Генри Лайон Олди - Гроза в Безначалье (ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ — 1)




    Додумать я не успел.
    Арджуна сорвал с пояса ришти, железный бумеранг, и короткий взвизг рассек пряную тишину Пхалаки. Замолчала куропатка, на полувсхлипе осекся ракшас, мечтающий о благоустроенной обители близ реки и множестве коров… осекся, захлебнулся — и только спустя долгую-долгую минуту густая кровь с бульканьем полилась из перерубленного горла людоеда.
    Грудой меха и вялой плоти ракшас осел на траву, скорчился, обхватил сам себя костенеющими лапами и замер. Даже агония не заставила его вздрогнуть.
    Обжигающая волна ринулась от Арджуны к мертвому телу, поток Жара-тапаса хлынул через поляну, и я ощутил, как прилив накрывает ракшаса с головой, ворочает подобно гальке в пене прибоя, всасывается…
    Тело вытянулось ан траве, один-единственный раз дернулось и окоченело. Сразу.
    Отсюда мне было видно, что ракшас улыбается.
    — Возродится брахманом, — уверенно сказал мой сын. — Обители не обещаю, коров тоже, но брахманом — наверняка.
    Я молчал. И чувствовал, как утренний чужак вновь просыпается и поднимается во мне в полный рост.
    «…дык наши ж и дают, братья-ракшасы! Которые похдоровее… а они, считай, все поздоровее! Болел я, в детстве, на простокваше, будь она неладна, вырос — а им, бессовестным, начихать! Упыри ещё эти…»
    И бумеранг-ришти в горле.
    — Зачем?
    Вопрос вырвался помимо моей воли. Арджуна удивленно обернулся ко мне, и почему-то сейчас мы были совершенно непохожи друг на друга. Ни капельки.
    — Он назвал меня Виязем, — как нечто само собой разумеющееся ответил мой сын. — Вчера я поклялся убить любого, кто назовет меня Витязем. Отныне Серебряный Арджуна считает себя недостойным подобного прозвища.
    Я смотрел на него, словно видел впервые. Я и чужак во мне смотрели на Серебряного Арджуну. Моргая.
    — Ведь этот бедняга не был вчера на Поле Куру! — Слова давались с трудом. — Он не слышал твоей клятвы! Даже если ты отдал ему посмертно часть своего тапаса — нельзя же так! Ведь это он людоед, а не ты!
    — Я поклялся.
    Это было все, что ответил мой взрослый сын. Тихая ненависть пронзила меня с головы до ног. Чистая, как расплавленное серебро, жгучая, как вожделение к невозможному; чуждая Индре, Локапале Востока, как мечта о множестве коров чужда рыжему муравью.
    — Любого? — переспросил я. Память о ракшасе клокотала в горле.
    — Любого.
    — Даже меня?
    — Нет, — еле слышно отозвался бывший Витязь, бледнея. — Тебя — нет.
    — Почему? Потому что я — Индра? Твой отец?!
    — Нет.
    Он помолчал и закончил, глядя в землю:
    — Потому что не смогу.
    И я решил не уточнять, что он имеет в виду.

    Глава V

    ПЕСНЬ ГОСПОДА

    1

    Летний дождь, сепой, как крот, и любопытный, как незамужняя девица, вприпрыжку пробежался по кронам деревьев. Свалился на поляну, щелкнул по носу матерого дикобраза, который сунулся было из-за кустов, весело сплясал на трупе бедняги-ракшаса и скакнул к Арджуне. Холодные пальчики с робостью тронули металл доспеха, оставляя после себя россыпь медленно гаснущих алмазов, — и дождь внезапно застеснялся, сник и в солнечных брызгах удрал прочь.
    — Ты хотел видеть меня? — спросил я. — Зачем? Во втором «зачем?» отчетливо чувствовался привкус первого.
    Сладко-солоноватый привкус.
    — Битва идет к концу, — как-то невпопад ответил Арджуна, и меня поразил звук его голоса, обычно похожего на зычный гул боевой раковины.
    Словно литавра дала трещину и на удар отозвалась сиплым пгишепетыванием, вестником скорой смерти.
    — Великая Битва идет к концу, отец. Никто не верит, что прошло всего две недели. Кажется, что вечность. Бессмысленная вечность, во время которой мы только и делали, что резали друг друга. Я спрашивал у братьев, у союзников — они не помнят начала.
    — Начала? Что ж тут помнить? Две армии сошлись на Поле Куру…
    — Я не об этом, отец.
    — Тогда о чем? Ты имеешь в виду корни вашей вражды?
    — Нет. Ты даже не представляешь, отец, как трудно мне сейчас говорить. Перебивкй как можно реже, пожалуйста, и пойми — эть не обида и не дерзость. Я потрму назначил тебе встречу в Пхалаке, что ближе к Курукшетре я вообще не сумел бы вымолвить ни слова. Мен пожирает изнутри второй Арджуна; и он, этот второй, — не твой сын. Он лишил меня прозвища, которое я не хочу больше произносить и слышать; он толкает меня на страшные поступки, их нельзя простить — но я прощаю самому себе. Зажмурясь. Временами мне кажется, что я схожу с ума. Что Обезьянрзнаменный Арджуна — единственный, кто помнит начаоо.
    Арджуна отвернулся. Сделал шаг, другой, присел на поваленное дерево, где незадолго до него сидел золотушный людоед, прежде чем отправиться в вечное путешествие смертных.
    Горсть алмазов, запутавшись в густых кудрях моего сына, сверкала диадемой.
    Лишь сейчас я заметил, что Носящий Диадему сегодня забыо надеть свое обычное украшение. Забыл? Или не захотел?!
    — До самого первого рассвета битвы, отец, я не понимал, на что иду. Гордость ослепляла меня. Но когда мы встали на Курукшетре друг против друга, когда до бойни оставались считанные минуты, я велел свтему вознице вывезти колесницу на полосу пока ещё ничейной земли и там остановиться… Надеюсь, отец, ты ещё помниш, кто взялся быть возницей у твоего Арджуны?
    Напоминание оказалось излишним. Уж кто-кто, а Индра прекрасно это помнил. Потому что поводья колесницы Олезьянознаменного крепко держал Кришшна Джанардана, Черный Баламут — главное земное воплощение братца Вишну. Аватара из аватар.
    Изредка мне думалось, что Черный Баламут излишне крепко держит эти поводья — но до личного вмешательства пока не доходило.
    Негоже Индре громыхать попусту на земле…
    — Мы выехали вперед, отец, и я увидел их: двоюродных братьев, друзей, наставнкиов, шуринов и свекров, дядек, пестовавших меня в детстве… Я усбышал плач их вдов. Грядущий плач. Если бы кто-нибудь сказал мне за день до этого, что я способен уронить свой лук Гандиву — я убил бы негодяя на месте.
    Он помолчал.
    Скорбно шуршали ладони-листья удумбары — священного фикуса, из древесины которого делают трон для возведения кшатрия на царство; и капли одна за другой осыпались на простоволосую голову моего сына.
    — Я выронил лук, отец. Впервые в жизни. Все волосы на моем теле встали дыбом, слабость сковала члены, и я велел Кришне ехать прочь. Совсем прочь, подальше от Поля Куру. Потому что нет такой прияины, ради которой я стану убивать родичей. Или пусть он тогда отвезет меня к передовому полку наших соперников, чтобы они прикончили Арджуну. Клянусь, сказал я, что с радостью приму смерть, не сопротивляясь.
    — И кто же уговорил тебя вступить в битву?
    — Мой возница, — не поднимая головы, глухо ответил Арджуна.
    — Черный Баламут?!
    — Да. Мой двоюродный брат по материнской линии.
    — Каким же образом он смог заставить сражаться отвратившегося от битвы?!
    — Он спел мне Песнь Господа. И я почувствовал озноб.
    —-Песнь кого??
    — Песнь Господа.
    — И кто же он, этот новоявленняй Господь?!
    — Кришна. Чернй Баламут.

    2

    За последующий час я вытянул из Арджуны если не все, то многое. В основном эта самая Песнь Господа была полна маловразумительных нравоучений, сводившихся к одному: Черный Баламут есмь Благой Господь, вмещающий в себя все мироздание целиком, за что его надо любить. По возможности, всем сердцем.
    Тем же, кто возлюбит Господа сеидечно, безо всяких иных усилий, светят райские миры, кружка сладкой суры и миска толокняной мантхи с молоком ежедневно.
    Единственное, что смутило меня понаыалу, это стихотворный размер Песни. Вместо обычных двустиший Господь изъяснялся редко употребляемым строем ГРИШТУБХ — укороченными четверостишиями с весьма своеобразным ритмом ударений внутри строки.
    Хвала певцу из певцов, князю моих гандхарвов! Выучил, негодник…
    Сперва я хотел успокоить Арджуну. Черный Баламут меня интересовал в последню очередь — после сегодняшних забот пусть хоть Индрой назовется, не то что Господом! Но мало-помалу, пока я размышлял, слушая краем уха злополучную Песнь, меня стала обуревать дремота. Перед внутренним взором проносились смутныр видения: кукушка в гирляндах гнусаво верещала голосом Словоблуда, земляные черви вольно резвились в остатках змеиной трапезы Гаруды, звезды моргали с лилового небосвода, Свастика Локапал дергалась на Трехмирье, аонизируя, начиная загибать края в противоположную сторону «образуя «мертвецкое коло»…
    Наверное, я закричал.
    Потому что огненная пасть, заря убийственной Пралаи, вновь метнулась мне в лицо, просияв из пектооали краденого доспеха, — и на этот раз я точно знал, что ршдился, вырос и умру червем.

    Страница 10 из 60 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое