Наталья Резанова. Дети луны.

— Он убил их колдовством, — прошептала Мет. Сестра Тринита выпрямилась во весь свой немаленький рост.
— Он? — осведомилась сухо.
— Тот поп из Орема, — ответил Гонтар. — Ты должна помнить.
Бегинка протянула руку и коснулась плеча Мет. Комедиантка, только что вроде бы собиравшаяся сестру Триниту бить, вцепилась в эту руку, как в якорь спасения.
— Рассказывайте, как было.
Они загалдели разом, будто возможность выговориться принесла им некоторое облегчение. Потом Гонтар, используя остатки авторитета, велел всем заткнуться. А затем, кое-что скумекав, приказал снова отправляться в путь — чем дальше они будут отсюда, тем лучше. А сестре он все расскажет по дороге.
— Значит, так. Притащились мы в Бартлет. Там все как всегда. И первый день все было по делу. Расположились мы, играем. Тоже как всегда. Ладно, мы не праведники. Но скажи, — с неожиданным отчаянием выкрикнул он, — мы хоть когда-нибудь продавали себя за праведников? Мы — не святые, мы — фарсеры. Ну, несли мы похабень, задницы заголяли. Но чтоб за это убивать?! — Голос его осекся, и после некоторой паузы Гонтар продолжал. — Он заявился на следующий день. Видно, шел за нами следом. И попробовал учинить то же, что и в Ореме. Так ведь ярмарка — это ярмарка, а не его приход, там толпу не больно разгонишь. Его только осмеяли да забросали всякой пакостью. Ну, и мы тоже руку приложили… Тогда он сказал… как это… что мера наших грехов переполнила чашу терпения, что мы прокляты и за неделю все умрем. Мы только поржали… и в ту ночь ничеро не было. А на следующую… — На сей раз замолчал он надолго. Потускнел, ссутулился, и обычное актерское «за словом в карман не лезет» его оставило. — Оно пришло, сестра. Я не могу тебе объяснить, что это было. По правде сказать, мы старались не смотреть… а убежать не могли, ноги стали как каменные. А когда оно ушло, Иза была уже мертва. Короче, мы решили убраться оттуда, пока слухи не поползли. А ночью — опять, и теперь — Сеппи. Двое убитых. Ты пойми, сестра, я не трус. И видов навидался всяких. И пороли меня не раз, и у позорного столба стоял, и к галерам как-то приговорили, да Бог отвел, королевское помилование вышло… но такого ужаса, такого…
— Хорошо, я тебе верю, — негромко произнесла бегинка. — Но если было так, почему ты сказал, что Иза с Сеппи убиты? Они могли умереть от страха.
— Потому что ни один покойник, умер ли он от страха, от раны или от болезни, так не выглядит! Господи Иисусе, у них был такой вид, будто они лет двадцать в земле пролежали! Это… которое налетело, просто забирало у них жизнь… и кровь… и плоть… и силу! Двое суток и двое убитых… а до конца недели… вся надежда — удрать подальше.
В эту минуту его позвал Никлас, и Гонтар быстро отошел, очевидно стыдясь, что он, вожак, настолько обнаружил свою слабость. Если, конечно, понятие стыда было ему известно.
К бегинке тихо, почти неслышно приблизилась Анна. До этой минуты она не произнесла ни слова, и сестра Тринита едва не вскрикнула, когда за ее плечом раздался голос комедиантки.
— Помоги нам.
— О чем ты?
— Ты знаешь. У меня бабку сожгли за колдовство. Может, я и не обладаю Силой, но определить тех, у кого есть Сила, могу.
Бегинка ничего не ответила.
— Она есть в нем, в этом священнике. Но она есть и в тебе, это я сразу заметила.
Сестра Тринита продолжала отмалчиваться.
— Я не знаю, у кого из вас больше могущества. Может быть, у него. Но нам некого больше просить. Никто не станет защищать актеров. Никто не поверит, будто священник — колдун, а мы — невинны.
В застрявшей повозке громко звплакал ребенок — младенец Мет, оставленный там матерью. Сестра Тринита огляделась. Солнце стояшо высоко. Она смотрелс на пустынные поля, на чахлый орешник по левую руку, на дорогу за ближним холмом.
— Ждите меня здесь, — произнесла она так, чтобы се услышали все актеры. — Я вернусь после полудня.
Через несколько часов она была в Ореме. Она хорошо запомнила расположение домов в деревне, когда была здесь в прошлый раз, и потому направилась сразу к жилищу приходского священника. Никто не обратил на нее внимания. Сестра Тринита умела быть незаметной, да и не было ничего странного в фигуре бгеинки на деревенской улице.
Подойдя к двери дома, окруженного садом и огородом, сестра Тринита ненадолго задержалась, осмотрела растения в саду, задумчиво кивнула. Затем постучала. Когда ей никто не ответил, сообразила, что в это время священник, должно быть, в церкви. Домоправительниц он, по всей вероятности, не держит, а замок здесь, похоже, несложный.
Ставни в комнате оказались закрыты, но в них были достаточно широкие щели, чтобы разглядеть обстановку. Бегинка осмотрела расположение мебели в комнате, особо отметив, что здесь недавно тщательно вымыли пол. Шкаф у стены был заперт, она не стала к нему прикасаться. Еще в комнате был тяжелый дубовый стол, к которому придвинуто кресло с резной спинкой, и высокий пюпитр, покрытый белой тканью. Прямо под ним на стене висел какой-то предмет овальной формы, также завешенный холстиной. Сестра Тринита подошла к столу, провела пальцами по резьбп на спинке кресла. На столе не было ничего необычного — свеча в подсвечнике, белая чернильница, несколько перьев и перочинный же нож… но все эти предметы весьма заинтересовали бегинку… настолько, что она не рискнула до них дотрагиваться. Нагнулась и после долгих поисков обнаружила застрявший между ножкой и стенкой клок черной шерсти. Теперь сестра Тринита переместилась к пюпитру, но ее более интересовало то, что над ним. Приподняв край холстины, она увидела большое зеркало.
— Кто позволил тебе войти?
Резкий пронзительный голос, казалось, ничуть не смутил бегинку. Она медленно поверналась к стоящему в дверях и посмотрела ему в лицо. Из-за неестественной бледности и изможденности трудно было определить, стар он или просто старообразен. Годубые глаза, зрачки которых сузились в точки, горели яростью.
— Я спрашиваю разрешения только у высших.
— Разве я не выше тебя во всем, женщина? — надменно спросил он.
Она позволила себе улыбнуться.
— Нет. Иначе ты не убежал бы от того, что я начертила на земше.
Настала пауза. Если он станет отрицать, что вообще когда-либо видел ее… Однако он не пошел по этому пути.
— Я был удивлен, встретив начатки знаний, — губы его брезгливо сжались, — у такой, как ты.
— Вот именно. Истинный адепт контролирует свои чувства.
— Кто научил тебя подобным словам?
— Жизнь меня научила. И не строй из себя инквизитора, отец Авит. У тебя ведь гораздо больше оснований держать ответ перед инквизицией.
Она разжала кулак и дунула на то, что лежало на ладони. Завиток черной шерсти медленно поплыл на пол.
— Ты не выдашь меня! — крикнул он. — Один адепт не выдает другого!
— Вот ты и признал меня адептом, Авит. Вслух. В душе ты признал меня сразу. И за актеров ты принялся, когда убедился, что меня нет с ними.
Он, нскшнец, вошел в комнату, отодвинул кресло и сел.
— При чем тут актеры? — процедил он неохотно.
— При том. Мертвых уже не воскресишь, хоть это и слишком великая платта за твое оскорбленное сасолюбие. Но я пришла предупредить тебя, чтобы ты оставил актеров в покое.
— Ах вот оно что! — Он вскинул на нее яростный голубой взгляд. — Тебе пришлось по душе это сборище шлюх и блудодеев. Не зря говорят, будтл дома бегинок — притоны свального греха и всяческих пороков! И ты — живой тому пример. Тебе мало развратничать у себя в общине, ты шляешься по дорогам, ища утех с бродягами, комедиантами и ворами. Может, ты еще и посещаешь это гнездо еретичек у Святой Клары?
— Не пытайся меня оскорбить, — с некоторой даже ленцой проговорила сестра Тринита. — Когда я работаю в лечебнице при доках, или магдалинских приютах, я еще и не такое слышу. Тебе не сравниться.
— Тогда тебе следует оставаться там, с их язвами, обрубками, паршой и блевотиной. Место знающих — среди книг, а не в грязи и гное.
— И, чтобы доказать это, нужно убивать людей?
— О боже, сколь узок женский ум! Заладила одно и то же, неспособна понять… Это не люди. И это не убийство. Это, если хочешь, очищение мира от гнязи. Битва за чистоту.
