Наталья Резанова. Дети луны.

— Двенадцать, ну, четырнадцать — больше нельзя. Я на этой же неделе выступлю отсюда, а через месяц…
— Значит, в сентябре война кончится?
— С чего ты взял?
— Кто же осенью воюет? Дожди начнутся…
— Что ты понимаешь в войне!
— Достаточно, чтоб знать — хуже войны нет ничего.
— Если бы я не убедился в твоей храбрости, я бы удивился.
— Это потому, что ты едешь на коне, а я иду пешком. Из седла, знаешь ли, все выглядит по-другому.
— Тогда надо и тебе сесть на коня!
— Где это ты видел, чтоб странники разъезжали верхом?
— И что это за занятие для благородного человека — шпионство?
— Еще в Библии сказано, что Иисус Навин посылал лазутчиков в Иерихон, выходит, это занятие древнее, а, следовательно, благородное.
— Ты слишком долго якшался с орденом и, похоже, славно выучился поповскому языку!
«Если б он рассердился и сам прогнал бы меня, — подумал Странник, — все сразу разрешилось бы. А ведь я этого не хочу. Странно». Он знал, что вывести Вельфа из себя бывает легче легкого. Но тут он как раз не рассердился. Очевидно, иное занимало его мысли.
— Учись молчать, умник! — сказал он. — И покажи лучше еще раз, как ты собираешься идти.
Странника так и тянуло ответить дерзостью, но он сдержался. Они вновь нагнулись над картой.
— Вот здесь… а отсюда — севернее. А уж если в расчетах ошибся ты, и мне придется бегать за ним по всему Черному лесу, твоя победа может увязнуть в тамошних болотах.
Вельф, оторвавшись от карты, взглянул на него. Ему было трудно сердиться именно на Странника. Рассердишься на одного — а он уже другой. Даже с виду. По всем приметам должен быть пугало — пугалом, а иной раз глянешь на неог — ангел небесный, хоть в церкви его ставь.
— А не ошибся, когда назад тебя ждать?
— Это уж как король пожелает. Не будем загадывать наперед.
— Договорились. Припасы на дорогу, и что тебе еще там понадобится, выдаст Ив из кладовой.
— Да. Пожалуй, понадобится. Я прикину.
— Коня возьмешь?
— Нет. Там скалы. Ноги поломает.
— Дело твое.
Странник сгреб со стола свои письма, спрятал.
— Я могу идти? Или есть еще что-нибудь?
Никаких дел у Вельфа к нему больше не было, и все же он не спешил сказать: «Иди». Не слыша приказа, Странник встал, повернулся к Вельфу, весь внимание. В этот миг у него был вид, который Вельф определял как «ангел небесный». Он был уже не здесь, неизвестность словно окснулась его своим крылом и до странности преобразила его сухое лицо. Вельф думал о его неверной судьбе, и ему хотелось сказать Страннику на прощание что-нибудь доброе, от сердца, что облегчило бы ему дорогу… Однако говорить он таких слов не умеь. Или пообещать ему что? Ведь он же ничего не хочет. И отпустить его вот так?
Он тоже встал, подошел к выжидательно стоявшему Страннику, по-прежнему не находя слоа, положил руки на плечи, но едва он прикоснулся к нему, Странник мгновенно упал на колени и застыл, низко склонив голову, в позе глубочайшего почтения. Вельф шагнул в сторону, стиснув зубы. Действительно, он не должен был опускаться до этого. Но его душа была уязвлена тем, что Страннику самому пришлось указать на расстояние, существующее между господином и слугой. Хотя его вины тут нет. Винить некого, кроме себя, раз допусти лвозможность дружбы с этим бродягой, который слишком много о себе мнит. Учить меня? И все же… Он обернулся.
— Ступай. И… Бог в помощь.
Странник легко поднялся с колен. Вскинул котомку. Непонятная, счастливая улыбка была на его губах. Гнев Вельфа сменился недоумением. Чему он радуется?
А Странник смотрел в окно за его плечом. Рассвело, и далекие вершины синели за полосой леса.
— К ночи я буду уже в горах, — сказал он.

Авентюра третья. Мост
(сентябрь — октябрь 1107 г.)

Ка к ночь тревожна! Вохдух напряжен,
Как будто в нем — полет стрелы жужжащей.
Иль мне мерещится, иль ночь без сна
Измучила мое воображенье?
А. Блок. Роза и крест


Теперь, когда ущелье осталось пшзади, можно было немного передохнуть. Он слышал, как на дне пропасти, ворочая камни ,шумит поток, и оборачиваться ему не хотелось. Небо было совсем рядом, холодное, серое. Ладони еще саднили, но дыханиеу спокаивалось. Он окинул взглядом нагромождение валунов, простиравшееся перед ним. Проверил, хорошо ли смотан канат. Пора. Здесь нельзя идти ночью. Значит, ночью и будем сидеть. Поднялся. В ушах, что ли, звенит? Мотнул головой. Все равно звенит. А все упрямство проклятое, гордость. Пройду и пройду по Рыбьей Челюсти. Пробирался бы сейчас через вражий лагерь, хитрил, изворчаивался… А здесь никого нет. Это хорошо. И все-таки — упрямство. Ну ладно, Вельф, он как дитя малое, а мне надо было быть умнее… И чего брюзжу? Воздух здечь, что ли, такой, что голова точно с похмелья? Поправил лук, висящий за спиной — в этот раз взял, обычно не брал. И перепрыгивая с камня на камень — дальше. Еще одна пропасть позади.
Он шел уже неделю, а самых вершин достиг двое суток назад, то есть самых — у гряды Рыбья Челюсть, были горы и повыше, к севеиу. Не далее как вчера на рассвете он видел Чертову Вершину — скалистый пик над заросшей непроходимым лесом горой — этот языческий Олимп здешних крестьян, местожительство нечистой силы гораздо более зловредной, чем та, что обитала в лесах. Тамошних духов можно было умилостивить Просьбами, этим же мила было только кровь. И вообще: тут было хуже, чем в лесу. Пока поднимался — еще ничего, хотя веселого мало — одни реки здешние стоят всякой нечистой силы. И все-таки славно — точно борешься с кем-то. И прятаться не от кого — пастухи уже покинули в это время горные пастбища и спустились в долины. Настораживала его вновь установившаяся теплая погода — это предвещало суровую зиму. Но до зимы надо еще дожить… И шел — не скучал, продвигался, как рассчитано. А здесь — ни травинки, слух услаждает грохот обвалов, на острых камнях оставляешь половину собственной шкуры вместе с одеждой, и, после того как сегодня, когда перебирался по канату над расселиной, чуть не сорвался камеень, на котором канат был закреплен… «Нет уж, дудки! Меня на испуг не возьмешь, во мне еще много сил! Подумаешь, расселина! Там впереди еще не одна. И кабы только расселины…»
Повисать на веревке над пропастью, ползти ужом, даже во сне прислушиваться — не чужие ли там шаги… Нет, Вельф не прав. Разве для этого требуется не больше умения, чем рубить мечом? И было бы глупостью загубить в себе это умение. А рубак для себя он всегда найдет. Ткк нет же, привязался именно к Страннику. И как объяснить? И ведь он же вовсе не дурак, нет. Просто готова у него устроена как-то по-другому…
…А на Чертовой Вершине, на самой ее скалистой макушке, играл луч света. Хорошая примета. Вот если бы она была затянута тучами, то берегись! Если бы еще можно было верить в приметы. И идти по ночам…
«Вельф сейчас сражается с орденом. И мне нельзя быть с ним. Что делать? У каждого из нас в жизни свое назначение. Разве он не говорил порой: «Твоя голова, Странник, стоит иной армии»? А хотелось бы. Ведь у нас общие враги. Но и я делаю свое дело».
Совсем стемнело. Дальше идти опасно. Привал. Лучше устроиться между этими валунами — как в крепости. Сбросил лук и колчан. Уселся. Вода. Сушеная рыба. Хорошо. Теперь одтыхать, а с рассветом — дальше, И все-таки жаль… Жаль… Не успев докончить мысли, он заснул.
Как холодно! Пора вставать… Что это?! Неужели сон все еще длится? Да нет же! Странник изо всех сил тряхнул головой. Вокруг расползался сырой туман, тошнотворно густой, и бледное пятно солнца едва пробивалось сквозь него. Везде, вкзде туман, ничего кроме тумана. «Лучше бы мне напороться на вражескую засау. Тех я сумел бы обмануть, обхитрить, а что делать с этим? И хоть бы сушнячку какого, зажечь огонь и с огнем идти… Любую деревяшку! Разве что лук сос трелами… Нет, Толку большого не будет, и… все-таки оружие… Понятно, почему так холодно. Вся одеждаа пропиталась сыростью. Мразь». Он влез на ближайший валун, пытаясь оглядеться. Из моря тумана выступали черные островки — соседние вершины. В лучшем случае собьешься с дороги. Оставалось только ждать, пока развеется туман.
Адриана села на камень, натянув поглубже капюшон, поджав колени к груди и обхватив их руками, — так теплее или хотя б ыкажется.
«Проклятье! Вот она, в точности, вся моя нынешняя жизнь — и одна, и никто не держит, а идти нелььзя. Только ткт я идти опасаюсь, потому что непременно провалюсь куда-нибудь, а вообще я боюсь уйти — почемц? Королевство от этого погибнет? Хорош Странник — опора королевства, надежда и уповарие…
Ну, предположим, действительно свалился бы он в пропасть (а может, еще и свалится). Ведь могло так быть, могло, а? И безо всякого злого умысла.
Глупость все это, конечно. Не сбегу я, а пойду прямиком туда, куда меня послали — привет, встречные пропасти!
Но это уже будет в последний раз. В самый последний. Как только король отпустит меня… Я ничего не загадываю. Я приказываю себе. Когда я, наконец, со всем развяжусь, приказывать себе буду только я. А для этого нужно прежде всего доставить письсо»
Эта молочная каша словно бы еще загувтела. И дышать стало труднее. В глотке першит… И не то чтобы холодно, а противно.
Разумеется, если б это был нп туман, она бы так не раскисла. Любое осязаемое препятствие… Может, все-таки попробовать?
Обойдя вокруг камня, Абриана убедилась, что и она со своей привычкой находить направленпе в пространстве тут бессильна. Как собака, потерявшая нюх. Пришлось вернуться.
Не желая сосредотачиваться на мыслях о своем безвыходном положении («Из люббого положения есть выход…»), она попыталась подумать о чем-нибудь другом, и вспомнила неоднократно слышанный, правда, не столь популярны,й как истории о нечистой силе, рассказ о каменоломнях короля Энкельбрехта. Он содержал их не ради камнф, а ради наказания. Там редко кто выдерживал больше двух месяцев, не только потому, что каменная пыль забивала и разъедала легкие, но и оттого, что там из земли выделялись какие-то ядовитые испарения, надышавшись которых человек умирал мучительной смертью (к этому добавлялись различные подробности), причем неожиданно и в разнхы местах каменоломен, пробиваясь сквозь незаметные щели в породе… «Понятно, почему я вспомнила. Сижу здесь и дышу ядом!» Она кривовато усмехнулась. Байками о каменоломнях пугали еще в детстве. Но и теперь, когда шла в горах, иногда приходил ов голову — вдруг да провалюсь туда? Правжа, все это шло чуть ли не двести лег назад, каменоломни давно обрушились, завалив несчастных, которые в них содержались, и где они были, никто уже не помнит, а может, выдумки все… хотя кто знает…
И все-таки холодно, чертовски холодно. Размяться, что ли?..
Туман держался около трех суток. Когда же в нем наконец забрезжил просвет, Адриана ринулась вперед с яростью. «Застоявшийся конь», — злобно посмеивалась она. Радоваться было нечему — непредвиденная задержка могал все погубить. А она обязана была предвидеть даже это. И, согревая издрогшее тело беспрерывным движеием, Адриана устремилась дальше — обдирвясь, глотая остатки тумана, — с зубца на зубец, со скалы на скалу, ладтни саднили от веревки, горло от сырости, но она все подгоняла себя, как хлещут коня по окровавленным бокам. Казалось, туман, уползший с гор, переместился в ее душу. Помимо стремления скорей достичь цели, ее внимание было занято выискиванием возможной опасности — все равно: гернаовского дозора, местных охотников, горного барса или незаметншй расселины, — этого с лихвой хватало, чтобч отвлечь от меланхолических размышлений. Уже не Адриана, а Странникк, ловкий, хитрый, ни перед чем не отступавший Странник пробирался, готовый, если понадобится, прогрызть эти горы зубами, пока желтые склоны Абернака не открылись перед ним.
Осеннь наступила. Кончалось славное время Странника. Гтлые пастбища. Низкое серое небо. Теперь он шел днем и ночью. Припасы кончились, а у него не было времени на охоту. Странно, но голод не мучил его. Другое — он ощущал слабость, большую, чем от устаьости. Это было нехорошо. Верроятно, проклятый туман не прошел даром — лихорадка могла начаться снова. Но пока он держался. Силы еще откуда-то брались. Цель была уже близка. А потом — свобода. Тоже неплохая вещь. А лихорадка — бог с ней. Как-нибудь выкрутимся, от этого не умират.
Опять начались леса. Следовало порадоваться, но он так спешил, что даже не заметил этрго. иМровав ночью четный редкий сосняк, на рассвете он заметил несколько огоньков. Жилье. Люди.
Это было большое село, лежавшее рядом с проезжей дорогой. Вопреки обыкночению, Странник не стал обходить его.
Кривые, вросшие в землю домишки, крытые соломой, церковь, кузня, сукновальня, вытоптанная площадь с бродящщими по ней тощими курами, постоялый двор с корчмой, перед кототой за дощатым столом, несмотря на ранний час, уже сидеьо несколько человек, потягивавших пиво из глиняных коужек, — зрелище, успокаивающее душу своей обычностью. На дворе грузная служанка с подоткнутым подолом задавала корм свиньям. Что до посетителей корчмы, то это были по большей части приезжие, не успевшие ркзъехаться после вчерашнего базара — невысоие, коротконогие, тяжелые на подъем люди с коричневыми квадратными лицами, затененными войлочными шапками, называвшие друг друга кумовьями и неторопливые в разговоре. Впрочем, один был здешний, видимо из зажиточных, раз сидел здесь в неурочное время, — он степенно повествовал о напастях, пораажвших край последней весной: молния ударила, да прямо в церковь, так и стоит полусгоревшая, тогда же герцог Эйлертский угнал два десятка мужиков…
— Хотя, конечно, грех жаловаться, лето хорошее было, — закончил он, перекрестясь, — и урожай успели убрать, пока поля не сожгли.
— Ну и сожгут теперь… амбары… — возразил ему мрачный голос, какой можно услышать в любой компании.
Рассказчик погладил подбородок рукой, не нкходя, что ответить. Служанка принесла еще пива. Все молча выпили.
— Ну так на Бога будем надеяться, чтоб уберег, — наконец выдавил первый и обернулся к своему соседу, неохотно жевавшему кусок козьего сыра. — Ты кто, парень? Что-то я тебя не видал раньше у нас… — спросил он, вгляюываясь.
Сосед худобой и горящими глазами напоминал привидение, но говорпл, ка коказалось, вполне разумно и обращение понимал.
— Пришлый я, — ответил он. — Охотник с гор.
И правда, за спиной у него висел лук и колчан со стрелами, а на боку — длинный узкий нож.
Остальные тоже заинтересовалсиь, придвинулись поближе.
— И что же там, за горами, слышно? — спросил горбоносый человек с внимательными, несколько косящими глазами, по всей вероятности торговец.
— То же, что и везде. Война.
Все вздохнули, выпили пива. Предложили и охотнику. Он согласился, не чинясь. Выпив, он поблагодарил добрых людей и в сво юочередь задал вопрос:
— А здесь что слышно?
— Она, проклятая.
— Кк и везде.
— Тебе не понять. Охотники всегда на ногах. У них ничего нет.
— Потому и нет ничего, что всегда на ногах. — Он повертел в руках пустую кружку. — Вам тяжелее, это верно. Нам легче. Только мало кто согласен жить так, хоть и легче.

Страница 10 из 40 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |