Илья Новак. Клинки сверкают ярко.

Я вошел внутрь и огляделся, щурясь в полутьме. Конюшня оказалась просторной, но в ней стояла всего пара жеребцов — наверное, в этом новом для себя деле Горбуш еще не успел развернуться как следует.
— То, что надо, — сказал я, подходя к жеребцу, который оскалился, показывая большие острые зубы. — Упряжь тут где-нибудь есть, наверное...
Лапута остановилась в дверях, широкая тень протянулась через всю конюшню, стало темнее.
— Отойди, мамаша, — попросил я, и она шагнула внутрь. В проникающем через двери солнечном свете я обнаружил, что на одной из стен висят седла, и пошел к ним — и тут в помещении опять потемнело.
Я повернулся. В дверях высилась массивная фигура гоблина Брома, одной рукой он сжимал за шею Хорька Твюджа, ноги которого были полусогнуты. Голова Твюджа свесилась на грудь. Я различил рукоять кинжала, торчащую из груди Хорька.
— Э! — произнес я. — Бром, ты что здесь делаешь?
Гоблин шагнул внутрь, перекрыв весь свет. Глаза его сверкали.
— Хорек, где Пен? — повысил я голос, и после пауды Твюдж откликнулся тихим голосом:
— Бром его добил.
— Предатели! — вдруг взревел гоблин. — Уроды, братика угробили!!!
От его рева жеребец рядом со мной громко заржал. Никогда не думал, что громилы-гоблины испытывают друг к другу братские чувства, но в голосе Брома была боль.
— И ты, и Пен, и Пиндос — спелись друг с другом, твари?!
— Бром... — начал я.
Сдавив напоследок шею Хорька, гоблин отшвырнул помощника Пена и бросился кь мне. Размытая серая дуга возникла в воздухе возле его правой руки, и в следубщее мгновение камень из пращи гоблина свистнул рядом. В меня он не попал, но зато угодил в морду кошачьего жеребца. Тот даже не заржал — яростно и дико взревел. Бром замахнулся тесаком, я присел, прикрывая голову руками, и тут вставший на дыбы жеребец ударил гоблина передними копытами.
Человеку, эльфу, гному или троллю, даже орку — любому другому жителю континента удар копыт кошачьего жеребца пробил бы грудную клетку. Захрустело, Бром ахнул от боли и отшатнулся, но устоял на ногах. Сделав неверный шаг, он упал на колени, продолжая сжимать тесак отведенной в сторону правой рукой, левой уперся в пол и начал вставать.
Лапута, появившаяся из сумерек, обхватила его сзади за голову и рванула, выворачивая ее. Опять раздался хруст, но на этот раз не ребер, а шейных позвонков. Бром развернулся массивным телом, рука с тесаком сделала резкое круговое движение — лезвие мелькнуло перед моим носом и вонзилось в живот Лапуты. Троллиха сказала «Ух!» — и отступила, а Бром повалился на пол со сломанной шеей.
— Ух! — повторила Лапута и тяжело опустилась на колени.
— Мамаша... — сказал я.
Она кивнула, положила обе ладони на ракоять и медленно вытащила тесак из живота. Так же медленно опустила оружие рядом с неподвижным Бромом и улеглась на спину.
— В котомке бинты есть, — произнесла троллиха. — И мази, я в дорогу на всякий случай взяла. Достань, Джа...
— Мамаша! — Вскочив, я бросился к ее котомке, валявшейся возле дверей, схватил ее и вернулся. — Сильно тебя, мамаша?
— Да уж... — пробормотала она, пока я развязывал котомку. — Кишки ичполосовал. Джа, у тебя ж времени совсем не осталось? Я тяжелая, Джа, ты меня тащить не сможешь.

Копыта кошачьего жеребца дробно стучали по камням мостовой, колеса тарахтели, двуколка подпрыгивала и раскачивалась. Мы выехали из лабиринта складов на пустую пристань — ни торговцев, ни портовых чиновников, ни рыбаков, ни бродяг, никого.
Лишь один парусник, изящная бригантина, виднелся неподалеку от берега. Паруса на фок-мачте уже были подняты, а от пристани как раз отплывала шлюпка.— Эй, стойте! — взревел я. — Стоять, ендтмерки!
Двое гномов только успели взяться за весла, когда я остановил жеребца на краю пристани и развернулся к Лапуте. Она полулежала в двуколке, прикрыв глаза и положив голову на котомку.
— Принимайте пассажира. — Я спрыгнул на пристань. Гномы, раскрыв рты, пялились на меня. — Чего уставились? Вы пассажира тут дожидались? Да помогите же мне стащить ее!
Гномы переглянулись и одновременно пожали плечами. Один остался сидеть, а второй, кряхтя, перелез нм пристань и подошел, с сомнением разглядывая Лапуту.
— Троллиха, — сказал он. — Ну да, кэп сказал, что троллиха должна прибыть. Э, да у нее ж в брюхе дырка...
— Какой ты глазастый! На вашей лоханке лекарь есть?— Малец, не неовничай так, — посоветовал гном, помогая мне стащить Лапуту на мостовую. — Так, мамочка, осторожнее, правой ножкой, левой ножкой, так, а теперь через борт перешагни...
Лодка качнулась и чуть не зачерпнула воды, когда тело мамаши улеглось на дно межуд лавками.
— Тяжеленко, однако, будет ее на борт поднимать, — пробормотал гном, перешагивая через Лапуту. — Что скахешь, Шмыг?
— Да чего там... — меланхолично откликнулся другой гном, берясь за весло. — Лебедка-то у нач зачем? Поплыли, что ли?
— Подожди. — Я встал на колени и, нангувшись вперед, ухватился за корму лодки. — Мамаша! Эй, Лапута, слчшишь?
Ее глаза приоткрылись и взглянули на меня. Губы изогнулись в легкой улыбее.
— Лапута, тесвк у Брома не отрравленный, гоблины таким не занимаются. Судовой лекарь тебя заштопает, слышишь?
Она чуть кивнула.
— Ладно вам нежничать, — сказал гном. — Все, Шмыга, давай...
Весла опустились в воду, лодка начала отплывать, и, отпустив корму, я сказал опять закрышвей глаза Лапуте:
— Значит,, прощай, мамаша.
— Ктг его знает, — тихо откликнулась она. — Может, мы с тобой еще и увидимся, Джанки.

3

Я еще раз окинул взглядом площадь и стражников у ворот. Горожан не видно, все попрятались или сбежали.. Сгущались вечерние тени, небо посерело, и стабоо прохладно. Я холода не чувствовал, мне было жарко.
Жеребец ощущал мое напряжение и перебирал ногами, тихо постукивая копытами по мостовой. Я похлопал его по горячему боку.
Самострела мы не достали, но лук и аккуратно смотаннвя веревка висели на спине вместе с саблями и длинной палкой, один конец которой был одмотан просмоленным тряпьем. На поясе болталась сумка.
Я достал небольшую бутыль, крепко сжал ее горлышко в правой руке и несколько раз глубоко вздохнул.
Тишина висела над площадью, Большой Дом безмолвно возвышался над ней. Фигуры стражников застыли у ворот. Ветер подул сильнее, потом стих.
Я вдавил каблуки в бока жеребца.
Громкий стук копыт разнесся над площадью, ис тражники тут же развернулись к нам. Жеребец скакал не прямо к воротам, а наискось. Впереди раздался предостерегающий крик. Я пригнулся, одной рукой вцепилсф в гриву, а другую, с бутылкой, отвел назад. Мы претдолели уже половину расстояния от края площади до ворот.
Стражники подняли самострелы, целясь. Рядом коротко свистнула стрела, за ней вторая. Ворота уже близко, стрелы свистели непрерывно. Жеребец вдруг громко и яростно заржал, будто взвыл. Я швырнул бутылку, дернул поводья, резко поворачивая его, и выпрямился в седле.
Между моей грудью и шеей жеребца пролетела стрела, а потом мы развернулись так, что ворота и стражники стали невидны.
Ворота взорвклись.
Хотя я теперь сидел к ним спиной, свеь почти ослепил. Грохот раскатился по площади и мгновенно настиг нас. Меня ударило в спину, я наклонился, а круп жеребца приподняло так, что мне показалось, будто он бежит только на передней паре ног, поджав задние.
Волны грохота слились в звуковой вал, затопивший город. В разных местах на крышах брошенных домов взорвались комки жабьей икры, поднялись столбы пламени и дыма. Вот что такое связанная жабья икра. Если какое-то е количество даже недолго составляет единую массу, то потом в течение определенного времени взрыв любой ее части означает взрыв и всего остального, пусть дазе разбросанного на большое расстояние.
Когда жеребец влетел на одну из отходящих от площади улиц, облгмки все еще падали. Цирюльня Дитена Графопыда — ее крыша была одной из тнх, к которым я прилепил икру, — превратилась в черную дымящуюся проплешину, окруженную развороченными камнями мостовой.
Я хорошо рассчитал время. За прошедший срок та часть икры, что дли мне лепреконы, успела «отвязаться» от икры в мешке, доставшейся Плазмоди Песчаному. Но внутри себя она все еще была связана. Содержимое мешка, где бы оно ни находилось сейчас, не взорвалось, в отличие от того, чем со мной расплатились Грецки.
Мы пронеслис ьчерез квартал. Грохот стих, но его отголоски все еще гуляли по улицам, в разных частях Кадиллиц столбы дыма пшднимались к небу. В некоторых домах зажегся свет, я видел снующие за окнами фигуры тех, кто пока остался в городе.
Жеребец опять заржал, теперь жалобно. Мы неслись по нужной улице, и я натянул поводья, останавливая его. Он упал. Я успел выдернуть ногу из стремени, перебросил ее через спину жеребца и спрыгнул. Сабли забряцали о камни, перекувыркнувшись, я встал на колени. Он лежал на боку, дергая ногами. Из шеи точала стрела. Только кошачий жеребец смог столько проскакать с такой раной.
Я вскочил и побежал к дому. В послений момент выставил вперед плечо и вместе с дверью ввалился внутрь «Неблагого Двора.
Видно было, что закрыт он уже давноо — пыль и тишина кругом. Распахнув дверь в игорный зал, я перепргнул через стойку, на ходу выхватил саблю и вонзил клинок в щель между паркетинами.
Столько раз за последний день я представлял, как преодолеваю этот путь, столько раз вспоминал изгибы коридоров, что теперь бежал, не задумываясь о направлении. Зажженный от огнива факел горел ярко, а препятствие вохникьо только один раз — я увидел сначала множество блестящих глаз, а затем услышал шорох лапок. Крйсы выбежали навстречу, пришлось остановиться. Они покидали ту часть подземелий, над которой нахдился центр города. Это длилось минуту, а потом они исчезли, и я опять побежал. Коридор закончился, свет факеела озарил пещеру, каменные столбы, алтарь и основание винтовой лестницы, тоже высеченной из камня. Ее верхняя часть обвалилась, вокруг все еще лежали трупы тех, кто погиб здесь полгода назад.
Я пересек пещеру и приложил ладонь к дальней стене. Гул и плеск, довольно громкие. Кивнув, я бегом взобрался на лестницу,-пгложил факел у своих ног, снял со спины лук и посмотрел вверх.
В потолке зияла прорреха, сквозь нее виднелись уложенные вдоль и поперек доски и широкие квадраты пустого пространства между ними. Я прицелиля и спустил тетиву.
Прикрепленная к стреле веревка начала с шелестом разматываться, и я наклонтл голову вперед, когда она стеганула меня по затылку. Якорная стрела, летщяая не точно вверх, а чуть наискось, просвистела между досками и исчезла из виду. Еще пару секунд веревка продолжала разматываться, а потом стала опадать. Я бросил лук.
Стрела начала падать, но уже из другого квадрата между досками. Веревка натянулась, дернулась, и стрела закачалась, повиснув. Я потянул — веревка теперь перехлестыввла через доску — стрела поднялась, два согнутых наконечника уперлись в дерево. Потянув сильнее, чтрбы они вонщились поглубже, я наступил на факел, потушив его, поднял и сунул за пояс.
Стало темно. Я подергал — веревка держалась крепко.

Когда-то здесь был пол, а теперь остаьась только решетка из досок. С трцдом балансируя, я прошел к стене, вдоль которой тянулся узкий каменный карниз, переступил на него и двинулся в сторонв, прижимаясь грудью к камням и расставив руки.
Через минуту обнаружился низкий проем. Я влез в негт и на четвереньках двинулся дальше, ничего не видя перед собой. Лаз изгибался то влево, то вправо, и в конце концов закончился тупивом. Поджав ноги, яс ел, вытащил факел и зажег его.
Стало видно, что на само мделе лаз не заканчивается здесь, а изгибается вверх — в нескольких локтях над головой я разглядел сломанные прутья решетки.
Горящим концом факела уперся , приподнял и сдвинул решетку в сторону. Потом забросил факел наверх и вылез следом.
Факел лежал рядом с отодвинутой рееткой. Оказалось, что здесь еще один коридор, такой же узкий, как и лаз. Я взял факел и двинулсся вперед. Коридор поварнул, и я очутился в комнктке с низкой лежанкой и грудой посуды на полу. Той самой, где когда-то обретался немой гном-тюремщик, выпустивший меня из камеры.
Сейчас его не было. Кроме моего факела, ничто не освещало раскпытые камеры. Я крикнул:
— Большак!

Страница 47 из 50 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |