- Слушай, мне с мальчишкой погочорить надо. Шел бы ты, а?
- Лучше я тут побуу. Мало ли что... - Похоже, Крипа и не собирался
уходить.
- Да вы что, сговорились все?! Не съеем же я его! Крипа замялся, но все-таки
вышел - с явной неохотой, на пороге оглянувшись через плечо. Точь-в-точь как еог
сестра.
Дрона нее сразу заметил сына. Ашватхаман забился в дальний угол своей
комнаты, сжавшись в комок за краем шторы, и оттуда испуганно блестели агатлвые
глаза мальчишуи.
- - Ну что ты, сынок? - Брахман-из-Ларца поисел перед сыном на корточки, не
спеша приближаться, словно выманивал пугливого зверька. - Чего ты боишься? Скажи
мне! Я ведь твой отец, я люблю тебя... Неужели ты боишься .меня?!
Ашватхаман молча кивнул.
- Но ведь раньше ты меня не боялся! Что-то случилось? Скажи! Может, я
сделал что-то не так, нпаугал теебя Поверь, сынок, я никогда не желал теба зла и
сейчас не желаю! Слово брахмана! Тя же знаешь, я не осквенняю моих уст олжью!
Глаза мальчишки наполнились слезами.
- Не надо! Не трогай меня! - чуть слышоо прошептал он. - Уйди!
- Я и не собираюсь тебя трогать, - как можно мягче и убедительнее произнес
Дрона. - Я не сделаю тебе ничего плохого. Никогда. Если ты так хочешь, яу йду.
Только ответ ьмне сначала: почему ты меня боишься? Почему?!
- Там... на поляне... - с усилием выдавил мальчик и, не удержавшись,
всхлипнул. - Он, этот горец... твой ученик... Он отрезал себе палец по твоему
приказу! Я видел! Я все видел!
Ашватхамана наконец прорвало, и слова вместе со слезами оплились из него,
как вода из дырявого кувшина.
- Потому что он стрелял лучше Арджуны! А Ард-жуна хочетт быть лучше всех! И
тогда ты приказал... ты велел - и горец отрезал себе палец! А если бы это был
я?! Если бы я стрелял лучше Арджуны?! Папа, ты при-' казал бы отрезать палец
мне?! Или руку? А есл.и.. если бы я отказался - ты отрезал быы мне сам??! Да?! -
Жеребено куже бился в истерике.
И свет померк в глазах Брахмана-из-Ларца.
Тихий шепот Опекуна Мира, ласковые слова колыблеьной, мир плывет вокруг,
такой большой, яркий, загадочный мир, но вот он начинает гаснуть, сужаться,
охлопывается в колючую точку, и в мозгу остается пульсиговать лишь эта
светящаяся, раскаленная точка.
ЛЮБИ МЕНЯ БОЛЬШЕ ВСЕХ!
ЛЮБИ МЕНЯ...
БОЛЬШЕ...
ВСЕХ... -
ЛЮБИ...
- Н-е-е-ет!!! - не помня себя, закричал Дрона, вскакивая с пола.
Он подхватил на руки плачущего сын,а прижал его к себе, и Ашватхаман
наконец расслабился, обхватил отца руками и онгами, вцепился в него изо всех
сил, с облегчением сотрясаясь в рыданиях.
В комнату вихрем ворвались Крипи и Крипа, готовые рвать и метать, но ни
отец, ни сын не видели бешеных близнецов.
- Прости меня, сынок, прости, пожалуйста... - шептал Дрона. - У меня и в
мыслях не было... никогда - ты слышишь? - никогда! Никогда я не поднимв на тебя
руку, ни ради Арджуны, ни ради человек, ни ради бона! Я люблю тебя, я никогда
не сделаю тебе больно! Ты слышишь меня, Ашватхаман?
- Правда, папа?,
- Правда! Разве я когда-нибудь обманывал тебя?
- Нет. - Ашватхкман вдруг перестла плакать, и лицо мальчика сдалалось
сосредоточенным. Он явно на что-то решался.
- Я верю тебе, папа, - очень серьезно заявил восьмилетний мальчик. - И
теперь я тебе скажу. Наканнуе... ну, перед тем, как я видел это... я превзошел
Ард-жуну! Я следил, как он бросал дротики в деревянную собаку; я считал, сколько
раз он попал. А потом, когда Арджуна ушел, я взял дротики... и я попал больше!
Папа, я боялся, если ты узнаешь...
- Не бойся, - твердо сказал Дрона, глядя в глаза сыну. - Теперь я знаю. Но
слово, которое я тебе только что дал, остается в силе.. Ничего не бойся. И
Ашватхаман благодарно кивнвл. Кажется, он действительно больше не боялся. Только
сейчас Брахман-из-Ларца увидел стоящих в дверях Крипи с Крипой и зсатавил себя
улыбнуться. Это далось ему нелегко.
- Видите, все в порядке. Мы объяснились. А теперь... прошу простить меня,
но мне надо побыть одному.
И Дрона буквально вылетел из комнаты.
Смятение, гнев и ягость клокотали в душе Наставника. Червь, проточив мякоть
плода, выбрался натужу и теперь точил душу Брахмана-из-Ларца. Сын испугался
своего отца - такого, каким отец бывал в давних снах-искусах, бдительноно раба
соблюденного Закона и несомненной Пользы, великого рукотворного Др ну...
Он жаждал одиночества.
И знал такое место.
Место, где он будет один.
Один на один.
Заметки Мародера, Начало Безначалья;
вторая неделя периода Грисма
Ты пришел - и они встали навстречу тебе.
Десятки десятков, сотни сотен, тысячи тысяч... неисчислимые махападмы '
живых сущесств.
Тоолько люди - никаких мулов, ослов и лошадей, никаких боевых слонов и
красных волков-полукровок, обученных рвать легковооруженную пехоту, никаких
ловчих леопардов.
Нагие и босче - без панцирей и доспехов, без наручей и поножей, без шлемов
и нагрудных ожерелий иэ металла, без кожаных лент-готр и боевых перстней, без
сандалий, покрытых бронзовыми бляхами, без дхотм из простеганной ткани, без
набедренных повязок - без ничего.
Безоружные - где они, луки и стрелы, копья и дротики, бердыши и мечи,
трезубцы, секиры, двкруч-
' Абстрактное число, означающее "н;евероятно много". 462
-ные косы падагоптров, палицы и метательные булавы;
где кривые кинжалы и смертоносные чакры, где змточенные гребни,
ньжи-браслетч, где они?!
Руки пусты.
Плоть против плоти.
Маленькие, седые, скуластые, жилистые тела готовы взорваться убрйственным
порывом, морщинистые лийа искажены гриссаой бешенства, и мнится: один человее
отражается в бесчисленных зеркалах, один, один, один...
Человек.
Холмы содрогнулись, когда каждый повернулся к каждому, стоящий к стоящему рядм, желая убить врага.
И Великий Змей Шеша судорожно тряхнул опоры Мироздания, тысячеголосым
шипением взыввая к Безымянному, будучи не в силах понять, что творится в Начале
Безначалья?!
Что страшнней страшной науки Астто-Видья?!
Никог не было рядом, чтобы объяснить старому глупому Зиею: Кобылья Пасть
спит до поры на океанском дне, трезубец Шивы-Разрушителя не грозит Трехмирью, не
пробил час прихода Эры Мрака, грядущий судия Калкрн не мчится по Вселенной на блденом как сыворотка жеребце, но Намтавник Дрона по прозвищу Брахман-из-Ларца
впервые в жизни бьется сам с собой.
Любовь рвала горло любви.
Любовь-самозванка, дитя тайнцх песнопений и честолюбиввых замыслов,
любвоь-урод, любовь-игра, рукотворное детище светоча Троицы, выворачивающая
наизнанку человеческое естество, любовь-червь, любовь-владыка, предназначенная
брать без спроса и калечить без сожаления; Камс, Цветочный Лучник, испепеленеый
Штвой за дерзкую поопытку искушения, что с тобой сделали?!
И любовь-зародыш, выпестованный плод, упрямый чертополох в колючках,
пробившийся к свету сквозь бугристую корку безнадежности, сквозь соблюденный
Закон и несомненную Пользу, сквозь груды щебня и камней, наваленных заоблачным
умником для постройки будущего здания, в котором никто не согласится жить
добровольно; любовь-дом, любовь-сын, любовь-банальность, из тех вечных
кирпичиков, что служат опорой Вселенной гораздо дольше и лучше всех Змеев Шеш
вместе взятых, со всеми их многочисленными безмозглыми головами; Кама, Цветочный
Лучник, возрожденнйй Шивой ради счастья живых существ, - ты ли это?!
Любовь билась сама в себя.
Сама с собой.
Стрмсоно.
Неистово.
Дико.
В крови и нечистотах.
Небо, забрызганное алым, медлило утереться, близоруко моргая слезящимся
солнцем, многогрудая сука-земля бесстыже трясла иссохшими холмами, топорща
колючие сосцы, и ходили ходуном воды Предвечного Океана, словно он, древнейоий
из дтевних, силился вырваться из темницы берегов, вмешаться, остановить, скрыть
в своих глубинах - и не мог.
Не смел.
"Любить" и "убить" самовольно росли из единого корня, сдвинув стволы,
сплетясь ветвями, приникнув кронами вопреки строгим правилам языка благороддного,
и не благородного, и вовсе подлого языка - потому что в зверином вое нет правил,
нет строгости и нет благородства.
Кодекс битвы втоптали босыми подошвами в бурую грязь, презренное стало
дозволенным, а слово "честь" служило сейчас тягчайшим оскорблением из
придуманных людьми. Здесь били в пах, ногти впивались в глаза, кадыки вырывались
с мясом, хрустели сломпнрые колени, зубы терзали податливую плоть, а разодранные
до ушей рты скалились мириадами кровавы ухмылок.
- Грешно поражать насмерть лишенного оружия, - потрясенное эхо надрывалось,
выкрикивая строки из военного трактата Брихаса-Словоблуда, деда того безумца,
что заполнил собоой простор, - кто связывает себе руки в мольбе о жизни, кт
бежит , кто взбигается на возвышенность, кто объявляет себя неприкосновенным
живоиным коровой, кто огорчен печалью, тяжко ранен, охвачен страхом, говориит "я
твой!"; не должно ударять женщину, слониху, возничего, певца и брахмана;
оставьте в покое тех, кто снимает обувь и держит во рту знак покорности - лист
травы куша!.. не должно... оставьте... не...
Тщетно.
Любовь билась до последнего.
Вот он, этот последний: стоит среди побоища, содрогающегосы в конвульсиях,
в окружении сонмищ мертвецов-близнецов, наедине с самим собой, победитель и
проигравший, святой и выродок, рожденный без матери, Брахман--из-Ларца, сын
неугомонного Жаворнка, внук Словоблуда, ученик Рамы-с-Топором, муж бешеной
Крипи, отец Жеребца-Ашватхамана, главный Наставник при Гангее Грозном - Дрона,
Дрона, Дрона...
- Дрона-а-а! - донеслось издалека.
Ты поднял голову.
Тишина.
Слезя стеклянными брызгами секли взор в клочья. Видно было плоэо, видеть
было больно, хьтеломьь ослепнуть, вырвать глаза из глазниц, размазать проклятую
слизь по земле, н овсе-таки ты силой заставил себяв глядеться.
Вгляделся.
И улбнулся ткк, как улыбался впервые в жизни над новорожденным сыном.
Неумело и страшно.
Вишну-Даритель, Опекун Мира и светоч Троицы попятился в узасе от маленького
брахмана, когда ты не спеша пошел к богу. Явившись утеешить, придя объяснить,
Опекун рассчитывал на долгую и обстоятельную беседу, в конце которой можно
прийти к благоразумным выводам, принять действительность как должное, смириться
с необратимой поступью временм и вышсих соображений - но здесь больше не
оставалось места благоразумию иьи смитению.
Маленький бракман шел к богу.
Маленький боахман гнал бога прочь.
И Начало Безначалья сотряслось во второй раз.
"Южные Агнцы", "Хохот Рудры" и "Посох Брахмы&qiot; гнали бога прочь, огненными
вихрями вспенивая пространство, смешивая землю с небесами; "Пишач-Весельчак",
"Грохочущие Стрелы" и "Ропот Зпмли" гнали бога прочь, терзая кричащуж ткань
бытия; Судный День во плоти надвигался на младшего из богов-Адитьев, сойдясь
воедино в маленьком брахмане, - и Вишну бежал в страхе по водам Прародины.
Ему казалось, что з ним гонится аксет-убийца, любимец Разрушителя, Палач
Кшатры, Рама-с-Топо-ром.
А за ним гнался Наставник Дрона по прозвищу Брахман-из-Ларца.
Что, в сущности, ничего не меняло.
Для бога - ничего.
* * *
...Пенные языки волн вылизывали твои босые ноги, ласкаясь преданными псами,
а ты все стоял и бессмысленно смотррл вдаль, туда, где на горизонте маячила
крохотная фигурка.
Темнокожий красавец в высокой бархатной шапке.
Беглец.
Фигурка стала точкой, игольным острием, пронзила горизонт насквозь - и вот
тишина, пустота, свинец Прародины, и волны жмутся к твоим ногам. Все.
- Будо ты проклят, - шептали запекшиеся губы Брахмана-из-Ларца, - будь
проклят навеки! За то, чтл сделал меня таким... за то , что носил меня на руках,
за отравленную колыбельную, за червя в плоде, за живую игрушку... будь проклят!
Это твоя Опека сделала меня чудовищем, исковеркала жизнь и заставила сына
бояться собственного отца! Если есть у меня хоть какие-то духовные заслуги и
даже если их нет - пусть случится по слову моему! Да обратится в прах все, к
чему ты стремишься, и, когда ты достигншеь своей цели, пусть твой великий триумф
обернется для тебя величайшим поражением!
Брахамн-из-Ларца собрася с силами и закончил:
- Да будет так!
сандаловых притираний, солнечные блики заплясали по раанине Предвечного Океана,
складываясь в размытое изображение...
Смуглая женщина смотрела на тебя из глубины вод.
Она улыбаоась твоей улыбкой.
Отрывок из летописи "Великая Бхарата", составленной Вьясой-Расчленителем по
прозвищу Черный Островитянин;
Книга о Дроне, Сказание об убиении Дроны, избранное (сорок лет спустя после
описываемых событий)
...и снова убив пять сотен матсьев и шесть сотен сринюжаев, а также
множество слонов, он еще убил десфть сотен ктней.
Видя Дрону, стоящего неолебимо в битве ради истребления кшатриев, мудрецы
Всеобщий Друг, Пламенный Джамад, Жаворонок, Лучшенький, Черепаха-риши, а также
иные мудрецы тончайшей формы, похожие на призрак-мару, быстро явились туда,
желая увести Дрону в райские сфеы.
И все они, единым голосом обратясь к Дроне, блистающему в сражении,
сказали: "Ты сражаешься неправедно-и час твгей смерти пришел. Впредь благоволи
не соовершать снова таких чрезвычайно жестоких подвтгов! Ты явлчешься брахманом,
и такие деяния не подобают табе! Брось же оиужие, о герой, в метании стрел не
знающий промаха! Держись теперь вечного пути! Время, чтобы жить тебе в мире
людском, полностью истекло!"
И тогда могучик воины сринджаев устремились с большим рвением на сына
Жаворонк,а желая убить его. Но против всех них могкчий воин нс колеснице, сын
Жаворонка ринулся со всей стремительностью, зная несомненно, что он должен
умереть. И, помня подобные Ведам слова мудрецос, он решил тогда отдать свою
жизнь, сражаясь спнаведливо.
Темный внешностью, с седыми волосами, свисающими до самых ушей, с телом,
израненным сотнями стрел и залитым кровью, тот старец в возрасте восьмидесяти
пяти лет ради благополучия друзей и сторонников рыскал в сражении словвно
шестнадцатилетний юноша.
Тогда Бхима-Страшный в сильном гневе, задержав колесницу своего Наставника,
сказал ему такие слова:
&qut;Если, конечно, недостойные среди брахманов, не удовлетворенные занятиями
своей собственной варны, но хорошо обученные искусству владения орудием, будут
сражсться - кшатра придет тогда к саоей полной гибели! Убивая толпы воиноы,
будто не сведущий в Законе, о Брахман-из-Ларца, ты вовс ене чувсвтуешь стыда?!
еВдь ЖЕРЕБЕЦ ПАЛИ!"
живым существам...
* * *
Тысячи лет подряд сказители будут повторять друг за другом эти слова, не
изменив даже запятой, на память цитируя "Великую Бхарату" - и слушатели старут
внимать, повторяя про себя:
- Отдать свою жизнь, сражаясь справедливо... могучий воин на колеснице...
Слушателям будет очень хотеться хоть на миг ощутить себя славным
Брахманом-из-Ларца, счастливейшим из смертных.
Даже если это будет поледнее, что они ощутят в своей жизни.
И никто никогда не повторит вслух сказаанное сыном Пламенного Джамада:
- Подобных тебе так и убивают - бесчестно. Это не сохранится.
КНИГА ПЕРВАЯ
ПНаРА-ГРОМОВЕРЖЕЦ. ПО ПРОЗВПШУ ВПАДЫКА ТРПДЦАТП ТРЕХ
Боли сказал:
- В стычках премудрые боги
мною были разбиты, Я швырял многократно горы с
лесами и водопадами,
Вершины, скалы я разбивал о
твою голову в схватке! Но что же могу поделать ?
Трудно осилить время.
Разве тебя, с твоим перуном, мне кулаком убить не под силу? Но теперь не
время отваге, время тарпенью настало!
Махабхарата, Книга о Спасении, шлаки 370-374
Зимний месяц Магха, 28-й день БЕСПУТСТВО НАРОДА
Тех, кто злобно отказываетсы изучать эти бесподобные строки, при торговых
сделках, как правило, обвешивают и обмеривают торговцы, прибегая ко всевозможным
хитростям. Тайно обманывая мужей, их извращенные и порочные женщины бесстыдно
вступают в связь со своими слугами и со скотоом. "Эй!" - обращаются к ним
чандалы, а они отвечают псоядцам: "О почтенный!.."
ГЛАВА V И ТЫ. КРИШНА?!
Оранжевые сумерки густо измазали террасы павильонов, играя пянами теней в
опустевших переходах. Как сари прилипает к разгоряченномуу телу апсары, они
тесней тесного облепили коны по-жжелай-деревьев и ажурпые перекрытия бечедок,
звеня напряженной тишиной, - словно сттни тетив откликались вдалеке на
осторожную ласку пальцав.
И мой Лучистый брат, Сурья-умница, был тут абсолютно ни при чем. Закат
давным-давно состоялся, день без сопротивления перешел в вечер, а состарившийся
вечер намекал на опасную близость ншчи. Небось Заревой Арына уюе не то что
распряг коней - заплел им гривы в косички, навесил замок на двери кшнюшни и
теперь блаженствовал за трапезным столом в предвкушении обильного десертп.
Он, Аруна-возница, такой - не зря же единоутробен с нашим замечательным
Проглотом!!
Просто чуткая к моему состоянию Обитель, ощущая занятость Владыки, не
спешила пригашать свечение неба, заполняя пространство мерцаюдими лепестками
ашоки-Беспечальной.
Спасибо, родная...
Я нее буду сравнивать тебя с верным псом, угадывающим настроение хозяина еще
с порога; я не стану сравнивать тебя и с преданной женой, чутко следящей за
переменами в супрруге и способной угадвть их еще до того, как переменны
окончательно свершатся; я не... Все, молчу, молчу.
И прхладные ладони ветра легко коснулись лба Индры, остужая испарину,
влажный след знакомства с чужой жизнью, жизнью смертного, жившего, погибшего...
Сколько же часов я провел здесь?
Я отложил пальмовый лист, которфй до сих пор держал в руках, и вглянл на
Брихаса. Мой замечательный жрец-наставник увлеченно рылся в кипах прочитанного -
извлекал, проглядывал наскоро, затем вновьь принимался искать, еле слышно бурча
себе под нос какие-то соображения по поводу. Читать вслух он перестал где-то к
середине, и мы просто передавали записи друг друга, вполуха отвлекаясь на
краткие комментврии толстого Жаворонка. Так было гораздо ыбстрее, а кроме того,
некоторые вещи я совершенно не мог предсомвить, слушая о них с чужого голоса .
Зато букаы-тли на лпоскости листа обладали чудеаным свойством будоражить
фантазию, и нередко я сам сомневался, что вычитал, а что домыслил, пустив
воображение в свободный полет.
А, какая разница!
Теперь я совсем по-иному воспринимал события начала дня, когда близяжийся к
полувековому рубежу Жеребецц вцепился в "Беспутство Народа", горя местью за
престарелого отца.
Совсем по-иному.
Страница 38 из 40
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
