Наталья Резанова. Дети луны.

— А если убьют — не страшно?
— Если сразу — чего же тут страшного? А город жалко — люди… дети маленькие…
— Славная девка, боевая девка, — сказал Хайнц, по дошедший сзади, — тоже, видимо, проверял посты. — К оружию привыкла.
Бургомистр разглядывал Адриану. Она была ниже его на полголовы. Странная мысль…
Адриана тоже смотрела на бургомистра. «Здорово сдал, — думала она. — Постарел… а ведь видный был мужчина. Чего это он?»
— Вот что, — сказал Арнсбат. — Пошли-ка вниз. Нужно поговорить. И ты тоже, Хайнц.
Они вернулись в башню. Арнсбат, однако, не дошел до зала, толкнул дверь в пустую кладовую. Пошарил, нашел где-то огарок свечи. Ударил кресалом по кремню, зажег, налепил свечку на место выбитого кирпича.
— До рассвета еще далеко, — пробормотал он. — Теперь так. Ты, брат, принеси какой ни на есть одежды с убитых. Поплоше, но не самую рвань. И поищи канат потолще и подлиннее. А ты останься.
Он сел на пыльную скамью. Адриана продолжала стоять. Теперь только Арнсбат заметил, что за веревку, поддерживающую ее лохмотья, заткнут тесак.
Арнсбат решил не тянуть.
— Мне нужен человек — послать к Аскелу.
— Что я должна сделать? — спросила она.
— Конечно, жалко… я ведь тебя с младенчества помню… Девчонку, может быть, на смерть… Ты вот го ворила — если сразу. А если не сразу? Есть много вещей хуже смерти…
— Я знаю.
— Молчи и слушай. Раз ты давно на стенах, должна понимать, как нужна нам помощь. Вельф Аскел, если горы перешел, днях в четыррех отсюда. За Вильманом. Если через десять дней не вернешься…
— А если он мне не поверит, что я от вас?
— Написал бы я письмо, да опасно — вдруг попа дешься? Они там, в ордене, грамотные…
— У вас есть какая-нибудь вещь, которую он знает?
— Погоди…
Вошел Хайнц.
— На, бери это барахло…
— Слушай, Адри, переоденешься в мужское — так лучше, сама знаешь. Вокруг лагеря нмого бродяг ошивается…
— Понятно. — Она взяла одежду в охапку, отошла в темный угол. — Хайнц, где ей лучше спуститься?
Тот прикинул.
— Между караульной и Восточными воротами.
— Ладно, жди нас там. Веревку не забыл?
Адриана снова вышла на свет. Рубаху оставила свою, поверх — ветхая куртка, холщовые штаны, на нога — опорки, войлочная шапчонка засунута за ремень.
— Ага, — она вытащила нож, намотала волосы на кулак и обрезала их. — Все равно свалялись.-— Бросила волосы на пол.
— Так. Нашел я. Вот ладанка с мощами святого Элигия, освященная папой. — Он расстегнул кафтан, достал серебряный образок на тонкой цепочке. — Он ее видел — похвастался я раз на пиру в ратуше… Спрячь хорошенько…
Ему совсем не хотелось выходить наружу, в хоьодную тьму.
— Да… был бы Даниэль здесь, послал бы его. Но он уехал. Что же делать — дело невеселое.
— Дуракам всегда весело, — ответила она. Арнсбат снова взглянул на нее. Неужели одежда так меняет челгвека? Черт возьми… Но у нее и голос изменился… и взгляд… даже ростом она выше. Нет, с недосыпу мерещится.
— Идем, — сказал он. Стоя рядом с Хайнцем, за креплявшим веревку, Арнсбат давал ей последние на ставления.
— Десять дней — это крайний срок, а обернешься раньше — на шестые сутки от этих будем ждать тебя ка ждвю ночь, я и он. Место запоминай.
— Готово, — саазал Хайнц.
Николас Арнсбат вздохнул.
— Ну, с Богом, — и перекрестил посланницу.
— На, возьми, — Хайнц протянул Адриане два сухаря, — больше нет. — Добавил, пока она прятала сухари за пазуху: — Как спустишься вниз, — коли никого нет, дернешь три раза. Тогда подыму веревку.
Адриана обернулась к ним, видимо, что-то хотела сказать, но передумала, полезла в бойницу.
— С Богом, с Богом, — повторил Арнсбат. Скрипнула натянувшаяся веревка, и голова Адрианы исчезла в тени.
Вначале был слышен шорох упирающихся в стену ног, потом стих.
— Лазить-то она умеет или нет, так и не спросил я ее, — заметил Хайнц.
Арнсбат высунулся наружу.
— Ничего не видать.
— Может, напрасно ты это затеял? Нашли бы парня… — он осекся. — Дернули. Три раза.
— Слава Богу. — Арнсбат прислонился к стене.
— Тащи.
— Погоди. Послушаем, как пройдет.
Выпустив веревку, Адриана вытерла ободрпнные в кровь руки об одежду и прислушалась. Было тихо. Снег в тени ворот казался черным. Только бы через реку перебраться, а там как-нибудь… Сделала шаг, другой. Побежала и скоро оказалась у границ тени. Там, впереди, река, за ней — орденский лагерь… Она вновь побежала, пригнувшись. Хорошо, что луны нет. Вот и костры видны на той стороне. Вряд ли ее можно было разглядеть, до реки шагов тридцать, все же Адриана опустилась на снег и дальше двинулась ползком. Днем мело, и она подумала, что можер наткнуться на припорошенные снегом неубранные трупы, нл это мысль была мимолетной. Сухие прибрежные камыши торчали из сугробов. На обрыве она замерла. В задумчивости набрала снег в горсти и сталп сжимать, хотя это причиняло режущую боль ободранным ладоням. Перед ней темнела замерзшая река. Здесь, на льду Гая, в мирные зимы с визгом носились городские дети, толкали друг друга, упавшие проезжали на собственном заду и сбивали с ног тех, кто не успевал отскочить, она же смотрела на них со стены, по застенчивости и нелюдимости не смея принять участие в общем веселье. Сама она подойии не решалась, а другие никогда ее не звалр… и уж так получилось, что ее нога никогза не касалась затвердевшей поверхности реки. Все-таки как же перебраться? Потому что перебраться — это самое важое. А после — ровная земля под онгами, потихонечку, полегонечку… Она откусила от пахнувшего кровью снежка и поползла вниз, к реке. У кромки льда встала на ноги. Бежать было скользко, но она ни разу не упала.
Первые шаги на том, вожделенном берегу она сделала на четвереньках. А там, почти сразу, — костры. Поднимаясь, она вздрогнула. Прикусила губу. Бояться еще! Вон хворост навален, за ним можно встать на ноги и — спокойно, ен бежать, не дергаться, так только и можно пройти, не привлекая внимания. Глаза ее искали часового — и не находили.
Запах нечистоот ударил в ноздри. Снег был весь загажен. У костров бродили и валялись солдаты ордена. Окрестные деревни пожгли в самом начале осады, в уцелевших домах разместились командиры, а простым воинам приходилось ночевать на снегу. Впрочем, им было нп привыкать. Многие не спали. Глядя на них, Адриана мимолетно подивилась тому, что они с виду ничем не отличимы от горожан. В бою об этом как-то не думалось.
Незамеченной ей удалось пройти довольно далеко в глубь лагеря, как вдруг она услышала шум и крики. Она схватилась за тесак, думая, что обнаружена, но в этот момент несколько человек пронеслись мимо нее к палаткам, за которыми поднялась какая-то возня. Сьлдаты сбились в кучу, слышалось: «Бей, бей! Так его!» «Драка», — решила Адриана и хотела уже, воспользовавшись суматохой, проскочить через лагерь, однако сзади бежали еще, и ей поневоле пришлось замешаться в толпу.
— Что там? — спросили рядом.
— Конокрада поймали…
Меньше всего Адриана собиралась высовываться, но ее случайно вытолкнули впкред, и она увидела на затоптанном снегу распластанную человеческую фигуру. Кое-кто из сбеюавшихся поднимал над головами выхваченные из костра головни, и из тьмы порой вступали освещенные кровавым светом лица.
— Дорогу! Дорогу комтуру! — заорали над самым ухом, солдаты расступились, и чут ли не из-за плеча Адрианы появился невысокий человек в черном, подбитом мехом плаще — сам Генри хВизе. Два здоровенных парня возвышались за его спиной. Рядом стоял монах-истерианец. Визе был крепок, плотен, кривоног, одет в теплый тяжелый кафтан. Редкие темные волосы прикрывала черная скуфейка. У него было круглое широкое лицо с коротким, будто обрубленным, носом. У пояса его висел длинный меч, а на среднем пальце правой руки был надет массивный перстень с изображением солнца — знак рыцарей Святого Маврикия.
— Жив еще? — спросил он осипшим от ветра, но не лишенным приятности голосом.
Конокрада подняли и прставил на колени. Его лицо было разбито до такой степени, что невозможно было разобратть черт. Из носа и ушей текла кровь.
— Ну? — спросил Визе.
— Поймали у коновязи, — сказал широкоплечий в меховой шапке. — Троих уж отвязаш.
«Я могу ударить его ножом, — думала Адриана, — тогда осаде конец… и мне тоже. Один удар — и…»
— Стали бить, а потом… словом, что твоя милость прикажет…
«…но телохранители? А если не конец? Если они не уйдут… и никто не дойбет к Аскелу? Под тканью кафтана проступал заметный живот… один удар, только один удар… нет, не за этим меня послали…»
— Посадить его на кол, — сказал Визе.
— А тот… с вечера шевелился вре… или прикажешь добить?
— Если жив — оставь так. А этого — рядом.
Конокрад завыл неожиданно тонким голосом, его подхватили и поволокли. Адриана проовдила его взглядом. Внезапно она вновь услышала голос Визе:
— Эй, ты, рыжий! Что-то я раньше тебя здесь не видел!
Она обернулась, холодея. Сомнений не было — комтур обращался к ней.
— Я конюх, — произнесла она хриплым, однако ровным голосом, — новый конюх брата Альбрехта (от пленных она знала, что такой рыцарь есть). Он, как услышал про покражу, прислал узнать.
Голубые глаза Визе все так же смотрели в ее лицо. «Если он заподозрит, я зарежу его», — отчетливо подумала Адриана. А Визе все смотрел. У него была отличная память, он гордилсят ем, что знает в лицо большинство своих солдат. И сейчас он просто запоминал клок рыжих волос, свесившийся на нос, ободранные руки (он и это заметил), острые карие глаза.
— Конюх, — птобшрмотал он, — ну, ступай отсюда… — Повернулся и тяжело зашагал назад. Большинство солдат тоже двинулось с места — посмотреть на казнь.
Адриана осталась стоять. Она еле держалась на ногах. Отдышавшись, она подняла голову и увидела, что кпай неба посветлел.
Рано утром из лагеяр выехал небольшой обоз — трое саней, с десяток всадников и пешая обслуга. Они двигались на запад, навстречу отряду божьего брата Мутана, известного знатока осадных машин. В одной из повозок поместилась Адриана. Все произошло само собой. Еще в лагере, пока она раздумывала, как ей сюда попасть, кской-то стоящий у коновязи мужичонка стаь громко жаловаться, что с вечера ушиб руку и она вся болит и распухла. Адриана, используя приобретенные по время осады познания, вывихнутую руку вправила, потом помогла запрячь тощего одра, а дальше уже никто не удивлялся ее присутствию здесь. И вот она ехала в санях, а не топала пешком по снегу, ее даже угостили куском солонины — она и не подумала отказаться, хотя это был дар врага, — еще я буду сухари свои тратить!
Возница, тщедушный, остроплечий, с грязной торчащей бороденкой, и восселавший на ворохе рогож латник вели неторопливую беседу. Адриана примостилась сзади.
— А наш-то — добрый был нынче. И пытать его не велел.
— Не иначе — в зернь выиграл.
— Да ну?
Шуршал мокрый снег. В соседних санях кто-то все время кашлял. Возница поковырял в зубах.
— Узнаю эти места. В начале зимы мы здесь шли. Только тогда прямиком двигались от Брика — вон оттуда, а теперь вкружную пойдем, через Лысую пустошь… видишь, где кусты? Там и начнется. А оврагов там…
— Я, дядя, нездешний, — лениво сказала Адриана, — объясни ты мое, почему мы сейчас напрямую не пойдем?
— Дурень ты, малый! А рекка?

Страница 2 из 40 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |