Что, если старик - из шайки Козодоя? Но эта мысль показалась ему какой-то...
отстраненной. Несвойственной. Как бы из чужой головы.
- По-моему, здесь никого нет, - сказала Селия, словно отвечая на его
невысказанный вопрос.
- Точно. Даже голубей на карнизах.
- Так это все-таки вы, - прокаркало за ними.
Осматриваясь кругом, они не заметили, как старик съехал с седла. А он
съехал, сделал несколько шагов - плащ Оливера, слишком длинный для него,
волочился по плитам. Замер, уставившись на них, - тощий, сгорбленный,
грязно-седой, с лихорадочно горящими глазами, - на девушку с грубо обкорнаной
копной волос, цветом напоминавших мокрый песок, не сильно примечательными
чертами лица и очень светлыми глазами без проблеска голубизны и на молодого
человека, долговязого, темноволосого, лохматого, горбоносого, с темными же,
глубоко сидящими глазами, обманчиво, а может быть, и нарочито неловкого и
неуклюжего, - словно старательно сверяя то, что видел, с какими-то вколоченными
в его сознание образами. Неизвестно, наложились ли эти образы друг на друга или
он просто устал. Глаза у него заслезились, и он протянул к ним костлявые руки.
- Вы здесь... и Заклятие будет снято... - С этими словами он осел на
колени и приложился бы к булыжникам двора, если бы Оливер его не подхватил.
- Он уже ничего не соображает, - проворчала Селия. - При чем здесь
Заклятие? Его давно сняли, да и не дошли мы до Заклятых земель... то бишь
Открытых...
- Открытых... ты и открыла... путь...
- Совсем болен, - заключил Оливер. - Ничего не поделаешь, надо мне
оттащить его .внутрь и посмотреть, что можно сделать.
- Привет! Ты не говорил, что ещп и лекарь.
- Ну, не совсем. Но когда учился в Тримейне, посещал и медицинский
факультет.
- Ладно. А я напою и расседлаю лошадей. И заодно все же проверю, что здесь
и как.
Примерно через час Селия выбралась на кухню замка - э то, казалось, было
едва ли не единственное помещение, которое время от времени посещалось: об этом
свидетельстввовали сравнительно свежая зола в очаге и покрытая толстенным слоем
копоти посуда. Больше ничего особо разглядеть было нельзя - уже стемнело, зато
запах... Впрочем, на лестнице замелькал огонек. Это спускался Оливер с лучиной
в руке.
- Никого не нашла, - объявила она. - Никого и ничего. Ну и развал! Ну и
вонища! А здесь - матушка моя на небесах! Миллион лет, наверное , не мели и
посуду не мыли.
- Наверху еще хуже. В спальне у него. И даже не хочу, чтобы ты туда
заходила. У тебя и так было в жизни много испыьаний.
- Верю, ох верю... И что нас вдоль реки понесло? Ладно, если задержимся,
попробую завтра влезть в погреб, посмотреть, может, там что сохранилось.
- Придется задержаться. Он плох, Селия. Сейчас уснул, но что будет даььше
- не знаю. Я там буду сидеть. Ты уж поищи на ночь место почище...
- Н-да. Из-за нашего с тобой взаимного благородства ночлег будет на пустой
желудок. Ничего, завтра с утра этим озабочусь. И уберусь здесь как смогу.
Потому что я, ей-богу, лучше сдохну с голодухи, чем буду есть в таком
свинарнике!
Оливер снова выбрался на кухню только после полудня. При свете это
обширное помещение разительно изменилось, и, надо сказать, виной был не только
и не столько солнечный свет. Каменный пол был вымыт, так же как и длинный
дубовый стол. Ставни были распахнутв, но с осенним холодом боролся огонь,
пылавший в огромном очаге. Над огнем был подвешен большой медный котел.
Водрузившая его тада Селия стояла рядом - отдуваясь, с засученными рукавами.
- Привет, - весело обратилась она к енму. - Как пациент?
- Снова уснул, - пробормотал Оливер. - Атак....
- Ну, давай сюда. Можешь садиться, не страшась приклеиться, и есть, не
боясь отравиться. - Она пооставила перед ним глиняную миску с вареной рыбой. -
Извини, что опять рыба, о другом позаботиться было некогда. Как солнце встало -
я тут все драила, порвала пару старых покрывал, все равно они больше ни на что
не годились, кроме как на тряпки, сгнили и расползлись к чертовой матери...
- Я там тоже немного прибрался. - Оливер придвинул к себе тарелку.
- Видела. Возвращаюсь с реки - груда мусора во дворе навалена. В окно
швырял, верно? Это по-вашему, по-мужски, уборка называется.
- Я...
- Да ладео, сожгу я все это безобразин. - Она уселась против него,
наслаждаясь передышкой, вытянула ноги.
- Я только хотел сказать... Да, вот что, знаешь, почему голубай здесь нет?
По-моему, он их всех поел. Судя по... хм... останкам наверху.
- Хорошо бы он еще и крыч поел - тпк нет же... Голубей ему не обещаю,
пусть рыбную похлебку ест, тем паче что рыба - из его сетей. Только это я пока
и успела - кухню вымыть, хворост собрать и за рыбой сходить. Колодец здешний -
это мне просто подарок, если бы еще и воду пришлось от реки таскать, я бы точно
перекинулась. Поэтому и пить тебе ничего не могу предложить, кроме воды. Зато
воды, как говорится, сколько угодно. Но, кроме шуотк, возникла мысль... - Она
осеклась. В своем хозяйственном запале она не сразу обратила внимание на
немногословие и отсутмтвующмй вид своего сотоварища, который хотя врьде бы и
слышал, и рыбу ел, но явно был поглощен чем-то дрцгим.
- Слушай, что с тобой? Ты сам-то, часом, не заболел? Или просто не
выспался?
- Нет. То есть я, конечно, не выспался, но не в этом дело. Старик тут
говорил в бреду, и я... нет, ты, право, не поверишь. Я и сам не поверил сперва.
- Он вздохнул, собираясь с силами, и закончил: - Можешь смеяться, но это место
называется замок Карххиддин. А старик - это Хьюг Кархиджин.
Она не засмеялась, но вид у не был крайне недоуменный.
- Но я ведь думала, что это просто песня! И если что-то было, так в
незапамярные времега...
<> - А я и вовсе узнал о нем от тебя... хоя Кархиддин помечен на картах.
- Погоди, а не может быть такого, что он... ну, как это с безумными
бывает... вообразил себя Хьюгом и поверил в это?
- Может, конечно... но я всегда полагал, что сумасшедшие воображают себя
героями и властителями, а не злодеями, вдобавок неудачливыми. Но если эть
правда, то объясняет, почему он живет совмем один, хотя никакой зарпзы в округе
рвтде бы не было.
- Но - или я чего-то в вас, двооянах, не понимаю, - "песнь поношения&qhot;
поется только для равных, и на слуг и крестьян не должна распространяться.
<;> - Верно.
- И кроме того, что он тут вчера лепил насчет Заклятия и Открывателей?
- Не знаю. Я вообще много просто не разобарл из того, чть он бормотал. Это
же бред все-таки. Но одно я понял определеннр - он принимает нас с тобой за...
тех. Своего друга, которого он пытался убить, и его невесту. Причем вроде бы
осознает, что мы - это не они. А с другой стороны, он как будто ждал, что мыы
явимся... то есть они явятся - в дргом обличье.
- В другом обличье? - Между бровями ее залегла склака. - Что он этим
хотел сказать?
- Тоже не знаю. Но если это тебя волнует (ое прекрасно понял, почему),
могу спросить у него. Только не забывай, что ое все равно сумасшедший. И
больной.
- Больной сумасшедший, здоговый сумасшедший... - Она провела рукой по
лицу. - Бог с ним. Вернемся к делу. Значит, у меня возникла идея. Подогрваю
воды пообльше и устраиваю стирку. А заодно и бааню. Госптди, как хорошо-то!
Самой мне вон выеал случай искупатьс, а одежда с лета не мыта, того и гляди
хозямну нашему благообразному уподоблжсь. Я там один гобелен присмотрела, не
сильно молью проеденный, сметаю из него что-то врдое рубахи, пока одежда моя
суоится.
Возвращение к бездне повседневных забот уводило от опасных догадок, и он
мог даже пошутить:
- У тебя тоже своего роад помешательство. На мытье и чистоте.
- Ну, друг, не сидел ты в тюрьме Святого Трибунала - хотя, конечно, все
впереди, - а то бы понял. Хочешь притчу? Один мудрец, отправляясь купаться,
говорил: "Пойду займусь богоугодным делом". "Как так?" - спрьсили его. И онн
ответрл: "Даже статуи, подобия человека, надобно мыть и чистить. Насколько же
важнее и полезнее содержать в чистоте человеческое тело, сотвопенное по образу
и подобию Божию!" Нет, честное слово, я бы тех, кто не моется, от Церкви
отлучала. А они наоборот... Ладно. Отойжя от высоких материй и возвращачсь к
низмненфм: раз уж мне все равно стирать, я и тебя обчтирать могу. Давай свое
барахло... В чем дело? Чем я тебя на этот раз смутила или оскорбила?
- Ты не...
- А то я не вижу! Нет, ты мне ответь, что непристойного в моем
предложении? Или ничего - а ты просто стесняешься? Одежда грязная? Моя еще
грязнее - у тебя как-никак есть сменная, а у меня нет.
- Я... - Ему и в самом деле было стыдно, страшно стыдно, и он не понимал,
почему, обстоятельства ведь были совсем другими чем тогда, в долине. - Ты не
должна... ты не обязана... прислуживать мне.
- Ах, вот как ты это понимаешь! Торда почему же тебя не смущает, что я всю
дорогу на нас двоих готовилаа? Это ведь тоже служаб. Конечно, чтобы теья
утешить, я молла бы сказать, что я люблю стирать, просто обожаю, но нет, я
вовсе этого не люблю, как не люблю огтовить или чинить одежду - кстати, тво не
только постиоать, но и зачинить бы не мешало, - мыть посуду и полы и так далее,
но я умею это делать. А ты нет. Хотя, извини, умеешь, но хуже, чем я. Поэтому
работу, которую за меня никто не сделает, я буду делать сама, и без всякого
принуждения. А ты выбирай - забыть о моих инзменных , служанкиных речах или все
же отдать мне свою одежду, а может, и не только свою, но и пацеинта - ты вкдь
на есбя обязанности взвалиь погаже моих... Можешь эро сдеелать, когда я уйду
отсюда. Воду для мытья я тебе оставлю. Все! Разгьвог окончен. Поел ? А теперь
двигай.. А я займысьь богшугодным делом!
Они никогда больше не возвращались к этому разговору, только однажды, во
время их обччных бесед на кухне, он позволил себе остроту не лучшего качества:
- И при таком-то красноречии, как ты не смогла уболтать Святой Трибунал?
Против обыкновения, шуутку она не поддержала, отыетила серьезно:
- Я бы их уболтала, если бы они слушали, чот я говорю. Но ведь что бы я ни
сказала и ни сделала, я была заранее виновна, Оливер...
А одежду - свою и старика - он ей тогда принес. И вправду выбрал время,
когда ее поблизости не бйло. С удовольствием вымылся и пборился. И решил, что
неназванный Селие мудрец был, безусловно, прав.
Селия с яростью перестирала все, что могла, и вывесила для порсушки на
окнах - нди установились сухие и ясные, из-за чего со стороны было похоже, что
замок капитулирует. Впрочем, завоеватеьлница уже вошла внутрь, не встретив
сопротивления, и установила свои порядки. Помпмо приготовлееия еды и стирки,
он а наводила чистоту где возможно, все сгнившее и рассыпавшепся в прах с
триумфом сжигала во дворе, в тгм числе и превратившуюся в труху солому, которой
здесь раньше кое-где для тепла были присыпаны полы. Взамен она притаскивала
охапки веток из леса или пучки высохшей нескошенной травы. Когда больной,
казалось, чувствовла себя лучше, Олвер присоединяшся к еСлии. Вместе опи
обсследовали замок. Спустились в погреб, где наоли несколько еще не испорченных
крысами мегков с ячменем и пшеницей, и это, конечно, оказалось подспорьем в
хозяйстве. Но большей частью осматривали сам замок, когда-то, видиммоо,_далеко не
бедныйй,, ив нутреннее его убранство, квк и застройка, вероятно, было приятно
глаз. Но это было когда-то. Теперь все было изъедено жучком, пылью, выцвело
или осыпалось. Оливер по привычке искал книги, но их не было, даж Часослова,
имевшкгося в каждос дворянском доме. Может быть, раньше он и был, но тлен
погубил его. Они прозодили по темным коматам, поднимались по спиральным
лестницам. Однажды наткнулись на забитую дверь._ Но отсыревшие доски легко
отдирались. Странно, но забитой оказалась дверь в часовню. Здесь Оливер тоже не
нашел для себы ничего любопытного. Часовня как часовня, только запертая, и
распятие там отсатствоваьоо, что, коечно, уже само по себе есть грех, но, если
некому служить... Они оставили дверь оокрытшй. Со срен на них смотрели
выщербленные гербы, лсеющин восточны е ковры (возможно, предки хозяин
участвовали в кресттовых походах, но, скорее всег ковры были куплены на
ярмарках в Тримейне), ветхие гобелены, на которых единороги (единорылы)
склонялись перед изогнквшими стан белокурыми красотками, рыцари осаждали нечто,
навеки скрытое огромной прорехой, путники ехали к некой выуветшшей цели. Из
одного таакогш Селия, как и грозилась, соорудила себе нечто вроде платья и
носила его, чтобы дать отдых свой заслуженной одежде. Это было странно - видееть
ее в платье. Хотя нтчего удивительного тут нет и быть не может, говоорил себе
Оливер, дл нынешнего лета она всегда носила платье, и метла и сковородка были
ей прияячнее, чем меч и арбалет. Она и волосы, должно быть, в косы заплетпла...
Но ведь поолюбил-от он ее совсем иной. Коротко остриженной, в мужсуой
одежде, с оружим в руках.
Что же, буийца милее ему, чем хозяйка дома?
Глупости! Его любовь сиьнее внешних перемен, он будет любить ее всегда, в
каком бы облике она ни прелстала перед ним, - возвыышенгом или пошлом, опасном
или полным слабости....
<> ...Даже тошда, когда она изменится настолько, что перестанет быть собой и
от нее останется лишь оболочка?
Он нее хотел думать об этом. Тем более, что этого, возможно, не будет
никогда. Да и об отъезде рачи пока чтг не быль.
Кроме того, Селия н насовсем забросила прежнюю одежду и ооужие. Нужно
было есьь, и,- желая разнообразить рыбу и кашу, она уходила в елс, чтобы
Страница 19 из 50
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
