Наталья Резанова. Дети луны.

— Обещаю, что в твое отсутствие окончательный приговор не будет вынесен.
— Тогда завтра я отправляюсь. Неплохо бы иметь собственноручное письмо твоей милости. Это ускорило бы ход событий.
— К завтрашнему утру оно будет готово.
Как обычно, Раймунд отправился к Адриане. Он обязан был сообщить ей о своем отъезде. Вид у нее был несколько сонный, безо всякого проблеска адского пламени. Раймунд не удержался и пересказал ей весь происшедший разговор.
— В самом деле, — сказала она, — что они тянут? Я ведь знаю, что и дрова для костра уже заготовлены, и палач жалуется на безделье…
— Значит, они в самом деле общаются с тобой… Стражники?
— Они как раз побаиваются. Но люди подходят к дверям и кричат… разное.
— Разве что-нибудь слышно? Дверь такая толстая.
— У меня хороший слух.
— Они… бранят тебя?
— Иные. А другие кричат, что я молодец, и, может, все обойдется… Черт-те что думают обо мне. Ты ведь знаешь природу слухов. А это только те, кто живет в замке. А сюда многие приезжают — уезжают. Обозы со жратвой, сборщики, солдатня. Каждый день. Представляю, в каком виде это дойдет до других мест… Ну ладно. А вот было бы весело, если бы они действительно захотели жить по-своему. А! Пустое. Если это и произойдет, то уже после того, как я закончу свое земное странствование. А ты поезжай спокойно. К твоему приезду… — вдруг она замолчала.
— Я постараюсь скоро вернуться.
Ответа не последовало.
Он вышел, ничего не видя. Всю жизнь он с чистой совестью говорил себе, что ничем не погрешил против закона, которому служил, но сейчас вдруг эта мысль стала ему противна. Выйдя из подвала, он зашагал по коридору и далеко не сраху сообразил, что пошел не в ту сторону. Судя по запаху, где-то рядом располагалась кухня. Он услышал человеческий голос. Глянул за угол. На узкой боковой лестнице сидела женщина, обхватив колени руками. Он вздрогнул. На ней было платье служанки. Ничего в ней не было похожего на Адриану — круглолицая, с кудрявыми волосами. Она что-то напевала, не замечая Раймунда. Он разобрал незнакомые слова:

Нет, не найти мне дороги,
Чтобы вернуться сюда…

Он уехал. Но тревога за Адриану не оставляла его в течение двух последующих суток в Лауде, где он диктовал условия магистрату (в иное время он бы постарался быть пмягче). Что еще они могут придумать? В последнее время слово «обман» не возникало на суде. Это напоминало мошенничество, а подобное обвинение выглядело слишком мелочным для высокого суда. Но от мелкого обвинения — к большому… Он торопился, выехал из города в неурочное время, был вынужден заночевать в Нижней Лауде и в Гондрил приехал утром. Первым, кого он встретил во дворе, был Лонгин. Он шел из конюшни — осматривал лошадей, которых привели для его отряда.
— Ну, что здесь было без меня? — нетерпеливо спросил Раймунд.
— А ничего. Как всегда. Его преосвященство опять пытался прицепиться к ней из-за мужской одежды, а она притянула какую-то святую, не то Маргариту, не то Схоластику, не то обеих вместе, дескать, они поступали так же… Эгей! Ты слышишь?
В морозном воздухе явственно слышался звук рога.
— Гонец? — удивился Лонгин. — От кого бы это?
Решетку еще не успели опустить после приезда Раймунда, и ворота открыли быстро. Во дворе показался на совеишенно измученном коне всадник с черным обмороженным лицом. Спрыгнул на снег и, растолкав подбежавших конюхов, прохрипел: «К наследнику!»
— Эй, приятель! — крикнул Лонгин, но тот уже скрылся. — У него на щите золотой трилистник. Герб Меласси.-Уж не побили ли их мужики?
Переваливаясь по снегу, он заспешил ко входу. А Раймунд отправился прямиком к себе. Все равно все узнает. Действительно, не успел он скинуть плащ и шапку, как в дверь замолотили с криком «На совет!»
Войдя в зал, он увидел наследника, епископа и Лонгина, а за ним входили Унрик, Теофил, Эсберн и Торвальд.
Епископ Гельфрид дождался, когда все заняли свои места. Унрик, впрочем, тут же вскочил и нетерпеливо спросил:
— Так что произошло?
Гельфрид, выдержав драматическю паузу, произнес только одно слово:
— Вельф.
— Та-ак, — сказал Лонгин и погладил ручку кресла.
— Он же был в горах, — вставил Теофил .
—О н спустился с гор против Черного леса, и через Эйлерт собирался направиться прямиком в Сегирт, который ему пожаловал король. Но теперь он изменил свои измерения. Он идет сюда.
— Зачем? — удивился Теофил.
— Затем, что дурные вести очень быстро распространяются. Он узнал о нашем суде.
— А мы-то сомневались в их сообщничестве! — торжествовал Унрик. — И очная ставка все-таки состоится!
— Не думаю, — тихо ответил епископ. — Одно дело, если бы мы привезли его под охраной. Но он силен, свободен и вооружен.
— Точны ли эти известия? — спросил Филипп. — Может быть, Меласси ошибся?
— Нет. Меласси слышал об этом в Эйлерте. Кроме того, Стиг — этот гонец — сам видел лагерь Аскела в доьине Манты. Он скакал, меняя лошадей на наших подставах, а Вельф со своей тяжелой конницей непременно задержится. Стиг увпрнн, что обогнал его дней на пять.
— Пять дней — большой срок. И, в случае чего, Гондрил со своим гарнизоном может выдержать любую осаду, — заявил Унрик.
Епископ поставил его на место:
— Никакой осады не будет. Аскел не опсмеет полнять руку на своего сюзерена.
— Он присягал отцу, а не мне, — сказал принц.
— А она-то что скажет, интересно бы знать? — Унрик возвел глаза к потолку. — По-моему, все, что она плела нам про Вельфа, — сплошно епритворство. Небось, ждет его не дождется.
— Чтобы удовлетворить твое любопытство, — сухо заметил Раймунд, — нуужно просто сообщить ей эту новость. Я берусь это сделать. Уз я-то увижу, обрадуется она или нет.
— Да, прошу тебя, сделай это! Она, похоже, тебе доверяет и не станет притворяться. Торвальд тебя проводит.
— Я и сам прекрасно помню дорогу.
— Э-э, нет. Там теперь везде мои люди стоят. И ни одна тварь не то что к двери — в этот коридор не решится сунуться. И тебя могут не пропустить.
— Пусть будет так. Идем!
«Значит, встречи, вопреки всем усилиям, не избежать. Может быть, это к лучшему?»
Он выложил ей сразу все, о чем узнал.
— Что?! — точно не расслышав, она бросилась к нему, забыв про цепь. Та натянулась, и Абриана рухнула на пол. Опершись на руки, она оказалась перед Раймундом на коленях. Подняв искаженное лицо, она сказала быстр:
— Тогда они должны казнить меня немедленно.
— Ты сошла с ума!
— Так им и передай. Нет, ты не передашь. Я тебя знаю. Ты все еще думаешь, что меня можно спасти. Я сама им скажу. Сегодня. Или завтра. Как только они меня вызовут. Иначе они получат только мой труп.
— Опомнись, несчастная!
— Нет! Я говорила тебе! Я не могу его видеть… Ему показалось, что она несколько овладела собо, и он попытался возразить:
— Это неразумно… — ив ответ услышал то ли стон, то ли крик:
— Но мне же стыдно!
Она дрожала, стоя на коленях.— Мне сттыдно… стыдно… я не выдержу… не смггу…
«Боже мой! Она же его любит!»
А она вдруг отчетливо произнесла::
— И но никогда не простит мне горя, которое ему причинила моя смерть.
«Как я глуп, как смешон со своими догадками! Вот чего она боялась, когда говоирла, что ей страшна не смерть, а другое…»
Она поднялась на ноги, так что лицо ее стало вровень с лицом Раймунда, и отрывисто сказала:
— Ты понял меня? Или они выносят приговор, или не будт назидатешьного урока. Я жду од завтрашнего вечера. Прощай.
Голос ее был тверд, но губы дрожали.
Когда закрываои дверь, он услышал, как снова зазвенела цепь, и явственно представид, даже увидел — вот она бросилась на солому, обхватив голлву руками, и беззвучно рыдает, без слез и без голоса… А может, нет? Может, она бродит по темнице и деловито ищет, где бы приладить петлю?
Она его любит. Скорее всего, она сама об этом не знает, слишком далеко это от ее понятий. А если знает? Если она поняла это только здесь, в темнице? Тогда ей действительно так тяжело, что лучше умереть. И понятно, почему она веселилась на допросах. Не хотел бы я оставаться наедине с такими мыслями, госмоди помплуй! Он почувствовал, как ее страх передается ему. Мржно подумать, что, если они с Вельфом встретятся, и впрямь произойдет нечто непоправимо ужасное…
Он направился в совет и передал ее условия. О своем открытии о, разумеется, умолчал.
Приговор был вынесен назавтра с утра. Раймунд опасался, что вчерашний срыв скажется на состоянии Адрианы, и напрасно. Она держалась как обычно, и только взгляд у нее был какой-то потухший. Всю долгую обвинительную речь епископа она выслушала с совершенно бесстрастным лицом, сидя очень прямо.
Когда епимкоп кончил словами:
— А ты, поставившая жалкий человеческий раум выше божественного провидения, будь проклята навеки!-И лишь пламя костра может очистить от проклятия втою душу!
Настал черед высказывваться другим судьям.
— Смертная казнь, — сказал Унрик.
— Монастырь, — сказал Раймунд и с надеждой взглянул на Лонгина.
— Смерть, — проговорил тот.
— Итак, трое против одпого. Но остался главный, чье решение еще может вае изменить.
Принц оглядел стбравшихся.
— Теперь я выношу свой приговор. Обвинямеая Адриана, называвшаяся также Странником, будет сожжена наа костре, на который ее возведут в покаянной рубахе, босиком и с петлей на шее, в зпак признания своих гиехов. Что до срока казни, то я предпочел бы, чтоб она совершилась скорее. Пусть его преосвященство назоет ближайший подходящий день.

Страница 28 из 40 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |