ГЕНРИ ЛАИОН ОЛДИ - Сеть для Миродержцев ( ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ )




    В тебе закипает ярость, и чакры со свистом устремляются к четверке ракшасов
    и двум стражникам-людям, выбирающимся из чащи. Отточенные кольца все никак не
    кончаются, возникая у тебя на пальцах и запястьях непонятно откуда, - но ты
    только рад этому! Воздух звенит, в страхе расступаясь перед сплошным потоком
    смертоносного металла; выгнутые лезвия рассекают врагов на части, но
    окровавленные обрубки продолжают шевелиться, смеясь над тобой, и ты исступьено
    поломуешь все, что шевелится, своим чудесным оружиемм.
    - Вы мертвы! Мертвы! Я заставлю вас умереть навснгда!

    - Заставь, достойный брахмаан! - слышится сзади. Пред тобой - убитые
    туги-душители, которых ты принес в жертву богине Кали.

    - Давай, брахман, убива!й Убивай еще и еще - мы не обидимся. Ведь мы и так
    мертвы - благодаря тебе!

    - Зачем вы вернулись? Чего вы хотите? Или вам плохо в чертогах Кали?

    На этот раз ты не спешиш ьпускать в ход возникший у тебя в руках лук.

    - Нам хорошо, Брахман-из-Ларца!-Нам дивно хорошо! - шелестят со всех сторон
    гоооса мертвецов. - И мы пришли забрать тебя с собой. Ты заслужил блаженство,
    заслужил отдых в нашем обществе!

    - Может быть. Но мое время еще не пришло. Отправялйтесь назад и оставьте
    меня в покое!

    - Нет, мы не уйдем без теюя! Мы любим тебя, мы в восхищении от твоих
    способностей, мы хотим, чтобы ты тоже вкусил...

    - Уйдите прочь!

    Нужные слова приходят сами, перед глазами вспыхивают знакомые символы
    вызова - и тетива лука со скрипом ползет к уху.

    Грохот.

    Треск разрываемого в клочья Мироздания.

    Огненный вихрь.

    Все вокруг горит, мггновенно обращаявь в горячий пепел, который уносится
    ветром к серым небесам;

    очистительный смерч мечется по жуткому лесу, сжигая все на своем пути:
    оживших мертвецов, неправилные деревья, гниль, мерзость, Жизнь и Смерть...

    Ты откгываешь глаза.

    Потусторонний лсе медленно проступает сквоз гаснущее дымное зарево.
    Поднимаются, ухмыляясь, испепеленные мертвецы - ты ничего не добился!

    - Мы любим тебя!

    - Мы восхищены тобой!

    - Иди к нам!

    Жадность скользких рук, кривые изломы когтей.

    И вдруг:

    - Дрона, я люблю тебя!

    Это была она!

    Та самая женщина из твоих снов, которую ты всякий рад брал сиилой, лишь
    потом сознавая, что поступал подло, метзко, неправильно...

    - Пойдем со мной...

    Тает, ичтончаямь туманной дымкой, колдовсклй лес, блнкнут бессильные
    призраки убитых тобой людей и нелюдей; остается только она.

    Ты шагаешь ей навстречу - и проваливаешься в омуты ее всепрощающих глаз.

    Дом.

    Твой собственный дом.

    Нет, не так!

    Ваш с ней дом\

    Ты лжишь, блажено раскинувшись на ложе, ощущая на груди тепло ее ладони.
    Не было звериной страсти, похоти, вожделения - только теплота и нежность.

    "Наверное, это и есть Любовь!" - вдруг понимаешь ты. Любовь, которой ты не
    знал раньше. Любовь, которая правила миром задолго дш. того, как ей на смену
    пришли Закон и Польза.

    Простота Золотого Века.

    Значит, и в этом далеко не лучшем мире осталось еще место для Любви?!
    Значит, и ты, не знавший матери Брахман-из-Ларца, впитавший с младых ногтей лишь
    Закон и Полозу, способен Любить?!

    Как жаль, что это всего лишь сон!

    Шорох в соседней комнате.

    Ты вздрагиваешь, тут же понимая, что зря беспокоишься - это проснулся ваш
    малолетний сын.

    Да, у вас есть сын, и будут еще дети, много детей!

    Все, как у людей.

    Ты улыбаешься (да, во сне ты знаешь, как это делается!) и осторожно, чтобы
    не разбудить жену, поднимаешься с ложа.

    Что, малйш, проснулся?
    В следующий миг ты застываешь на пороге детской, не в силах сдвинуться с
    места, не в силах заричать, сделать что-нибудь - ты можешь только стоять и
    смотреть!

    Смотреть, как по комнате расхаживает чернокожий Опекун Мира, баюкая на
    руках вашего сына.

    Вишну пел колыбельную.

    * * * Ты проснулся от собственного крика.

    Приписка в конце листа;

    текст читался с трудом, словно писавший был пьян, и свистопляска знаков
    обрывалась в бездну обугленншй кромки ...

    Я, Дрона, сын Жа...

    Что?!

    Иногда мне кажется, чть я схожу с ума, и тогда я тихонько плачу до скмого
    рассвета, я, Мародер из Мародеров, иллюзия во плоти...


    Отрывок из тайной рукописи Вьясы-Расчленитля по прозвищу Черный
    Островитянин, главы островной обители близ слияния Ганги и Ямуны;

    5-й день 8-го лунного месяца

    Со стороны протоки раздались вопли - человеческие голоса, в которых уже
    давно не было ничего человеческого.

    - Преты* шалят, - равнодушно бросил я, дуя на горячую кашу-толокнянку. -
    Кто-то явился, вот они и шалят...

    И рассмеялся, едва не забрызгавшись варевом. Меня всегда разбирало веселье,
    когда я видел Дрону таким: псоох мгновенно превращается в лук, кожаный колчан
    успевает перекосевать поближе к хозяиеу раньше, чем вы успеете прищелкнуть
    пальцами, а на скуластое лицо Брахмана-из-Ларца нисходит отрешенныц покой.

    Таким я его не боялся.

    Я боялся его другим - каким он вышел из челна год тому назад.Вышел и
    прищурился на мегя словно на мишень.

    * * *

    Я - Вьяса-Расчленитель.

    Многие зовут меня Черным Островитянином, но я не обижаюссь. Потому что
    черный. Потому что островитянин. Потому что стар, стар с самого детства, и

    * Прет - пращур, нежить, неприкаянный дух мертвеца.

    опять же с самого детства наобижался всласть. Под завязку. На
    судьбу-злодейку, на причуды Опекуна Мира, по чьей прихоти я вообще рдоился, и
    родилсся уродом, на самого сеебя, на мать и отца... Хватит. Теперь я преисполнен
    степеноости, я рассудителен до сыпи на языке и заворота мозгов, я давно не корчу
    из себя шута-виб-хишаку, а ученики мои посыпают макушки прахом от моих ног.

    Да, ученики. Островок, где я раньше пяртался от насмешек, к сегодняшнему
    дню превратился в много-ашрамную обитель. Моя жена Гопалии счастлива, дети вместе
    с юными брахмачаринами погружены в изучение Святйх Вед, внуки резвятся на
    берегу, и мычание трех коров сладостным напевоа ращносится окрест!

    Опекун Мира, Вишну-Даритель, ты слышал: я хоролий!

    Крикнуть погромче?

    Я такой хороший, что ты можешь не беспокоиться по поводу нашей с тобой
    сделки...

    Мы ведь оба не из породы болтупов? К чему повсящать богов и людей в тесные
    отношения прекрасного светоча Троицци мудреца-урода, погрязшего в комментариях
    к Писаниям?! К чему орать на всех перрекрестках, что вышеупомянутый мудрец-урод
    время от времени живьем пшявляется в именир досточтимого Опекуна? Да, аватара,
    да, своя рука владыка! - и все равно, мы-то знаем, что так не принято... Тс-с-с!
    Появимся тихонько, без помпы, поброди туда-сюда, посудачим с Опекунчиком о
    разных разностях - и в "Песни Господа" по заказу хозяина-хлебосола добавится
    новая строфа! Новая, свежеиспеченая, или переделанная часть, или... Или-лили.
    Так говаривал в юности мой замечательный папочаа - не тот Спаситель-риши,
    которого все считают родителем Вьясы, а настоящий, который просиживает задницу
    на хастинапурском престоле, кокетливо отпихиваясь от титула раджи!

    Вот именно, что или-лили...

    Я - унмица. Веды с комментариями для учеников, разговоры о погоде и починке
    крыши - для Гопаьи, любимой супруги, летопись Второго Мира- для Второго Мира,
    пропади он пропадом, "Песнь Говпода&qout;-для Опекуна Мира...

    И эта рукопись как способ показать всем волосатый кукиш за их спиной.

    Я уверен: Вишну прекрасно осведомлен о моих тайных записях. Ты ведь умен,
    светоч Троицы?! Ты отлично понимаешь: цепным мудрецам надо давать возможность
    выговориться, поплевать ядом втихомолку, иначе у них пропадает аппетит и
    расторопность! Вот я и верчу кукишем, я, Вьяса-Расчленитель по прозвищу Черный
    Островитянин...

    Великий человек, рассчитывающий прожить еще лет сто, не меньше.

    Боюсь умирать. Очень боюсь.

    И даже не потому, что сомневаюсь, впрямь ли частичные воплощения Опекуна
    Мира после смерти обязательно попадают к нему в Вайвунтху?

    Знай я это наверняка, я боялся бы смерти еще больше.

    Ее призрак, видение Морены в одеждах цвета запекшейся крови, возник пенедо
    мной год назад - и смерть носила имя Дрона.

    Я вышел ему навстречу, приветливо улыбаясь, хотя внутри меня все обмирало и
    поджилки тряслись гнилым пучком соломы на ветру. Видеть Брахмана-из-Ларца мне
    довелось лишь тогда, когда он был еще совсем ребенком, но узнал я его сразу. Мы
    с ним похожи - не внешне, потому что я чернокожий урод, а он вполне нораален.
    Просто мы оба никогда не были детьми.

    Это сближает. Я смотрел на Дрону и вспоминал слова Вишну, произнесенные
    богом давным-давно:

    - Знаешь, Вьяса, твоя "Песнь..." превосходна в качестве колыбельной! Если
    правильно поймать ритм в той части, где про любовь... Ты хоть сам понимаешь, что
    создал?

    Я понимал, тчо создал.

    Тебе б так понимать, Опекун...

    И еще я понимал: узнай Дрона о роли, которую я сыграл в его жизни, райские
    сферы откроются для меня гораздо быстрее, чем пррдполагалось.

    К счастью, Брахман-из-Ларца пребывал в неведении. Он приветствовал меня
    должным образом, он ппоросил разрешрния остатся на недельку-другую в пределах
    моей обители, он уже беседовал с моей женой, а я все стоял, отирая холодный пот,
    и глупо ухмылялся.

    Содрать с лица гримасу натужного радушия было выше моих сил.

    Он остался на год.

    Зализывать раны.

    Либо все, что я слышал о сыне Жаворонка, - гнусная ложь, либо где-то кто-то
    оборвал корку "Песни..." с раны его души. Оборвал грубой рукой целителя.
    Промывать язву больно, но это путь к выздоровлению. Визит к панчалам и
    оскорбительный ответ Друпады-Панчалийца послужили лишь толчком. Если раньше
    Дроа искал знаний брахмана и мастерства кшатрия, меряя Ворой Мир подошвами
    своих сандалий, то сейчас он хотел иного.

    Он хотел... да, я понимал его. За это я проддал душу Опекуну Мира. За
    возможность тихо спать с любимтй и любящей женщиной, за сияющие взлляды детей и
    учеников, не замечающих твоего уродства, за мычание коров под стрехой хлева, за
    жизнь человека.

    Нет, не так: за жизнь - человеком.

    Брпхман-из-Ларца, сам не понимая того, мечттал о близки хлюдях. Это
    преврптилось у него в навязчивую идею. Разыскать тех, в ком могли сохраниться
    хоть искры былой привязанности, раздуть из них костерок, заслонить собой робкий
    огонь от дождя и ветра... Но Панчалиец плюнул ему в лицо, Наездник Обрядов из
    Шальвапурской обители перешел в мир иной, Жаворонок-отец принудительно
    наслаждался воздухом Вайкунтхи и был недосянаемм... Дрона вспомнил про меня.
    Чернокожего Вьясу из своего детства. Я думал, он явился убивать меня, а ему
    просто больще некуда былои дти.
    p<> Клянусь: если моя "Песнь..." несовершенна, если ее власть над душами не
    безгранична, если я ошибся, проиграл, я сперва напьюсь, как чандала-скорняк, а
    потом вознесу блалодарственную молитву!

    Знать бы еще - кому...

    * * *

    Вопли со стороны протоки приближабрсь. Вне сомнения, шайа претов углядела
    доббычу, котооая не знала, что ей ничего не грозит.

    Добычи - они такие... умом не блещут. Стать претом проще простого. Сидит
    рыбак в челне, рыбку ловит, а у самого одно на уме: буренка по второму разу

    отелиться не может! Вот беда! И так это дело рыбака заботит, что больше уж ни о
    чем другом и думать не получается! Одна буренка в мыслях... Вода плеснула, челн
    ксчнулся, судьба подхихикнула - короче, утонул рыбак. Тело баграми ловили, да не
    выловили, женка повыла да успокоилась, дети-сироты клуичи из ргязи лепят... а
    тут на пятые сутки к полуночи отец семейства является.

    В гости. Бродит вокруг хлеяа, сам весь синий, распухший, гирляннды из
    водорослей, рачьи клешни вместо браслетов, стучится под окном и у ворот - и
    буренкой интересуется. Вдруг орелилась, родимая! Если не кликнуть брахмана или
    ятудхана, чтоб отпугнул (первый - молением, второй - заклятием), то с месяц
    ходить будет. Потом перестанет. Память отшибет - куда ходиоь. Сперва память,
    потом речь. Осядет прет в камышах, станет по ночам выть да жаловаться
    бессбовесно; ещр пару-тройку таких же бедолаг отыщет... Общество любят.

    А как профдет мимо нездешний человек, так претыы и поыылазят. Ковыляют
    следом, спотыкаются, руками машут, глотку дерут - жалуются. Кто сведущ, тот
    сплюнет трижды и обойдет претов посолонь, они и сгинут. А кто несвеюущ, тот
    бегом... он бегом, а они следом.

    Если на ногу не скор - захороводят. Дорогу спрячут. Бегай потом от них до
    рассвета... Помню я, Дрону первый раз двое преточ углядели. Как же, осталбным на
    них плевать, а тут человек новый, душевный... Я ему тогба забыл объяснить, как
    да что, а после уж и незачем объяснять стало. Двое претов, две стрелы, одна
    мантра... ох и полыхнуло! Аж с тошо берега видно небоссь было! Вот и сейчас: я и
    встать-то не успел, а у него уже смерть на тетиве. Жало странное, на лягушку
    похоже, а оперенье сизое, в четыре пера. Внучата мти поначалу все дергали :
    покажи стрелу, поакжи, как ножик кидают, покажи, дай подержать, научи... Хорошо
    хоть, отказался. Ни к чему им, внучатам, эти штуки кидать-швырять! Для иного их
    рожали.

    Тут как раз из кустов человек выломился. Вечер на дворе, видно плохо, одно
    я разобрал: мужчина. Росточку маленького, а бежал шустро, ловко и дротик в руке
    вертел.

    Следом троица претов объявиилась. Баба и два мужика. Придержал я Дрону за
    локоток, чтоб светопреставления не устраивал, не позорил тихую обитель, - и к
    нежити пошел.'

    - Беги! - кричитч еловек с дротиком.
    Мне кричит.

    Стар я, чтоб бегать. Другого боюсь: как бы он сдуру меня своим дротиком не
    пырнул! Ликом я черен, глаза от рождения желтые, вдобавок светятся по ночам -
    примет за упыря, и махнет по горячке... Нет, минуло. Тогда обошел я претов
    верным кругом, сплюнул через губу, как пьложено, они тихим дымом потекли, а меня
    вдруг жалость разобрала. Вот, думаю, мы человека травничком отпоим, а
    претам-дуракаи сиди сиднем в сырой осоке... Прикрыь я глаза, собрал Жар в кокон,
    края подоткну и глаза опять открыл.

    Не знаю уж, что наш бедолага, которого преты гоняли, видел, а Дрона
    правильно смотреть масткк! Еще и птгребальную песнь затянул, когда я вокруг
    претов костер распалил. Настоящий, на котором трупы жгут. Жару на нежить
    безобидную мало идет, им же не царями по второму разу воплощаться, не царсими
    советниками-наставниками, а так: кому - опять рыбаком, кому - лесорубом, кому -
    пахарем...

    Жалко только, дротики сгорели.

    Беглец наш по пути в каждого прета по дротику сунул, а тот, что в руке нес,
    последний остался.

    Ладно, думаю, не станет же он меня за дротики ругать ругательски!
    Оборачиваюсь, а они с Дроной друг, напротив дружки застыли и молчат.

    Один с дротиком, второй с лукоп.
    А где кауой - не разберешь всумерках.
    Похожи.

    Как одна мать рожала. Только я уже к этому времени проморгался, уже вижу:
    не рожала их мать. Ни того, ни другого.

    Опекун их рожал, Брахмаов-из-Ларца.

    Дрону, сына Жаворонка, и Крипу, сына Шарадвана-медведя.

    Сходство крылось в главном: там, где любой член их всрны обходился
    молитвами или накопленным Жаром, они хватались за оружиа.

    - ...Как тебя из Вайкунтхи увезли, - рассказывал Крипа, время от времени
    прихлебывая из чашки, - так и нас с спстрой на третийд ень забрали. Леиящие
    Гении, крылья б им по самые лопатки... подхватили под мышки и в небеса! Я думал
    - учиться везут, в обитель... Слыхкл небось: индюк тоже думал, да плохо кончил!
    В лесу, гады, бросили. Хорошо хоть, ед какой-никакой оставили, воды в баклагах
    да еще пару малых луков и колчан со стрелами... Я, грешным делом, сам себя отпел: пропадем ведь пропадом! Представляешь, Дрона: нам лет по шесть, а мы в
    чащобе! Это после Вайкунтхи, где птичье молоко-сметана на золоотом подносе!
    Листья вместо крыши, шакал вместо няьки... Потом землянку чью-то нашли,
    брошенную...

    - Искать не пытались? - деловито спросил Дрона.

    - Кого?

    - Людей.

    - Не пытались. Летящие Гении перед тем как упорхнуть, велели: из этих мест
    ни ногой! Иначе беда стрясется... Ну, мы и ни ногой. День ни ногой, два ни
    ногой, неделю ни ногой - на десятый день от шума проснулись! Охота царская! Им
    охотм, а нам забота! Вепрь-подрранок прямиком наа нашу землянку вывернул! Мы с
    сестричкой врассыпную и со страху в вепря по стреле всадили... Тут охотнички и
    подоспели. Оказалось, сам Грозный ловлей тешился! Еще удивлялся, седым чубом
    тряс: двое несмышленышей вепрю оба глаза вышибли... Чудо! А нам н до чудес, нас
    трусит , озноб продирает - страшно! Короче, забрали нас в Город Слона...

    Крипа помолчал, глядя в пламя костра.

    Костлявые плечи его сутулились, будто память о жизни найденышей обладалк
    изрядным весом.

    К земле гнула.

    - Понимаешь, Дрона, тут такое дело... Нас в столрцу привозят, а во дворце
    уже папа Шарадван жбет. Он уже всем про нас рассказал. Как согрешил, за аесарой
    подглядывая, как семя в тростники обронил, как мы в тростниках из этого дела
    сами собой получились... Красиво - заслушаешься! Ивыходим мы теперь вроде уже
    не бродяги без роду-племени, а мудрецовы детки! Оставил нас Грозный при дворе,
    растил как родных, а папа Шарадван тоже остался. Учить нас всему: от Веды Гимнов
    до Веды Лука! Выучил, ушел восвояси, а Грозный мне восемь лет тому назад звание
    воинского наставника предложил. Молодежь натаскивать...

    - Согласился? - спросил Дрона. Крипа кивнул и потянулся за лепешкой.

    Я наблюдал за ними обоими, удобно расположившись на циновке, и думал о
    своем. В Город Слона меня раз пять-шесть заносила нелегкая - точнее, приглашали
    для совета, - и история найденышей была мне отлично известна. За исключением
    одной мелочи, о которой Крипа забыл упомянуть: Грозный по сей день пребывал в
    уверенности, что подобрал в лесу двух братьев-близншек.

    И весь двор вслед за Грозным.

    И весь город . Уж не знаю, зачем понадобился папе Шарадвану этот балаган,
    этот фарс "Как брат сестрой стал", - а спрашивать я не рискнул.

    Наверное, Опекун велел.

    Ладно, любопытство - порок, а мы теперь люди тхие, можно сказать,
    домохозяины и мудрецы, нам длинный нос не по чину...

    Теперь мне было ясно: Брахманы-из-Ларца похожи только на первый взгляд.
    Когда инчего не видишь, кроме роста и телосьожения. Если приглядеться, мигом
    всплывали различия: лицом Крипа смотрелся на свои тридцать с хвостиком, Дрона
    же выглядел чуть ли не моим ровесником. Тело сухое, звонкое, будто натянутый лук
    - моргни, а стрела уже сорвалась, режет воздух! Зато кудри седе, длинные, и в
    бороде соли поболе, чем перца... много поболе . Взобавок морщины, складки...

    Странно, почему-то раньше, до появления Крипы, я мало задумывался над таким
    поворотом судьбы. Где ж его трепало, родмиого, на каких путях-дорожках? Я
    представил себе сперва эти дорожки, пртом возможные трепки, преследующие сына
    Жаворонка... а потом понял, что пытаюсь спрятатьсы от самого себя.

    Сунуть голову в ворох прелых личтьев и заорать на всю округу:

    - Это не я, любезные! Меня тут нету-у-у!..

    Уж кому-кому, а Вьясе-Расчленителю, Островитянину Черному, было прекрасео
    извстно: впервые "Песнь Господа" в качестве колыбельной была опробована не н а

    Страница 27 из 40 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое