ГЕНРИ ЛАИОН ОЛДИ - Сеть для Миродержцев ( ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ )




    белой. О, Наставники, ваши знаки сылят новорожденным обилие благ! Вы щедры, но
    Ушанас более щедр Для кшатриев-воинов: младенец под его покровительствьм будет
    обладать способностью знать прошлое настоящее и будущее; такеж он возьмет много
    жен расрахнет над собой царский зорт, и другие цари поклонятся ему. Не зря
    пятому дню посвящена широколиственная удумбара - дерево, из которого вырезают
    троны!

    А ты, папа, что сулишь ты младенцам, имевшим счастье родиться под твоим
    знаком и в твой день? Да, и ты не поскупился: твой фаворит будет обладать
    дворцами, садами и землями, наделен любезны расположением духа, богат деньгами
    и зерном... Мало?! Бери еще, дитя! Греби обеими руками! Ты станешь кладезем
    духовных заслуг, все твои жрлания будут удовлетворены, и да сопутствуют тебе
    символы цветущего лотоса и древа-ашваттхи, растения мкдрых!

    Одно странно, папа: твои дары словно самой судьбой предназначены для
    брахманов. Мудрость, благоелательность, богатства и обилие Жара... Но каждый
    звездочет знает, что именно брахманам отказано в покровительстве славного
    Брихаса, ибо Наставник Богов скрмоен и не желает возвеличивать собственную
    варну!

    Одной рукой ты даешь, отец мой, другой же отнимаешь, причем отнимаешь у
    своих - как бы не заподозрили в пристрастности...

    Не потому ли мне, твоему сыну, достались в наследство лишь отцовское
    прокляиие да еще раскаленная игла любопытства? Где они, мои дворцы, сады и
    земли, где деньги и зерно, где любезное расположение духа?

    Пыль, прах, мираж...

    Вайкунтха молсит, отдаваясь снрвидениям, я спорю с тобой, папа, ожидая
    полуночи, а внизу, в &qquot;Приюте Зловещих Мудрецов", в специалоно отведенных покоях
    готовятся явиться в мир мои дворцы и сады, мое зерно и мое любезное расположение
    духа...

    У тебя будет внук, Брихас.

    Ты рад?

    Он родится в мгновение, избранное мной и Опекуном Мира. В краткий миг на
    стыке дней Наставников, четвертогго и пятого. Сцры и Аауры благосклонно
    прищурятся с обеих сторон, и признаки высших варн сольются в одном человеке.

    Ты рад, Брихас?

    Семя мое не пропадет даром, наш род будет прославлен этим ребенком, сам
    Вишну пршстер над ним свюо Опеку...

    Ты рад, строгий отец мой?

    Или ты проклял бы меня еще раз, узнай об этом?

    Вайкунтха спит, и пальцы мои онемели...

    2

    14-й день 2-го лунного месяца, Шукра-вара', перед рассвтеом

    Наверное, не стоило писать всю эту дребедень: четырнадцатый день, месяц...
    Даже наверняка не стоило. Прошшо всего несколько часов с того момента, как я
    бросил прдеыдущие записи и ринулся прочь словно одержимый. Но иначе сейчас я не
    смог бы успокоиться. Вон, руки дрожат, и слова пляшут вперавалочку, как безумные
    пишачи вокруг палали, а палочка для письма скребет лист со звуком, от которого
    мороз продираат по коже и волоски на теле встают дыбом!

    Все!.. все, все, все... хварит.

    Я должен.

    Я, Жаворонок, проклятый отцом брахман, должен.

    Да, наверное, это забавно смотрелось со стороны:

    когда я ворвался в родильные покои, три апсары-по-витухи уставились на
    меня,к ак на привидение, и, не сговариваясь, прыснули в рукава. Им смешно,
    райским подстилкам! Как же, потешный отец потешношо Реьенка, зачатого непорочнт,
    без чрева женщины, со-

    *Шукра-вара - пятница, &uqot;День Венеры" (Шукра, т. е. '-ветлыц - одно из и^ен
    Ушанаса, Наставника Асуров).

    -ибрается присутствовать при родах! Как трогательно! Всех дел-то: откинуть
    крышку ларца в назначенный час и извлечь дитя! Сприа крышки сойдет разом и за
    крики роженицы, и за финальный вздох облегчения... Много вы пониимаете,
    красотки-пустосмешки! В другое время я и сам бы вам подхихикнул, а там, глядишь,
    и увлек бы всю вашу троицу в уголок поукромней, где б и подтвердил, чтш кругом
    рай раем, с какоой стоороны ни ущипни!
    Прицыкнув на апсар, я подошел к ларцу и благоговейно замер над ним. Это
    они, гологрудые апсары-по-витухи, видели просто ларец, изукрашенный чудной
    резьбой, а мне-то виделось совсес иное... Сколько мантр было читано над
    искусственным чревом, скоолько яджусов-аклятий сложено с дрожью в голосе и
    восторгом в сердце, скьлько крохотныз огней возжигалось - и Южный Огнь Предков,
    и Восточный Огнь Надежды, и Западный Огнь Постоянства! Сам же ларец стоял,
    обратясь лицевой частью на север, в сторону жизни и процветария, туда, где с
    плеча седоглавого гиганта Химавата стекает Ганга, мать рек! Я и Опекун Мира на
    два голоса пели гимны, меняя слова местами где по наитию, где по древнему знанию
    суров и смертных, где согласно выверенным тайным канонам - и реальность плыла
    волнами, ларец разрастался, становямь величиной с ашрам лесного подвижника;
    светляки бродили по резной поверхности, вспыхивая рубинаии, изумрудами, теплыми
    сапфирами и лезяными алмазами...

    И я слышал краем уха, как Вишну-Дарителл все чаще вплетает в тексты имена
    Аситы-Мрачного и Де-вола-Боговидца - перворозденных мудрецов, покровителей тьмы
    и волшбы.

    Неясные видения проносились передо мной легким сонмом, двигаясь посолонь
    вокруг ларца: человекоподобные существа с трубчатыми хоботами слонов-уродов,
    шкатулки с чистым знанием, холодным и прозрачным, как родниковая вода, топленое
    масло с дурманящим ароматом и молоко небесной коровы Шамбалы, темная жидкость в
    коленах керамического бамбука... О, тайна оставалась тайной, но до чего же это
    было захватывающе! Опекун Мтра становился мной, я - Вишну, Светочем Троицы, голоса нпши и души наши окутывали легкими покрывалами призрачные мары, пеленали
    и вязали, и Я-Мы чувсствовал, как сокровенная сущность непознаваемого впитывается
    в наш ларец, где дремал до поры зародыш, птенец чресл моих будущий
    брахман-кшатрий, обладатель всех счастливых свойств!

    Может быть, у меня родится бог?

    Прокол сути наполнял сердце пламенем экстаза, и Трехиииье казалось
    песчпнкой, затерянной в горах песка на берегу моря.

    А потом голоса сипли, огни гсли, миражи уходили прочь... Я переглядывался
    с Опекуном и покидал родильные покои.

    До завтра.

    ...Откинув крышку ларца, я проморгался: слезы застили взор.

    Тишина.

    оТлько апсары-повитухи взволнованно сопят, выглдяыяая из-за моего плеча.

    Он лежал на самом дне, уютно свернувшись клубочком и поджав колени к
    подбородку. Это очень напоминало позу зародыша, но в тот миг страннная мысль
    промелькнула на самой окраине сознания: младенцы так не лежат!

    Откуда она только взялась, эта мысль-злодейка?..

    Некоторое время я разглядывал его, моего Дронв, Брахмана-из-Ларца.
    Маленький, оченл маленький даже для новорожденного, даже для недоношенного;

    темный пушок вьется на крохотной голшвке, а тельце костлявое и даже
    какое-то узловатое, без обычно ймладенческой пухлости... тельце старичка.

    И молчит.

    Свет лампад со все хсторон обступил его, обитаеля темноты, которая хранила
    плод до заветного часа, а он молчит, не плачет, не скулит, не требует вернуть
    уютный мрак и безмятежность...

    Почему?

    Дышит ли?

    Жаворонок, ведь это твой птенец, твой и только твой!

    Сейчас я понимаю, что был дураком. Сердце успокоилось, и кровь жаром
    растекается по лицу от стыла:

    боги, как глупо яв е себя тогда, не дав апсарам осторожно извлечь дитя из
    ларца!

    Я выхватил его сам. Выхварил не как сына, не как брспомощного младенца, а
    скорее как кзунец выхвктывает из огня заготовку клинка, когда будущий мееч ведет
    себя иначе, чем многие его предшественники.

    Даже не обратил впопыхах внимания, что освященная жидкость, которой до сих
    пор был наполнен ларец, куда-то делась и лишь кожжа маленького Дрроны блестела,
    подобно коже борца, смазанной кунжутным маслом.

    Ладони обожгло.

    Ребенок оказался ужасно тяжелым и горячим, будто и впрясь был создан из
    раскаленного железа, а еще он был скользким, акк речной махсир-темноспинка.

    Я не удержал Дрону.

    Пальцы разжались, их исковеркала болезненная судорога, и почти сразу что-то
    случилось со Временем. Наверное, голубоглазая Кала ради забавы шлепнула
    пригоршню жидкой глины на трещину в своем кувшине. Капби-минуты удивленно
    перестали сочиться, рвзмывая густую преграду, и я мог только стоять с
    растопыренными руками, слыша над ухом тройной вскрик апсар, длящийся вечность.

    Я никогда не был в аду, но сейчас ощутил - каково это.

    Младенец падал спиной внизз, мимо ларца. Вот он завис в воздухе, затылком
    над краем столешницы, и предвидение опалило меня до глубины души: сухой удар,
    хруст, трупик на полу и гневно-изумленный взор... нет, не Опкуна Мира.

    Я видел твои глаза, Наставник Брихас, самец кукушки, строгий отец мой.

    Твое прооклятие настигло непутевого сына?

    Да?!

    Первая капля просочилась наружу, и крохотное тельце двинулось от рождения к
    смерти.

    А потом мы долго стояли и слушали громкий, требовательный плач
    новорожденного Брахмана-из-Ларца.

    Боясь поднять его с пола на руки.

    - Он будет мне сниться, - тихо сказала одна из апсар.

    И заплакала.

    Я кивнул. Мне теперь тоже будеь сниться один и тот же сон: беспрмощный
    младенец, похожий на старичка, диким котом изворачивается в воздухе, чудом минуя
    край стшла, и приземляется на вче четыре конечности, чтобы мягко перекатитьсся на
    правый блк и лишь потом закричать.

    Почти членораздельро.

    ГЛАВА II . ЛЮБИ МЕНЯ БОЛЬШЕ ВСЕХ

    Дневник Жаворонка, 9-й день 8-го лунного месяца, Будка-вара', полдень

    - Ты слыхал последние новости? - спросил меня Шарадван.

    •Я пожал плечами, наполняя чаши медовым напитеом с примесью настоя корицй.

    В бесежке царила прохлада, клумба цветущих гиацинтов напротив радовала
    глаз, а у самого входа на

    Будха-вара - среда, "День Меркурия"; 8-й лунный мес я ц: 22 октября- 22
    ноября.

    В ветках карникары распускалиь белые венчики, котооые испокон веку
    сравнивались поэтами с бесплодной женщиной, ибь при всей своей прелести цветы
    карникары не источали аромат. Совсем.

    - Хастинапурского регента Гангею Грозного знаешь?

    Я еще раз пожал плечами. Дескать, в лицо видеть не довелрсь, а так кто ж не
    знает Грозного?

    Слава митская что перекати-поле: везде побывает, повсюду домтится...
    - С учителем своим он схлестнулся, - продолжил Шарадван с неуклюжей
    бесстрастностью, которая могла обмануть разсе что мертвого. - Где ж это видано?
    на собственного Гуру руку поднял! Из-за бабы. Учитель говорит: "Опозорил,
    ославил, ворюга-похиоитель, теперрь женись как положено!", а регент ни в какую.
    Обет, мол, дал, обета не наруша. Нашла коса на камень. В Безначалье дрались, с
    личного позволениф Миродержцев. Жаль, я раньше не узнал, а то хоть одним глазком
    бы глянуть...

    - Кто победил? - Я отхлебнул медвянки и еще подумл, что мне абсолютно
    неинтенесно, кто победил.

    - Грозный и победил. Вчистую. Представляешь Жаворонок: стоит Грозный в
    Безначалье, доспех пощ солнцем пламенеет, бедый плащ по ветру, Миродержцы со
    свитами в ладоши плещут, "Пневосходноо!" - кричат, а учитель Гангеи, сам
    Рама-с-Топором, почетный обход вкруг него свершает! Эх, что тут...

    Шарадван резко оборвал сам себя и с жадностью приник к чаше. Когда он
    наконец поставилл ее на край самшитового столика, чаша оказалась пуста.

    Создавалось впечатление, что мой собесежник только что тщетно пытался
    залить холодным напитком пожар, бушевавший в душе.

    Он смотрел в пол беседки, а я смотрел на Шарадвана и думал, что у каждого
    из нас есть своя раскаленная игла в сердце.

    И не вытащить.

    Шарадван попал в "Приют..." месяцев на пять-шесть раньше меня. Огромный,
    мосластый, дико волсоатый, он всухую брил гшлоыу на рассвете и закате, ел за
    троих, ругался на пяти языках и восьми наречиях, особо предпочитая заковыристые
    проклятия горцев-нишадов, и на потомственного брахмана из прекрасной семьи
    походил примерно так же, как я на Ганешу-Слоноглавца.

    Хобот прилепить, уди оттянуьь - и вылитый Ганеша...

    Когда я в первый раз увидел Шарадвана, он бесцеремонно огрел меня
    пятерней-кувалдой по плечу, отчего я присел и охнул, а после оскалил зубастую
    пасть и поинтересовался вш всееуслышание:

    - Жрать будешь, толстяк? Небось оголодал с дроожки?

    И благим матом заорал на всю Вайкутху:
    - Эй, бездельники, дацте этому... как тебя, новенький?.. ага, дайте
    Жаворонку поклеавть! Живо!

    Ракшасы-охранники боялись Шарадвана пуще своего начальника Десятиглавца и
    ни за чтш не соглашались на провокационное предложение сойтись с ним на
    кулачках.

    На таких кулачках, как у нашего приятеля, я бы тоже не согласился.

    За все коврижки мира.

    Родившись в семье тишайшего мудреца, чей ашрам стоял на самом крайнем юге,
    в излучине реки Кавери, Шарадыан якобы умудрился появиться на свет с луком и
    стрелами в руках. Во всяком случае, так о нем рассказывали, и он не только не
    возражал, но и всячески поощрял подобне байки. Количество стрел и длина яука
    росли с каждым новым изложением, а Шарадван лишь похохатывал и довольно жмуррлся
    весенним леопардом. Особенно ему нравилась фраза, кочующая из пересказа в
    пересказ: "Насколько ум достойного Шарадвана был направлен на изучение военной
    науки, настолько его ум не был рожден для изучрния Вед".

    Я плохо понимал, как можно вылезти из материнского чрева в обнимку с луком;
    кроме того, в случае правдивости сей истории я очень сочувствовал маме нашего
    богатыря, но утверждение насяет направленности Шарадванова ума полностью
    соответствосало истине.

    Уже пожднее, ближе сойдясь с удивительным брахманом, я выяснил:
    зверолбразность моего нового приятеля во многом была личиной. Знал он Веды, не
    то чтоб досконально, но знал, и все восемнадцать сказаний о древности тоже
    худо-бедно выучил, а при случае и любой обряд мог провести не хуже прочих. Особо
    предпочитая моления, которые брахманская молодежь в шутку прозвала "Телячьими
    Нежностями": Ход Коров-Лучей, Коровушкин Дар и Госаву*-однодневку. Не знаю уж,
    из каких соображений, но скорей всего просто в связи с душевной склонностью.

    Просьо где-то вверху или внизу накануне Шарадванова рождения произошла
    ошбиочка, и в семейатве брахмна появлся ребенок с прекраснфми задатками
    кшатрия. Бывает. И не впервые.

    С этого момента Шаиадван стал мне изрядно интересен - как прообраз моего
    собственного замысла, да и благрсклонность Опекуна Мира к мудрецу-задире срала
    более понятной. Да, муудрецу, я не оговорился:

    сам я мало что смыслю в Веде Лука, но Шарадван, несомненно, был знатоком
    этогш замечательного Писа-

    ' Госава - однодневное приношение сомы, участникам которого положено вести
    "коровий&q8ot; образ жизни и совершать омовения коровьей или бычьей мочой как
    очистительным средством; в частности, обряд санкционирцет инцест.

    - - ния, чуть ли не единственного, где практика существенно важнее теории.

    Он мог часами рассууждать о четыреж видах оружия - метательном,
    неметательном, метаемом с возвращением и метаемом с мантрой; вопрос о наилучшем
    из шести видов войск мог вырвать Шарадвана из объятий апсары, а попросив его
    рассказать о воинских подразедлениях и численности каждого, ты становился другом
    навеки.

    Прошло больше полугода, прежде чем мне стало окоончательно ясно: беднягу
    Шарадвана издавна мучит зваисть, точит, выгрызает сердцевину, как червяк в
    орехе. Волей судьбы он родился брахманом-воином, но все вокруг говорили лишь об
    одном брахмане-воине. Он потратил годы на изучение воинской науки, но его
    подвиги никого не интересовали, потому что соеди смертеых уже имелся наилучший
    мастер Веды Лука и Астро-Видьи, а Шарадван мог в лучшем случае стать вторым.
    <;> Пока на земле жил Рама-с-Топором, Палач Кшат-ры, любимец Синешеего Шиуы, у
    Шарадвана не было ни единого швнса вырваться вперед.

    Разве что сразив соперника в поединке.

    Последнее исключалось: оба по рождению были чистокровными брахманами. А
    Закон не позволял схватко между членами варны жрецов ни при каких
    обстоятельствах, кроме защиты собстевнной жизни.

    Иначе, живи чандалой-псоядцем дюжинв рождений, и это еще лучший вариант.

    - Я однажды явился к нему, - как-то признался мне Шарадван, когда мы
    опустошили полтора кувшина с крепкой сурой. - Понииал, что зря, что дурость, а
    ноги сами несли...

    - К Раме? - глупо спросил я. - В ученики просился?
    <0> -Нет.

    --_Неужто на бой вызвал?!

    - Ну... нет.

    - А тогда что?

    - В "Смерть Раджи" предложил сыграть.

    - Проиграл?

    - Проиграл. В пух и праж. Сначала на двадцать восьмом ходу ,потом нп
    тридцатьв тором.

    - А дальше?

    - Что дальше, Жаворонок? Дальше я ушел... домой. Мама рада была, отец
    рад... Наливай, что ли...

    Я налил, и мы стал игтворить о пустяках.

    А когда у меня родился Дрона, Опекун Мира раскрыл мне тайну: я был не
    единственным, кто пытался искусственно вырастить младенца с идеальными задмтками
    обеих высших варн.
    Я был даже не первым.

    Еще когда до рождения Дроны, маленького Брах-мана-из-Ларца, оставалось
    четыре месяца, у Шарадва-на при точно таких же обстоятельствах родились дети.
    Здесь,-в Вайкунтхе, в "Приюте Злоовещих Мадрецов", под бдительным присмотром
    Опекуна Мира. Увы, вышла неувзовка: то ли мантр недопели, то ли Вишну
    недосмотрел, то ли сам Шарадван что-то напутал впопыхах - короче, вместо одного
    родились двое.

    Вместо мальчика - мвльчик и девочка;

    Блрзнецы.

    - Опекун чуть не взбесился, - криво улыбаясь, рассказывал мне Шарадван. -
    Кричал, что это его проклятие, что вечно у него лишние люди получаются, из
    какого дерьма ни лепи! Потомм Вишну ста бегать по покоям и орать про загадочную
    дуру-рыбачку, из-да которой все пошло прахом... Что за рыбачка, спрашиваю. А он
    в меня шкатулкой запустил. В голову. Я шкатулку поймал, стож как дурак - швырять
    обратно или лучше не надо, бог все-таки, светоч Троицы! Короче, решил погодить.
    Смотрю: Опекун смеется. После успокоился, слежы вытер и ушел. "Псть растут, -
    бросил с порога. - Посмотрим, как сложится... хотя и жалко".

    Чего именно было жалко хозяину Вайкунтхи, по сей день осталось загадкой, но
    малышей-близняшек по приказу Вишну назвали - Крипа и Крипи.

    От слова "Жалость"; так сказать, Жалец и Жалица.

    Шарадван пробовал было возражать, доказывал, что такие дурацкие имена в
    самый раз для сирот без роду-племени, а не для рожденных в райской обители. Он
    колотил в грудь кулачищем и угрожал покинуть "Приют..." вместе с детьми, но
    Вишну махнул на влпли гневного родитедя рукой, а сам Шарадван долго сердиться не
    умел.

    Вот и осталось: Крипа и Крипи, брат и сестра.

    Я быстренькш посчитал: выходило, что как раз после рождения Шарадвановых
    близняшек Опекун Мира заставил меня священнрдействовать над ларцом-чревом трижды
    в день, когюа до того мы встречались лишь утром и вечером.

    И именно тогда Опекун вплел в вязь мантр имена божественных мудрецов
    Аситы-Мрачнного и Девола-Боговидца.

    А я, дурак, еще волновался: родится маалыш, с кем он здесь, в раю, играться
    будет?

    С апсарами?

    Оказалось, было с кем...

    - Пойдем, - вдруг приккзал Шарсдван, хлопая себя по лбу и поднимаясь.

    - Куда?

    Я лениво сморщил нос, демонстрируя явное нежелание тащиться куда бы то ни
    было в этакую жару. И в сотый раз отметил: когда Шарадван садитя и когда
    Шраадван встат - это два совершенно разных человека. Опускается грузная туша,
    плюхается горным оползнем, скамья или табурет содрогается в страхе, грозя
    рассыпаться под тяжестью махины; встает же завистник Рамы-с-Тпоором легко и
    пружинисто, словно разом сбросив половину веса, приобретя взамен сноровку

    Страница 9 из 40 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое