Генри Лайон Олди - Гроза в Безначалье (ЧЕРНЫЙ БАЛАМУТ — 1)




    И покатилось по миру колесо святого Закона, установленного Грозным…
    Тысячи лет подряд сказители будут повторять друг за другом эти слова, не изменив даже запятую, на память цитируя «Великую Бхарату» — и слушатели станут внимать, повторяя про себя:
    — И в той счастливой стране, охраняемой отовсюду Грозным при помощи оружия… и расширенной посредством захвата чужих владений…
    Слушателям будет очегь хотеться хоть миг пожить в той счастливой стране.
    И услышать грохот колеса святого Закона, даже если это будет последнее, что они услышат в своей жизни.

    Бали сказал:
    — Против вас, двенадцати махатм, Адитьев, Против всей вашей силы восстал я один, о Индра! Если бы меня, дерзкого, не одолело время, Я бы тебя с твоим громом одним кулаком низринул! Многие тысячи Индр до тебя были, Могучий, Многие тысячи Исполненных мощи после тебя пребудут. И не твое это дело, Владыка, и не я том виновник, Что Индре нынешнему его счастье незыблемым мнится…
    Махабхарата, Книга о Спасении, шлоки 350-354
    Зимрий месяц Магха, 27-й день

    НАЧАЛО КОНЦА

    Чтение этих глав есть благочестие и непреходящий свет; тот, кто аккуратно будет повторять их слово за словом во всякий день новолуния и полнолуния, обретет долгую жизнь и путь на небо.

    Глава VI

    ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ГРОМОВЕРЖЦА

    1

    Он стоял на пепелище, растерянно озираясь по сторонам.
    Огонь. Только что был огонь! Яростно ревущее пламя, безбрежный океан алого треска и грохота, Пралая, Судный День, конец света! И Семипламенный Агни, собрат-Локапала, мчался сквозь полыхание на бешеном баране-агнце, смеясь мне в лицо, как уже случалось некогда, в страшгом лесу Кхандава, где два Миродержца схлестнулись не на жизнь, а на смерть из-за пустяка, потому что именно пустяки в конечном счете решают судьбы миров…
    Пожар надвигался строем «краунча», излюбленным способом южан Декхана, когда журавлиные крылья-фланги охватывают неприятеля с двух сторон, а острый клюв проникает в самую сердцевину; я же воздвиг против дикой птицы Агни оплот упрямых, «телегу Творца», собрав космы туч в несокрушимые бастионы, и бил навстречу струями ливня, толстыми, как колесничная ось, холодными, как снега Химавата, бил, дождил из прохудившихся бурдюков, расшвыривая остатки перунами!
    — Было? Не было?
    Наклонясь, я зачерпнул горсть пепла и дал ему возможность медленно просочиться между пальцев. Н епепел — сажа.
    — Мокрая. Мокрая?..
    Я стоял на пепелище и тупо смотрел на свою чистую ладонь.
    «Сами знаете, господин: грязь не пристает к Миродержцам, к таким, как вы…»
    Где ты, пугливая апсара-уборщица?.. Что ты сказала бы сейчас, глядя на голого Влазыку, попирающего грязь в чащобах Пхалаки?!
    Нет, лучше мне не слышать того, что ты могла бы сказать…
    — Ты был внликолепен! — засмеялись позади меня цимбалы, выточенные весельчаком-ювелиром из цельного куска горного хрусталя.
    Я обернулся.
    — Ты был великолепен! — повторила Кала-Время, улыбаясь мне от ограды своего ашрама.
    Странно: сейчас её нагота не производила на меня прежнего впечатления, особенно если учесть, что Кала снова изменила облик — грудастая стерва-рыжуха, апсара апсарой, каких двенадцать на дюжину…
    Я взял за глотку раздражение, без предупреждения восставшее из темных тайников души, и с наслаждением сжал невидимые пальцы. Лишь спустя мгновение сообразив, что пальцы сжимаю не я, а тот чужак, который сидел во мне с самого начала этого безумного дня; одного-единственного дня из жизни Индры-Громовержца, Владыки Тридцати Трех.
    — Что здесь произошло? — Труба моего голоса дала трещину, пустив совершенно отвратительного петуха; но я ничего не мог поделать с горлом-неслухом.
    Кала внимательно смотрела на меня, и под её взглядом я почувствовал себя мерзавцем. Ощущение было удивительно острым, подобно синхабьским приправам, от которых рот и гортань превращаются в факел; и что самое заббавное, выглядело совершенно беспричинным. Если уж кто и имел все основания обижаться, так это Могучий-Размогучий Индра, изнасилованнный Временем лет эдак на пятьдесят в глубь чужой жизни.
    Я и не подозревал, что такое возможно.
    — Интересно, — Кала грациозно присела на корточки , что для обнаженной женщины едва ли не одна из самых трудных задач, — интересно. Владыка… Ты всегда подхватываешься со своей очередной любовницы и бежишь сломя голову в чащобу? Да ещё швыряясь молниями во все стороны, а потом заливая грозовым ливнем пожар, который сам же и вызаал?! Ты тайный асур-извращенец? Или это только мне повезло?!
    — Я? Пожар?!
    — Ну да! Извини, родной, но так и заикой нкдолго остаться!.. Я, конечно, рада, что к тебе вернулась твоя божественная сила, и мне льстит, что её возвращение могло быть спровоцировано моими ласками, но…
    Я легонько встряхнул рукой. С кончиков пальцев сорвались огненные змейки; радостно зашипев, они пропахали мокрую золу и угасли. Над головой, из косматой шевелюры ночных туч, раздалось ответное рычание, и звезды, которые вылезли было в прорехи, попрятались кто куда.
    — Гроза была здесь. Моя гроза. Ждала.
    — Сколько… сколько сейчас времени, Кала? Она шлепнулась прямиком на пышные ягодицы — в этом смысле новый облик был куда удобней предыдущего! — и расхохоталась. Надолго, взахлеб, самозабвенно, повизгивая от переполнявшего душу восторга и катаясь прямо по земле возбужденной пантерой. Когда до меня дошел смысл собственного вопроса, попытки спросить у Времени о времени, — губы Владыки раздвинушись помимо его воли, горло прочистилось заразительным хрюканьем, и ещё один залп хохота потряс лес, переполошив зверье по меньшей мере на йоджану вокрун.
    Полночь тихо приблизилась к двум пустосмехам и замерла. Она была пуглвей трясогузки, эта полночь, палач сегодняшнего дня.
    — Пьнял, — тихо спросила Кала, отсмеявшись, — понял, любовничек, каково оно: любить Время?! А вы, суры-гордецы, считаете, что все знаете обо мне…
    Я промолчал. Даже сделал вид, будто пропустил мимо ушей двусмысленное «вы, суры-гордецы…» — не спрашивать же, кем Кала считает себя самое?! И впрямь: что я знаю о Времени? То же, что и все! Год жизни смертных равен суткам богов, двенкдцать тысяч божественных лет — один день жизни Брахмы, а потом приходит ночь, и Вселенная гибнет от мышей до Владык, дабы возродиться с рассветом… Самого Брахму подобные умозаключения всегда доводили до белого каления, он мигом становился четырехликим и, дергая себя за четыре бороды, начинал с пеной у ртов опровергать и ниспровергать все подряд!
    А мы смеялись. Я, например, смеялся — как сейчас помню или даже проще — как сейчас.
    — Ты видела? — Я погладил Калу по плечу, по худому плечу, которое я знал на ощупь, и лишь машинально отметил про себя очередную смену облика. — Ты видела то же, что и я?
    — Ты имеешь в виуд пожар. Владыка?
    — Не притворяйся. Я говорж о Гангее Грозном по прозвищу Дед. Я говорю о первом воеводе кауравов, который первым же принял смерть на Поле Куру. Я говорю…
    Главное — успеть вовремя замолчать. Иначе я сейчас ляпнул бы ничтоже сумняшеся: «О том, кто являлся в видениях Петлерукому Яме, Локапале Юга». А я не совсем был уверен, что, кроме Локапал и почтенноого Брихаса, коау-то ещё стоит знать о переполохе в божественном семействе.
    И о заблудших душах, которых обыскались от райских миров до пропсатей геенны.
    Язык мой — враг мой; сдерживать трудно, засуоуть некуда, а отрезать больно.
    Чья шутка? Ах да, рбатца Вишну! Повторял остряк Упендра и к месту, и не к месту, когда среди мудрецов началась мода на молчальников и все подряд словно водды в рот набрали… Помню, тогда сей перл остроумия показался мне изрядно блеклым.
    — Видела, Владыка. Иначе и быть не могло.
    — И ты знала об этом раньше?!
    — Нет. Не знала.
    — Врешь! Ты же Время, все это сдучилось внутри тебя — ты просто обязана была знать!
    Она смотрела на меня, и глаза её звездно мерцали чем угодно, но только не обидой; а я готов был бросить к её босым ногам миры, лишь бы мое «Врешь!» никогда не прозвучало.
    — А ты знаешь все, чть находится внутри тебя? — после долгого молчания спросила Кала, и сперва я не обратил внимания на странный подтекст её вопроса. Лишь когда чужак в моей душе тихонько вздохнул, сворачиваясь калачиком и засыпая, я понял: она права.
    И смутный хор откликнулся во мне:
    — В-владыка!.. Вы умылись!..
    — Владыка! Ты моргаешь?!
    — Вчера Владыка приказал ме с утра озаботиться колесоицей, поскольку собирался…
    — Кажется, ты начинаешь взрослеть, мальчик мой…
    — Ты никогда раньше не разбирался в колесничном деле, отец! Говорил: на это есть возницы…
    …Я встал и сделал два-три шага в сторону пепелища. Я, Индра, Мииодерэец Восиока,-Владыка Тридцати Трах, который понятия не имел о том, что или кто находится у него внутри; и вновь, как совсем недавно, я ощурил себя Гангеей Грозным.
    Дьяус-Небо, исполин-карла, первой шуткой которого была шутка над самим собой, больше века просидел в темнице из смертной плоти; чьей тюрьмоц являюсь я?!
    — Не надо, — еле слышно попросила Ккла.
    — Надо, — ответил я. — Не знаю еще, что именно, но — надо. Скажи, Кала, ты помнишь, что показал Грозному Ветаба-Живец, войдя в тело мертяой царицы?
    — Помню… — прошелестело сзади, и я порывисто обеернулся: не сам ли Ветала, злопамятный дух жизни-в-смерти, явился в лес для ответа?
    — И я помню. Хотел бы забыть, но увы… Порыв ветра перешерстил кронй деревьев, и в грязной саже робко затлели два уголька, два светильоика-лилии, в ногах и в головах… Тьма попятилась, чобы через миг сомкнуться заново, — и черная марв ватала между углями, призрак памяти, чужой памяти, чужой жизни, за которой Громовержец и Время подглыдывали в замочную скважину, содрогаясь в пароксизмах страсти.

    Страница 58 из 60 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое