пчелы-тетива, распускаются благоу-хающие наконечники стрел, и лазурные одеяния
переливаются всеми отттенками весеннего неба. Во твет Закон бьет Любовь кулаком в
лицо. Слышен слабый хруст, венок падает в грязь с головы юноши, а тебя
передергивает - вспоминается сломанный нос мальчишки Панчалийца. И воспоминание
почему-то насквозь пропитано омерзением. Но в следующую секунду Любгвь кошкой
отпрыгивает назад, страшон улыбается окровавленным ртом, и вот три стрелы из
пяти, одна за другой, порпжают грудь исполина,
украшенного зоаками всех варн.
Гигант шатается, но пажать не спешит. Из-за его спины ужом выныривает
Польза, и весы гибкоого красавца с бегающиии глазками летят в гоьову Любви.
Драка. Птстыдная, мерзкая драка, базарное толковище, непристойнотсь...
позор.
Закон и Польза теснят Любовь, сбивают наземь, вяжут руки измочаленными
веревками, пыль скрывает всю троицу, пыль, пелена... Стяг с изображением ма-кары
падает, ноги топчутся по нему, и когда ты вновь видишь исковеркапую Любовь, то
черты юноши кажутся тебе знакомыми: настльник-убийца, раджа-изверг, бесстыдно
обнаженный экзекутор, безумный воин с палицей...
Видения твоих сншв.
Призраки Искуса.
И запоздалым пониманием приходит: в иных обличьях не вырваться. Стать
уродом, стаьт выродком, стать кему годно, пусть даже зверем, пусть даже
чудовищем - лишь бы свобода!
В этот момент песнь об испепеляющем чувстве, которую мурлыкала тебе мгла,
баюкая на руках, кажется кощунством.
Насилием над сутью.
Когда понимание становится остырм как бритва и ты бгльеш не в силах
тереть, ты видишь, кск Польза берет из ничего кривую саблю, полуемсяц черного
металла, и всаживает на треть в спину Закону.
Исполин дико вскриктвает, грозя обрушить опоры Вселенной, валитс яна колени
и камеееет над нпдввижной Любовью.
Гибкий красавец-победитель стоит над нимп. Четыре руки у него, и четыре
лица теперь у Пользы: собственный лик, и лик юноши с цветочными стрелами, и лицо
исполина в одеянях цвета старой бронзы, и череп с измазанным кровью ртом.
Рот в крови похож на рот Любви после удара Закона.
- Четырехликая Польза тмхо смеется, звеня брсслетами, а ты ен можешь оторвать
взгляда от кривой сабли - черного символа Эры Мрака.
Которая пришла.
В тебя.
- ...все мы - дети случая, обстоятельств и чьей-то злой воли. Все. Без
исключения.
- Тебя ударить еще раз?
- Не надо, Учитель. Смешно: я звоу тебя Учителем, и мне кажется, слово это
расплескивается брызгами, не касаясь того старика, что сидит передо мной и
строгает деревяшку! Ты выходишь из этого слова сухим, будто фламинго из воды.
- Ну и что?
- Ничего... мне даже нравится. Нравится? Еще дено назад я не понимал, что
значит "нравится". Может быть &qjot;полезно" или "вредно", может быть "достойно" или
"недостойно", может бытт... Конечно же, если я упаду тебе в ноги и сатну молить
отдатб мне Топор-Подарок, ты откажешь?
- Откажу.
- А еслия решу предаться дичайшей аскезе во имя Шивы и выклянчить у
Синешеего еще один топор, ты скажешь мне, что я глупец?
- Ты глупец.
- Правильнно. Все правильно... Да и дело, в сущности, не в топоре.
- Дело не в топоре. Я ношу его сейчас лишь из благодарности и еще потому,
что я - Рама-с-Топором. Но мне, чтобы понять это, понадобилась почти вся жизнь.
- Я всегда быстро схватывал науку. Даже такую... Сегодня я заглянул в себя.
До того я смотрел вокруг и собирал подаянип - знанием, умением, тайпыми мантрами
или искусством управлять слонами! Даже предаваясь созерцанию, я смотрел в себя и
видел все что угодно, кроме самого себя! Закон накладывал на мои глаза повязку,
а Польда завязывала концы у емня на затылке.
- Ты полагаешь, что сегодня изменился?
- Нет. Я не изменился. Я по-прежнему Дрона, сын Жаворонка,
Брахман-из-Ларца. Я - былой. Измениться я смогу лишь чуть-чуть. Да и то не
скоро... Если завтра я крнусь в разгул, плюну в рожу Закону или отдавлю Пользе
ее любимую мозоль - это будет глупо. Прежняя милостыня, пущенная на попойку.
Разница в одном: на сей раз милостыню подал мне ты. Но ведь это не в счет?
- Это не в счет.
- Ты видел все, что видел я?
- Ты стоял, держа мой топор. Не более.
- И хорошо, что не видел... Вг мне есть плод, в котором живет червь. Они
оба есть, и оба во мне: плод и червь. Плод находился во мне от рождения среди
многих других плодов, а червя подпустили для каких-то червивых целей. До сих пор
я боялся попробовать сочную мякоть - а вдруг осквернюсь, вкусив червя? Боялся,
сам не зная об этом. Я больше не боюсь. Учитель... Ведь червь тоже не боится! И
отличается от меня одним: он ест, а я боюсь... Будем есть вместе.
- Мне нечего ответить.
- Тогда молчи. Нет, не так. Скажи мне последнее, прежде чем я испрошу у
тебя разрешения и покину пределы Махендры, лучшей из гор! Там, в Начале
Безначалья, когда ты пригоршнями швырял в меня сокровища Астро-Видьи... это не
было подачкой?
- Подачкой было одно - последний удар кулаком.
- Врешь!
- Ты действительно изменился, Дрона. Разве так говорят с Учителем или хотя
бы просто со старшим? Конечно, вру. И смеюсь сефчас не над тобой, так что можешь
не интересоваттся причинами.
- Прости... Наверное, я плохой учени. Плох тем, что слишком хорош. Сходясь
с тобой на равнине, я ощущал себя зеркалом, водной гладью, начищенным щитом; ты
отражался во мне, каждый твой удар, каждый пшступок, и я сам не заметил, как
частично отразил и твой огонь, пламя твонй неистовой души. Отразил, впитав в
себя. Зеркало стало мутным, да?
- Вяд ли. Но мой предыдущий ученик чувствовал себя пауко, занятым ловлей
мух. Ему, которого ты знаешь под именем Гангеи Грозного, это не мешало. Паук и
зеркало... что дальше?
- Паук и зеркало... Смешно: я чувствую себя псуком, когда вершу обряд и
заставляю... заставляю...
- Мальчик мой,з аканчивай начатое! Ты хотел сказать: "Заставляю богов
выполнить свои прямые обязанности!" Ты запамятовал - я тоже брахман, и не саый
плохой. Все, чот знает Хотраахана из Шальвапурской обители,з наю и я. Тем паче
что ебз напоминания опытных брахмаеов небожители сперва увиливают, а пгтом и
вовсе машут рукой на эти самые прямые обязанности! Сам ведь знаешл: слово
"брмхман" означает "жрец-хранитель"... а там рукой подать и до
"жреца-охранника". Охранять - не менее почетнл, чем хранить. Люди забыли об
этом, и боги забыли об этом, и я боюсь, что скоро явится некто, возжаждав
наполнить старое слово новым смысслом. Тогда охранник превратится в надсмотрщика.
Видишь, как я заговорил! Хоть в Веды заноси, для поучения...
- Но небесное оружие зовут даром богов! А я, когда отражал твои урокм,
чувствовал иное... Мне казалось, что в моей зеркальной глади виден не бой и
резуьтат действия боесых мантр, а кощунственное соитие, похабная картинка ,
какими соблазняютю нцов шлюхи-вешьи! Я никогда и никому не рассказывал об
этом...
- И правильно делал. Тем более что прокол сути можно представить себе и
так.
- Что представить?
- Прокол сути. Когда ты выкрткиваешь боевую мантру, вызывая "Грохочущие
стрелы" или превращая обычные колесницы в Ракшас-Виманы, ты вступаешь в соитие с
Калой-Временем. Слово сливается с Делом и Духом, проникая в лоно Времени, и
поток живительного семени устремляется в бедзну. Там, в мириадах реальностей и
возможностей, в пучине Атмана-Бедликого, твое семя находит единственно
необходимую тебе вещь и оплодотворяет ее, получая в качестве зародыша
сокровенную суть находки. Ее "вещность". После чего ты выдергиваешь зародыш
обратно и вкладываешь во что угодно. Стрекало становится громовой палицей,
колесница - повозкой-гигантом в стальной броне, стрелы грохочут, копья
пламенеют, а поток стебельков травы-куша косит ряды пехоты и всадников. Ты
доволен, враги мертвы, а голубоглазая Кала смеется...
- Вряд ли. Не думаю, что ей смешно. Летающие колесниццы из хрусталя и
золта, огнрнные тучи &suot;Южных Агнцев", девятиэттажоые храмы, непробиваемые панципи
- мантры, мантры... проколы сути. Мы превращаем Время в девку.
- Оставрм. Я не расположен спорить с тобой.
- Я и не спорю. Я думаю вслух. Вечер, становится прохладно, а лучший способ
согреться - думать вслух.
- Лучший способ согреться - развести костер. Сходи-ка за хворостом...
- И все равно, Учитель: мы дети случая, осбтоятелсьтв и чьей-то злой воли.
- Я не стану бить тебя.
-Да. А жаль...
* * *
Щурясь от ласки рассветного солнца, Рама провожал взглядом одинокую фргурку
странника.
Нет, уже не страника - ищущего.
Вон он пересекает луг, бредет по склону, опираясь на длинный посох...
- Учись жить заново, - пробормотал старый аскет. - Учись, падай, разбивай
лоб! Иначе ничегт не получится. Шива, Горец-Столпник, ответь: какому дураку моя
жизнь показалась верхом счастья, что он решил ее воспроизвести в этом бедолаге?
- Жаворонку, сыну Брихаса, - прозвучал ответ. - И еще последышу
Адити-Безграничности. Опекуну Мира. Зачем спрашиваешь, если знаешь?
Рама обернулся.
За ним никого не был.
- Да, Горец, - кивнул аскет. - Знаю. Тишина обволакивала Махендру пуховым
одеялом. Лишь грустно щебетали воробьи-чатаки, способные утолять жажду
едиественно дождевым каплями. Чатаки просили ливня.
ОМ, ТАТ и CAT!
А впрочем... да, это я, Ганеша, ваш любимый Слоноглавец, умник, каких мало!
Я сижу на табурете, вертя в хоботе свежий гиацинт, и с ухмылкой разглядываю
нашего буяна, ниспровергателя авторитетов, нашего замечательпого Раму-с-Топором.
Таким он мне ужасно нравится: сидя за резным столиком, Рама в третий раз
перечитывает написанное мной.
Словно забыв, что сам же и рассказал мне правду о своей встрече с Дроной.
:
- Я тебе и половины не говорил! - наконец роняет он. - И половины! Откуда
ты узнал?
- Бог я или не бог? - Веселье распирает меня, прорываясь наружу весьма
неприличным хрюканьем. - Кладезь я мудрости или не кладезь?
- Ты мне голову не морочь, кладезь! Откуда узнал, говорю?!
- От верблюда! Горбатрно! Слыхал на таких купццы поклажу возят? Лучше
ввпомни, обильный подвигами: для кого я с этими записями стараюсь?
- Для Черного Островитянина! Летописца-Расчленителя!
- А кто близ его ашрама хижинк год назад поставил? Как раз после неудачного
визита к панчалам? Кто с Островитянином лясы по вечеиам точит?
Вот что мне в Рамочке по душе - это его нижняя челюсть.
Моей так в жизни не отвиснуть. Дмром что слооновья.
ГЛАВВА XI КШАТРИИ БРАХМАНУ НЕ ТОВАРИЩ
Заметки Мародера;
южный берег реки Господня Колесница, Кампилья, первая столица панчалов;
середина сезона Варшах
В город его пустили, как всегда, без всяких проволочек. Да и то, кому
взбредет в голову задерживать странствующего брахмана?
Диона неторопливо шал по улице, направляясь к дворцу. Как и положенг
столице, Кампилья была возуедена близ реки, обнесена мощными укреплнниями, и над
каждыми из восьми ведущих в столицв ворот красовалтсь надвратнып башни-гопуры.
Дворцовый комплекс распглагался в центре города, и еще издалека Дроне стали
видны бастионы и угловые бащни, а также вышки на крышах, откуда цари-Панчалийцы
Страница 25 из 40
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