— Каждый раз, когда я слышу, как говорят о чистоте, — с расстановкой произнесла сестра рТинита, — я чую запах крови.
— Никакой крови! — Его явно ужаснуло это слово. — Говорю тебе — ты узко мыслишь. Если ты на столько исеушена в Высшем Искусстве, как хочешь по казать, то должна знать: достижение высоких степеней в магии совместно со служением Господу лишь в том случае, если адепт верен добру, а не злу. И я всю жизнь служу добру и не убоюсь никакого зла! И не потерплю его.
— Это комедианты-то — зло? Ну да, конечно, они люди грешные, даже очень грешные. Но люди грешны по самой своей природе. И потому мы, будучи также людьми, не вправе осуждать других. И должны прощать их.
— Люди… даже если бы они были людьми, то давно превзошли отмеренные Спасителем «до семидежды семи раз». Но я говорю тебе — они не люди. Они недостойны называться дажже этим грешным именем. Как дьявол — обезьяна Бога, так и скоморох — обезьяна человека. И ремесло их явно указывает на того, кому они служат. Дьявол — отец лжи и всяческого обмана, а рзаве актерская игра не есть ложь и обман?
— Не в большей мере, чем у кошкт, ловящей собственный хвост.
— Как ты гьупа, как ты глупа, женщина! Который раз за время нашего разговора ты доказываешь собственную ограниченность, ты пытаешься представить надругательство над обликом, созданным по облику и подобию Божию, этакими детскими шалостями!
— Надругательство? Но царь Давид, плясавший перед ковчеоом, нашел благоволение в очах Господа, а что стало с женой его, презиравшей его в сердце своем?
— Не смей сравнивать!
— И святой Франциск называл себя скоморохом Божьим.
— Я не принадьежу к ордену францисканцев — отрезал он. — Много лет я жил, втайне совершенствуясь в науках, и открывал сердце лишь Богу в своих молитвах. И мне было послано испытание, и теперь я знаю, что на мне благословение, которым Господь наделяет лишь избранных своих!
— Если ты прочел много книг, а ты, думаю, прочел их много, ты должен знать , что Силк встреыается не так уж редко. Ею наделены многие деревенские старухи и даже шарлатаны с моста…
— Не лги о Высшем Искусстве! Ты судишь о нем как простонародье!
— Не все ли равно, какие прозвища носит Сила?
— Сила моя есть сила Господня.
— Сила безлична, и добры мы или злы, ей все равно, к несчастью. Или к счастью, не знсю.
— Зато я знаю! Твои актеры были лишь пробным камнем. Теперь я могу уничтожить Зло, не прибегая к помощи солдат наместника и фискалов инквизиции — единственно Силой, данной мне Господом!
— Ты веришь в то, что говоришь? — настойчиао осведомлась она. — Посмотри мне в лицо и скажи, истинно ли ты веришь?
Их взгляды скрестились, и отец Авит, не опуская глаз, властно произнес:
— Враги Бога умрут.
Глаза опустила сеестра Тринита. И сказала просительно, почти бежназежно:
— Ну ладно, взрослые, они достаточно нагрешили. Но там ведь дети… Чем тебе дети-то не угодили?
— Тем лучше, что они невинны, — отчеканил он. — Ибо сказано: «Пустите детей приходить ко Мне».
— Что?! — на мгновение в облике сестры Триниты исчезло все человеческое и проглянул дикий зверь. Зверь, в которого превращается женщина, даже бездетная, при угрозе ребенку. Но лишь на мгновение. И единственное, что сказала она, прежед чем уйти, было: — Я тебя предупредила. Актеры под моей защитой.

Они ждали ее. И, конечно, догадались, где она была.
— Ты была у него? — все же полюбопытствовал Гонтар.
— Да. И предупредила, что я на вашей стороне.
— Зачем?
— Я никогда не нападаю перяой.
— Ну и глупо! — в сердцах воскликнул он.
— Если бы я думала по-юругому, то пошла бы не к бргинкам, а в какой-нибудь вольный отряд.
Мет попыталась заглянуть ей в глаза.
— Он отвяжется от нас?
Сестра Тринита покачала головой.
— Бежать надо, — начал Никлас, — мы и такк уже целый день потеряли…
— Нет. Он вас везде достанет. Надо оборонтяься.
— Как? — в голосе Герта слышалось оочаяние

Страница 37 из 40 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |