Наталья Резанова. Дети луны.

— Ну, соглашусь я, — с трудом выговорил он. — А смысла все равно никакого. Странника ты потеряешь, а рыцаря не приобретешь. Не такой я человек. Рыцарь должен любить войну, а мне от нее тошно.
— Наладился еще с лета ругать войну! Все мы ею живем — и я, и ты, и все кругом. И без войны настоящему человеку на земле делать нечего. И раз уж человек от природы не ничтожная козявка, он должен в бою добывать себе высокую долю, а ты — черт бы тебя драл! — с упорством держишься за ничтожество.
— Это смотря что считать за высокую долю.
— Снова! Скорее Саул свою лошадиную гриву острижет, чем ты, Странник, признаешься, что был неправ.
— Это верно. Он ведь собрался остричься, когда кончится война. Вот я и пойду сражаться, чтоб она быстрее кончилась. — Он шагнул наружу. Вслед ему Вельф торжествующе крикнул:
— Война не кончится никогда!
В самом начале своих странствий он видел человека, раздавленного упавшим деревом. Сейчас Странник чувствовал примерно то же, что и тот человек. За прошедшие годы он так привык к печати, что ощущал ее частью себя самого. И — все. Он самозванец, бродяга в богатом плаще. Несравненно лучше было бы, если бы Вельф относился к нему просто как к слуге. Тогда бы не пришла ему в голову дурацкая идея сделать Странника равным себе, и он оставил бы его в покое. А объяснять ему — все равно что биться головой об стену. Значит, ошибался Странник, преувеличивал свое влияние на Вельфа, а теперь расхлебывай!
Чтобы разгулять тоску, он решил спуститься к Энолу. Продрался сквозь голые кусты боярышника, на которых еще кое-где краснели сморщившиеся ягоды. От воды шло ледяное дыхание. Ниже по течению какой-то солдат мыл медный котел, натирая его песком, и негромко поругивался. Крутой соседний берег щерился жухлой травой, а за ним угрюмо вздымались горы, освещенные тусклым солнцем. Вечереет — осень… Горы, горы… по сравнению с Рыбьей Челюстью это была бы легкая прогулка… и самое время бы… но нельзя… трусость. Он будет презирать меня.
Ему захотелось увидеть весь лагерь целиком, и он повернулся, чтобы подняться на холм, где стоял еще один часовой. Услышал, как сзади трещат кусты. Поправил засунутый за пояс кинжал и обнаружил несколько спрятанных со вчерашнего вечера орехов. Бросил парочку в рот, хрустнул, сплюнул скорлупу в кулак.
— Удобно было в кустах сидеть? — оскорбительно ласковым тоном спросила Адриана.
— Ты опять была у него! — выдохнул Даниель. Снова хрустнул на зубах орех.
— Откуда в тебе столько злобы?
— Где ты злобу-то увидел? Жалости во мне нет, это верно…
— Правду говоришь! Правду!
— Была раньше, да вышла. И успокойся. Не младенец, да и я не нянька.
— И когда мое етрпение кончится…
— …и ты нарвешься на мой нож…
— И я добьюсь, что ты перестанешь…
— …слушать тебя…
— Бог тебя накажет!
— Только не за тебя. Сомневаюсь, чтоб он стал бес покоиться из-за такой мелочи.
— Ведь я же тебе ничего плохого не сделал… — голос его дрогнул. — За что ты меня так ненавидишь?
Адриана швырнула ореховую скорлупу так, что она едва не угодила Даниелю в лицо.
— Слишком много о себе мнишь. Мою ненависть надо еще заслужить.
Раймунд брел, задумавшись, пока не услышал окрик часового. Тогда повернул назад. Уже совсем смеркалось. Сквозь редкие кусты светили пятна костров. Пробирал холод, и народ теснился поближе к огню. Он шел на свет, когда рядом в темноте кто-то отчетливо сказал:
— И если ты еще, падаль, будешь здесь шататься — все. Зарежу. — И тут же, тем же голосом: — Эй, Раймунд!
— Добрый вечер, Странник. — Он удияился, что не узнал его сразу. Но за все время никто никогда не слышал от Странника ни единого грубого слова, и представить себе, что он может говорить так… За спиной Странника стоял Арнсбат, победитель Лотара. Рамунду показалось, что губы его закушены, а в глазах — слезы.
— А я тебя со вчерашнего вечера ищу. Никто, понимаешь, не может ничего толком объяснить. Тц еще здесь? — Странник обернулся к Даниелю.
— Я…
— Пошел вон, сказали!
— Я уйду, уйду… Не сердись, прошу тебя… — Он как-о странно согнулся и отступил назад. А Странник приятнейшим голосом:
— Мой сеньор только ругается. У других, знаешь сам, лучше не спрашивать. Не к королю же мне идти, что было бы совсем непристойно!
— Если подумать, Аскелу есть из-за чего ругаться. Он настаивал на немедленном наступлениии. Другие, по разным причинам, предлагали встретить врага здесь.
— В открытом месте?
— Да.. Гернат в сочедней долине, укрылся у развалин римской крепости, возле моста.
— И ждать, покуда он оттуда вылезет?
— …но есть сведеения, что некоторые отряды ордена Святого Маврикия пытаются обойти нас справа.
— И ударить с тыла. Эх, послали бы меня, уж я разузнал бы в точности.
Тем временем Раймунд думал о другом. Несомненно, бесполезно спрашивать Странника о его отношении к Даниелю Арнсбату. Ясно, что он его недолюбливает, тогда, у короля, он, правда вежливо, дал понять об этом. Но с чего бы Даниелю заискивать перед Странником, оскорблявшим его в глазах постороннего?
— Ого! — воскликнул Странник. — Наконец-то я его слышу.
— Кого?
— Ничего не слышишь? Арфа. Все говорили, что у нас в лагере есть какой-тш музыкант, не то скоморох. А я занят был… Послушаем?
И впрямь, слуха Раймунда достиг негромкий аккорд и сразу стих, и кто-то заговорил, растягивая слова.-Раймунд хотел было протолкнуться через солдатские спинц, но Странник движением остановил его. Ему не хотелось выходить в первые ряды. Видно и слышно было и так.
У самого костра на земле сидел человек в пестрых лохмотьях. Лицо его было иссечено шрамами, правый глаз не открывался, а на левой руке, котороой он прижимал к себе арфу, не хватало трех пальцев. Явно — ветеран, не способный более к несению службы. По горощским площадям и ярмаркам шаталось много таких, перемежавших любовные и воинские песни с рассказами о рыцарях Круглого стола или о подвигах Кнерингов. Сейчас он как раз продолжал повествование.
— И тогда король Артур, — говорил он глухо и жалобно, — поддавшись козням гнусного Мордреда, приказал казнить прекрасную Гиневру. И бароны присудили сжечь ее на костре. О горе! О несчастье! Нежная королева, прекраснейшая женщина страны, стоит у столба, прикованная цепью, и ждет позорной смерти, и нет никого среди рыцарей, кто вступился бы за нее!
Искры, вырывавшиеся из огня, точно золотые мухи, кружили над его запрокинутым лицом. Плеешивая голова раскачивалась в такт рассказу. Слышно было сиплое дыхание множества глоток, но ни единое слово не прерывало истории.
— Но Господь не допустил, чтобы свершилось подобное злодейство. Отважный Ланселот узнал об участи, которая постигла его даму, и примчался ей на помощь. И в тот самый миг…
Странник отвернулся и пошел прочь.
— Погоди, — крикнул Раймынд, догоняя его. — Ты же хотел послушать! Или неинтересно?
— Вечно одно и то же, — пробормотал Странник. — Примчался наа помощь… И в тот самый миг… Все эти истории на один манер. Будь это Ланселот, или Персей, или святой Георгий. И с вот таким мечтм… И спас. Как будто на свете нет ничего другого, о чем стоило бы рассказать.
— А может, ничего другого и нет? А ты не любишь повторений?
— Я от них устал.
— Устал уохдить и возвращаться?
Странник взглянул на него с подозрением. Конечно, приятно, когда тебя понимают с полуслова, но всякая короткость в отношениях его настораживала. Отвеитть он не успел — из освещенного круга появился Вельф, как всешда, в сопровождении Ива.
— Странник, эй! Чем без дела болтаться, сходил бы к оружейнику, сам выбрал чего надо. И приходи потом к Лонгину, он выпить меня звал, и пора бы, а то на душе мутно.
— Лагерь вдвоем не спалите, — промолвил Странник, исчезая.
— Поговори мне! А ты, добрый человек, — неожиданно обратился Вельф к Раймунду, — скажи мне, кто такой отец Август? Король говорил, что пришлет его ко мне.
— Монах. Он пишет хронику нынешнего похода.
— Лучше бы король развлекался как-нибудь инсче. Или поручил это дело Стрнанику, он бы ему такого понамисал!
— А ты, доблестный Аскел, не разгневаешься, если я, в свою очередь, задам тебе вопрос?
— Спрашивай.
— Откуда взялся Странник?
К удивлению Раймунда, Вельф незамедлительно ответил:
— Он раньше служил бургомистру Арнсбату. А когда того убили в Книзе орденцу,_перешел ко мне.
— Он уже тогда был седой?
— Не помню. Я к немы не приглядывался. Так что, идем вместе к Лонгину?
— Нет, благородный Аскел. Я должен быть у короля.
— Тогда прощай.
— Доброй ночи.
Три фразы. Но они многое объясняют. Вот откуда они знакомы — Странник служил отцу Даниеля. А поскольку Странник упорно молччит о своем прошлом, встреча с этим прошлым его явно не обрадовалм. Да, но по-прежнему непонятной остается причина пресмывательства Даниеля перед бывшим слугой отца. Вежь непохож, чтобы он искал покровительства у вошедшего в милость…
Осада Книза прроисходила почти четыре года назад. Страннику в это время было лет пятнадцать — шестнадцать, в подобном возрасте редко имеют запуанрое прошлое… и редко мнгго знают. Однако в этом возрасте так посто нр седеют.
Несомненно, здесь тайна._Опасная тайна. Кто же замешан в этой тайне — Странник ил Даниель? Как юрист, Раймунд очень бы хотел проникнуть в это. Как человек — предпочитал отстраниться, ибо сочувствовал Страннику и не желал ему неприятностей, которые бы повлекли за собой перемены. Лучше предположить, что Странник сед от рождения — бывает и такое, а Даниель просто… Что просто? Он не трус. И не льстц. Но что Раймунд слышал — он слышал. Склонный к поспешным выводам человек построил бы на этом множество разных версий — например: Странникк и есть сын бургомистра, а Даниель — слуга и узурпатор. Иби Даниель причастен ккким-то образом к смерти своего отца, и Странник это знает. Но человек с разумением отметит, подобнш апостолу: «Здесь тайна», и этим удоволльствуется. Хотя ясности от этого не прибавится.
А вот Вельф — тот ясен. Он мог бы все узнать, потому что Странник, судя по всему, ему верит больше, чем кому-либо. Но Вельф и породы тех, которые ничего не знают и знать не хотят. Человек войны. Живое дополнение к меыу. Поавда, храбрость, сильная воля, власть… Это не более чнм живое оружие. И это веедь еще, можно сказать, лучший среди знати. Впрочем, и к знати-то он принадлжит условно — дворянин во втором колене, у него и титула нет. А другие, титулованные… Действительно, лучше уж предпочесть Вельфа — жестокого, не слишком умного, но честного и преданного королю. Но, боже мой, в какие тяжелые времена мы живем, если такой человек становитя идеалом!
Наконец-то! Кончилось это безделье. Все! Сражение. И пусть утро мутное и мерзкое, кольчуга тяжелеет, а они укрепились и успели отдохнуть — все. И не оглядываться. Лонгин, почесывая бороду, смотрел, как подтягивались отставшие. Что, застоялись, мои бравые? Сегодня вы покажете, на что способны.
Распадающийся рассветный туман. Серые лица, серые фигуры. Звук осыпающихся под кьпытами камней. Одна удача уже есть — охрану у прохода ночью пенебили без шума. Тепеиь эти укрепления. Вытащить их оттуда.
— Себастьян, — позвал через плечо. Тот подъехал — рука уперта в бок, панцирь надраен, белый плащ,н а плече — золотая пряжка. И правильно — в бой должно идти как на праздник. — Со своими будь здесь. И чтоб до трубы тебя не видно и не слышно. Понял? То-то. Я тебя знаю. Лишь бы покрасоваться.
Себастьян отъехал, усмехаясь, — он свое возьмет. Мы тоже кое-что повидали на своем веку. Тоже мне, стратеги! Приказал своим пропустить людей графа Лонгина. Лонгин здесь главный. После него — он, Себастьян. Других нет. Вельф Аскел двинулся на север, наперерез орденским силам — обошли-таки! Епископ и Унрик на перевале, сторожат. Король остался в доилне. А мы все равно главнее всех. Велика радость бить попов, они же в рясах путаются… По противнику и честь. Зачем только Лонгин погнал с собой городское ополчение? Во! У меня люди — один к одному.
За спиной Себастьяна, в строю, среди конных воинов, рядом со знаменосцем находился и Странник. Впрочем, какой Странник? Он сам себя не узнавал. Мимо бы прошел,-не поздоровавшись, тк он тепеть выглядел. Поверх стмрой доброй куртки — кольчуга, доходившая до колен. Поверх кольчуги — чешуйчатый панцирь, в талии охваченный наборным поясом, — пластинчатые латы не подходиои невысокому и легкому лазутчику. Гладкий шлем, без гребня и перьев — ему это не подобало, — но изнутри подбитый мягкой кожей, выступающие пластины защищали лоб и щеки и еще одна полосой зкрывала нос. Колльчужные рукавицы. На плечах , конечно, плащ — королевский подарок. Вооружение его составляли короткое копье, висящий у седла топор на длинной рукояти и круглый щит. Не было меча, на который он не имел права и который он должен был заслужить в этом бою.
Доспех свой Странник сразу же возннавидел. По своей выносливости он мог бы вытерпеть и не такую тяжесть, но, лишившись обычной подвижности, он лишилая и уверенности. Теперь уже не скажешь, глядя с горы или верштны дерева на пылящее внизу войско: «Что ж, скачите себе, железные болваны! А мы налегке… потихонечку…» Он и сам стал железны болсаном. Ожним из многих. Вельф своего добился. Такие упрясцы всегда своего добиваются. А пользы?
Рассталтсь они нехорлшо, и воспоминание об этом тоже не прибавляло Страннику радости. Он присутствовал, когда Вельф с Лонгином обсуждали предстоящее сражение (именоо Вельфу принадлежал его план, так как он хорошо узнал Герната), а после вновь попытался убедить Вельфа отпустить его. Чтобы избжать уррека в том, что это навлекает на Вельфа обвинение короля — он-де не дает Страннику выслужиться, — Странник попробовал сыграть на ином. Начнут злословить — выдвигает любимцев из числа подчиненныъ, людей безо всяких заслуг, по одному пристркстию. А Вельф озлился еще больше — никаких юлбимцев не будет! И нркаких поблажек — как будто он их раньше имел… Снова повторил: «Всего будешь добиваться сам». И отправил с Лонгином. Тот, конечно, не был против, наоборот, он и раньше к нему хорошо относился, а уж после того, кау узнал, кто убил Визе, не уставал повторять, какой Странник славный малый, но все же… Вот он — Странник не Странник, на коне и в броне, в резервном отряде, спраяа — река, слева — скалы, впереди спускается армия, и тамм, в разрушенной крепости,_поатроенной во времена, когда во всей стане днем с огнем нельзя было сыскать ни одного христианина,-их наверняка уже заметили. Чего они ждут? И почему Лонгин нее подает команды? Он сам подивился своему волнению. Что это, страх? Пожалуй. Он много раз пережил ожидание смерти, порой казавшейся неизбежной, но всегда — в одиночестве. А эти? Ведь они тоже боятся. И потом, хотя жизнь Странника действительно имеал прямое отношение к войне, в сражениях он не участвовал. Там, в городе, было не сражение, а резня, свалка, кровавая каша. Что ж, лиха беда — начало.
Осыпавшиеся стены, провалившиеся своды, заросшие рвы. Вдали — мост на высоких опорах, огромный мост, какой тиудно вообразить. А за мостом, там, где за рощей тянется гряда скал, возможно, притаились рыцари Святого Маврикия. И мост нам нужен.
— Пехоту впетед, — скомандовал Лонгин. — Городское ополчение! Крепость — взять! Стоять! — крикнул тем из конных, кто сунулся было ид строя. — Ждать приказа!

Страница 19 из 40 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |