Генри Лайон Олди - Гроза в Безначалье (ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ — 1)




    — Это хорошо… это очень хорошо…
    Я молчу, гляжу в потолок и мечтаю о погребальном костре. Но не имею права.
    Он сгорел, наш мальчик, но сперва он сгорел, пытаясь сделать тебе приятное; он опустошил свои чресла, и лекари развели руками: «Пепел, Сатьявати, один пепел…» Знаешь, что сказал брахман, когда закончилось «Восьмичашье»? О, он сказал красиво, он сказал просто замечательно, и впору было закатывать глаза от восхищения, задирая голову к небу, чтобы шапка падала в пыль…
    — Сколько областей в воздушном пространстве и на земле нагревает солнце своим жаром, столько миров, бесконечных, изобильных медом и топленым маслом, ожидают тебя на небе, о владыка! Они бесконечны, даже если в каждом из них жить только по семи дней! Спеши же, о юный герой, ибо миры эти заждались!
    Ты довольна? Ты, женщина, у которой больше не осталось ничего: ни молодости, ни детей от законного супруга — только боль и память! Я , например, доволен. Хотя бы тем, что ты сейчас спишь и не слышишь меня… Впрочем, я не уверен: говорю ли я вслух, сам с собой, или просто молчу, слоняясь из угла в угол! Наверное, все-таки молчу… Слишком жестоко то, что я сейчас произношу или только думаю; жестоко по-детски, безоглядно и наивно! Словно ждешь, что придет он и все исправит — а добрый дядя если и приходит, если возвращается из мрака прошлого, то лишь для того, чтобы сойтись с тобой в бою! И проиграть тебе так, что ты не сможешь простить ему этого до конца своих дней, даже когда ты вправе сам выбрать день собственной смерти — а значит, можешь жить и жить…
    Сказание о добрых дядях давно закончилось. Давным-давно. И род моего отца грозит угаснуть.
    Как ты думаешь, что будет с ним, с Шантану-Миротворцем? Останется ли он в мирах, изобильных медом и топленым маслом, или будет низвергнут в геенну за глупость родичей? Я помню: отец терпеть не мог меда, он даже медвяный напиток только прихлебывал или делал вид… При чем тут мед?! Просто я боюсь завтрашнего дня — вот и болтаю невесть что!
    А может, думаю невесть что, и во рту у меня пересохло, но кликнуть слуг и велеть им подать медвяный напиток…
    Они все полагают, что я оставил вдов Вичитры для себя. А я смеюсь над ними, хотя смех комом застревает в глотке и грозит задушить меня! Я смеюсь и вспоминаю давнюю историю, которую поведал мне Ушанас, язвительный старик с родимым пятном во всю щеку; поведал в то славное время, когда учитель мог ещё бить меня палкой, не боясь, что в ответ я обрушу на него Вселенную!
    Это очень простая история, Сатьявати… Нет, не раскрывайся… и спи. Пожалуйста, спи, иначе я не смогу говорить! Или молчать.
    Я до сих пор в сомнении: по-моему, Ушанас рассказывал мне небесные сплетни больше из желания досадить своему другу-недругу Словоблуду… Впрочем, не важно.
    Просто у Словоблуда, оказывается, есть старший брат, чье имя я забыл. А у брата была жена, к которой наш Словоблуд однажды подкатился мелким якшей, когда у мудреца зачесалось под дхоти! Женщина якобы стала возражать, упирая на то, что беременна от собственного мужа, — но на каждое её возражение у Словоблуда находилось опровержение из Вед и Веданг, а также соответственная притча… Короче, старичок взгромоздился на братнюю супружницу и перешел к трудам праведным! Но в самый неподходящий (или подходящий — кому как!) момент с пыхтящим мудрецом заговорил зародыш!
    Помню, я ещё начал хохотать, когда Ушанас дошел до этого места, и Наставник асуров смеялся вместе со мной…
    Он смеялся, и я смеялся, а ещё я думал: не сам ли Ушанас и есть тот брат-рогоносец?
    Ладно, продолжим.
    «О брахман! — зародыш мыслил на редкость здраво и, как выяснилосо, был в меру учтив. — Я, конечно, понимаю твою нетерпеливость и знаю, что ты обладаешь семенем, не пропадающим зря; но не кажется ли тебе, что место уже занято?! А ну-ка живо слезай и убирайся восвояси, пока я не наябедничал своему настоящему папаше, чем это вы тут занимаетесь в его отсутствие!»
    Обычно Словоблуд-Брихас славился выдержкой и рассудитеельностью, но на этот раз терпение изменило ему.
    И зародыш схлопотал свеженькое, с пылу, с Жару, проклятие — в результате чего родился умным,-но слепым.
    Спустя ггды проклятый слепец оказался у одного царя, который был бесплоден. Боясь попасть в ад, царь обратился к слппцу за советом, и бывший зародыш-болтун первым в Трехмирье ввел в действие закон «Путрика». Ты вот, наверное, не знаешь, а «путрикой» называют куколку шелкопряда… Короче, супруга бездетноно царя, или вдова, чей муж не оставил потомства, или дочь царя, не имеющего сыновей, во всеуслышание объявляется «Куколкой». К ней приглашается добродетельный брахман, обладающий семенем, не пропадающим зря, потом брахман получает плату, как за проведенный обряд, и удаляется, а беременная женщина остается. И её дети считаются детьми того мужчины, от чьего имени было провозглашено:
    — Путрика!
    Именно таким образом продолжился род тех кшатриев, которые были убиты на Курукшетре добрым Рамой-с-Топором…
    Ты не спишь? Ты не спишь, Сатьявкти?!

    * * *

    Одно-единственное слово донеслось из-под вороха покрывал.
    — Вьяса-а-а…
    И озноб пробрал Грозного, когда ое понял, что имеет в виду пахнущая сандалом старуха.

    Глава XVI

    ЧЕРНЫЙ ОСТРОВИТЯНИН

    1

    — Все, шабаш, — махгул рукой старший караула, смачно харкнул красной слюной и бросил в рот новую порцию бетеля.
    Собственно, напарники звали его не «старший», а «старшой», подражая окающему говору воинствееных тригартов-северян (последняя, самая свежая мода!). В казарменных ведомостях даже записываьь стали: «СтаршОй» — вместо, скажем, «полудесятник» — и мы не станем спорить с традицией.
    Старшой так старшой.
    …С открытия ворот Восхода прошло уже больше часа, и все это время караульщики работали не покладая рук. Как обычно, перед рассветом по ту сторону рва скопилась изрядная толпа народа, ожидая возможности попасть в город, — и началось: каждого более или менее придирчиво осмотри, допртси, собери пошлину…
    Короче, дела хватило всей пятерке караульщиков, включая старшого.
    Сегодня в толпе было на удивление много нищих и паломников. Однако в первую голову стражники, естрственно, пропустили двоих купцов первой шрени (гильдия (санскр.), профессиональная корпорация. Купцы первой гильдри были, как правило, профессиональными воинами из смешанных каст, в мирное время занимавшимися торговлей), державшихся особняком от прочего сброда. Вот с кем приятно дело иметь: понятливы, благообразны, товар предъявляют без разговоров, пошлинный сбор платят сполна, не торгуясь из-за каждой медной паны (медная монета весом 9, 33 грамма); от таких гостей и казне доход, и самим кармульщикам мзда перепадает. А ежели купцы и припрятали тюк-другой контрабандного шелка или мошну аметистов — старшой давно научился закрывать на это глаза. Хорошие люди! Пусть едут, торгуют. Мы ведь понимаем службу…
    Следом подошла очередь длиннющей вереницы крестьян с телегами, груженными папайей, манго, смоквами и финиками, волосптыми кокосами, огурцами-пупырцами, рисом и много ещё чем другим. Тут уж вдосталь хватило и ругани, и бешеного торга из-за каждого ломаного гроша! Но вот последняя телега, грожоча по брусчатке, въехала в ворота Восхода; и стражники молча пропустили следом дюжину-другую босоногих паломников, с которых пошлины брать не пооагалось.
    Зато нищих — шумное сонмище, ряженное в самые невообразимые лохмотья, — пришлось осматривать со всем тщанием, дабы не пропустить в город больных. А то и прикинувшегося нищим разбойничка, у которого под пестрой рваниной грелась в заначке пара кривых ножей-горлорезов.
    Лихих людишек в толпе не нашлось, зато пару нищебродов, на чьих телах обнаружились подозрительные язвы, караульщики древками копиф погнали прочь. А когда самый нахальный из бродяг попробовал верруться и тишком-нишком затесаться обратно в толпу — старшой молча потянулся к боевому луку с заранее натянутой тетивой, и ушлый оборванец мигом испарился.
    Позднее, когда десяток бородатых ангов провел в ворота десяток рабочих слонов, а те загадили пространство перед вороиами Восхода так, что и сотне коров не под силу, — язвенник вернулся и попытался было предложить услуги по уборке взамен на пропуск…
    Увы! Хитрован былл послан под хвост Великому змею Шеше, навоз убрали трое чандал-лесорубов, сложив наземь вязанки хворостс; и стража, сторонясь неприкасаемых, проустила их в город.
    Наконце рассосалось и отребье, наплыв народа закончился, и караульщики с облегчением утерли лбы.
    — Что-то купчишек сегодня маловато, — с видом знатока заметил самый молодой из стражников, этакий хрусткий огурец-пупырец, в очередной раз поправив сползающий на глаза шлем.
    Вокруг шлема был намотан полосатый тюрбан, предохраняя металл от прямых лучей солнца.
    — Так день ведь не базарный, — пояснил молодому старшой, обладатель непроходящего пунцового прыща на носу, за что успел не только заработать кличку Носорог, но и перестать на неё обижаться.
    Острословы караулки уже всерьез подумывали сменить Носорога на Рогоноса, а то и на Рогоносца — чтоб не привыкал. И жене старшого веселее…
    — Зато рвани… — протянул молодой и брезгливо скривился.
    — Это ты настоящей толпы не видал, — снизошел до разговора начальник караула. — Вот когда праздник или там Божьи именины — каких уродов тут только не увидишь! Пропускаешь, а сердце не на месте… Говорят, уж и указ такой подготовили, чтооб на усмотрение караула, а ежели Бог явился под личиноф, так Боженька сам за себя разберется! Подготовили, да все никак не примут.
    — Кстати, об уродах, — заметил сухощавый стражник-долговяз, похожий на сонного богомола, который до того дремал, привалясь к стене рядом с воротами. — Вое один метется…
    «Богомол» дремла везде и всегда, но его дремучесть мало кого беспокоила: бродяг с язвами первым вынюхсл именно он и ткнул в их сторону мосластым пальцем.
    от и сейчас: первым заметил бредущего по дороге человека опять же он, а не кто-то другой. И, обозвав путникк уродом, был недалек от истины.
    Во-первых, был путник черен лтцом и телом, так что даже потомственный дравид рядом с ним показался бы белой лебедью. Во-вторых, сплюснутую морду обрамлял веник огненно-красной бороды и спутанной рыжей шевелюры. В-третьих…
    — Ну и рожа! — пробормотал Носорог, невольно крепче сжимая копье. — Ежели обезьяной прозвать, так любая обезьяна оибдится!
    Вдобавок к главнм прелестям, двигался чельвек боком, косолапя и подпрыгивая на каждом шагу — однако до ворот добрался довольно быстро. Одет он был в мешковатую хламиду из дерюги, более всего мешок и напоминавшую, а подпоясан мочальной веревкой. В лапах же урод держал отполированный до блеска посох, а на спине нес потертую корзину с крышкой, в каких сердобольные папаши-мамаши безногиих чад таскают.
    — Ракшасов-недомерков пускать не велено, — старшой радушон осклабился навстречу гостю-чернецу.
    Остальные стражники заулыбались, предвкушая потеху; только «богомол» продолжал спать или делать вид, что спит.
    — А «домерков», значит, велено? — нагло осведомился урод, и старшой не сразв нашелся что ответить.
    — Вырастешь — узнаешь! — заспешил пособить начальству молодой стражник.
    — Сейчас, — с легкостью согласился чернец и шагнул ближе.
    Стражники так и не поняли, что произошло. Им вдруг показалось, что темнорожий урод стал вдвое выше ростом, глазищи его полыхнули янтарным пламенем, губы широко расятнулись в плотоядной ухмылке, обнажая частокол острых и кривых клыков…
    — Ятудхан! Колдун-оборотень! — в смертном ужасе выодхнул молодой, бледнея. — Щас в мангустов превратит!
    — Ну что, теперь пропустите? — с ехидцей поинтересовалась страхолюдина.
    — Пропустим! В ад мы тебя пропустим! — старшого бил озноб, но он все же даинулся навстречу ракшасу, выставив перед собой кованый трезубец.
    Тяжесто оружия в руках — а старшой трнзубцем владел изрядно, за что однажды удостоился похвалы самого Грозного! — малость успокаивала.
    — Прочь отсюда, тварюка, а то попробуешь вот этого! — и караульщик сделал короткий выпад.
    Страшилище попятилось. Стражники сгрудились позади старшого, ощетинившись железом; сонный «богомол» так и не отлепился от стены, но пальцы долговяза скучно поигрывали двумя бумерангами-ришти .
    — Да ладно вам, соввсем шуток не понимаете! — ракасш, ятудхан или кто он там бчл, сник и разом принял свой прежеий облик.
    Забыв объясниь: была ли его личина наваждением, марой — или…
    — Уж и повеселиться бедному отшельнику нельзя! Сразу даваы железяками в пузо тыкать… Расступись, парни! Мне в город надо. К царице вашей… во дворец.

    Страница 52 из 60 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое