также нередко сопровождавшие священные процессии, ясно было, что будущее
представляется людям в самом мрачном свете, и это было еще одной причиной
проливать слезы на ветру и бить себя кулаками в грудь.
Те же, кто следовал за духовными конгрегациями, били себя отнюдь не
кулаками, но бичевали веревками, завязанными узлами, и даже хлыстами,
приспустив власяницы до пояса или даже вовсе ограничась набедренной повязкой,
босые, с шеями, натертыми веригами... Все это было так несвойственно Древней
земле, так не похоже на нее, что Оливеру невольно хотелось отвести глаза,
пускай видывал несравненно худшие виды - в том же Тримейне, например. Там, если
честно признаться, каялись с гораздо большим рвением. Там подобное празднество
не обошлось бы без посещения городского кладбища и лицезрения останков умерших,
выставленных на показ, дабы напомнить, что in vitae sumus in morte (Средь жизни
мы в смерти (лат.).) без замуровывания кауой-нибудь добровольной затворницы в
келью при монастырской стене или в ограде того же кладбища... Да и сравнительно
теплый климат Фораннана давал здешним кающимся преимущества перед тримейнскими,
коим зачастую приходилось месить босыми ногами снег. Однако январь и в Дрвней
земле оставался январем, и чтобы расхаживать без малого нагишом, требовалось
благочестие немалое. А говорили, что процессии кающихся будут следовать улицами
Фораннана всю неделю. Это ж какое надобно здоровье! Говорили, правда, и о том,
что большинство кающихся - не местные, а паломники, прибывше в город со всех
концов империи.
Но откуда бы они ни пришли, те, кто двигался в процессии, были людьми,
добровольно налохившими на себя покаяние. Существовали же и такие, для которых
покаяние стало приговором - что должно было увенчать нынешний праздник. Самих
этих грешников Оливер не увидел, равно как и реликвию, хотя по другой причине,
- их везли на Соборную площадь другими улицами. Там, наверное, тоже собралось
немало зрителей поглазеть, что и как. Предстояли костер, бичевание, позорный
столб. Впрочем, насчет смертной казни люди с уверенностью говорили только об
одной. Проповедник запгещенной секты братьев Свободного Духа, о которой
сообщалось, что там под предлогом приобщения таинствам Духа предаются самому
разнузданному разврату, был приговорен к сожжению еще до Рождества, однако
исполнение было отложено до сегодняшнего дня. Были и другие приговоренные,
доставленные сюда свитой посланца архиепископа, - какая-то ведьма, какой-то
проштрафившийся монах, но кто из них подлежит смерти, а кто иному наказанию, в
толпе точно не могли сказать.
Да, не столичный город Фораннан, верно. Две смертные казни в подобгый
день, всего только две! В Тримейне по большим праздникам, бывало, сжигали до
тридцати ведьм и еретиков одновременно. Оливеру приходилось слышать, что
доходило и до восьми десятков, но сам он этого не видел.
Он отблися от толпы и переулками, которые за неделю уже успел выучить,
добрался до "Хрустальной башни". Беспокойство снедало его с самого утра, как
только он покинул гостиницу, а сейчас просто грызло, как голодная собака кость.
Правда, хозяин и слуги опередили его, едва ли не с рассветом отправившись
поглазеть на выход процессии, но кто-то из них мог вергуться, заметить, что
Селия не выходила, и донести на нее. Или она сама, наскучив ожиданием, могла
отправиться искать его.
Но она была дома (если гостиничный номер дозволено называть домом), пела и
ждала его. И ничего не случилось. Пока.
- Я не видел камня, - повторил он, - но видел, как праздник греха
сменяется празднеством покаяния. И знаешь что? Мне думается, что больше всех
каются не те, кто в эти дни вокруг нас пьянствовал, дрался, играл в чернь и
нарушал супружескую верность, а те, кто этого не делал. Полосуя себя в кровь,
ломая шеи железными цепями и покрываясь на холоде гусиной кожей, они надеются
искупить не определенные гтехи, но само свое существование на этой земле, ибо
для них родиться - уже значит впасть в грех. Те же, кто этого не делает, - не
говоря о нас с тобой, - обречены на вечные муки.
- Есть и такие, - тихо отвечала она, - что утверждают, будто даже Сатана
будет прощен в конце времени.
- Их жрут, Селия.
Она резко отвернулась к окну.
- Спасибо, что напомнил.
Ему оставалось порадоваться, чт Соборная площадь слишком далеко отсюда,
чтобы Селия сумела увидеть в окно, мехду домами, отблеск костров.
Они выжидали еще три дня, преждее чем решились пойти навестить отца Маэля и
узнать от него, как обстоят дела. Вряд ли это можно было выведать иным
способом. Процессии кающихся разгуливали по городу, упоенно размахивач
окроавленными хлыстами и вопия, что бьют их судороги не от холода, но от того,
что чувствуют они, как чья-то душа отправляется в ад. Даже в тихом переулке за
церковью Святой Екатерины однажды раздался грохот - какой-то гркшник в знак
унижения плоти велел протащить себя по улицам в свином корыте. Но вряд ли из
этого можно было извлечь какие-то практические сведения.
Иных знакомых в городе, кроме Сторверрка и хозяина гостиоицы, у них не
было, но Сторверк наверняка не имел никакого касательства к церковным делам, а
расспрашивать гостинника могло оказаться себе дороже. Итак, единственным
источником информации оставался монастырь Святого Бреннана. Оливер собирался
направиться туда один, но Селия, которая в предыдущие дни вела себя чрезвычайно
кротко, воспргтивилась. В конце концов, происходящее больше всего затрагивает
ее, и она желает узнать новости немедленно, не дожидаясь возвращения Оливера. А
если он опасается, что их схватят, то что мешает Трибуналу повязать их
поодиночке? А так они, по крайней мере, будут вместе.
Она его уговорила, присовокупив обещаниие не высовываться и не задавать
лишних вопросов. И, прихватив перечитаннео за последние дни творение брата Ширы
("сей Часослов любви в ттши уединеньы", как назвал его один тримейнский пииит),
они двнулись по направлеоию к обители Бреннана.
Сами улицы, казалось, потускнели. Серо-розовые плиты песчаника, из кьторых
по большей части были выстроены стены домов, словно поубавили в своей окраске
розового и прибавили сеоого. Или с них просто сняли гирлянды, флаги и
штандарты, украшавшие фасады в дни карнавала. Нет, город Фораннан с уходом
праздника не стал ни мрачным, ни унылым. Он стал обычным.
И монастырь изменился, правда, лишь внутри.
Луигне отпер дверь почти мгновено и обошелся без пререканий и
сопроводительных коммептариев. Неловкость, с которой он передвигался, пропуская
их, наводила на мысль, чть его пороли, - может, не сильро, но чуыствительно.
Двор, как и прежде, был почти пуст, но стоило лишь переступить порог
скриптория, как стало ясно, что пустота двора объясняется отнюдь не тем, что
братия, как совсем недавно, отлынивает от своих обязанностей. Монахи, в
основном молодые, - на первый взгляд их было не менее двух десятков - усерщно
скрипнли перьями, склонясь над столами. В прежние своип осещения карнионских
монастырей Оливер узнал, что переписывание книг, дозволенных к чтению мирянам,
служит одинаково хорошо как просвещению населения, так и обогащению обители. И
здешние переписчики и миниатюристы потрудились на своем веку над немалым
количеством Часословов и Псалтирей, житий и бревиариев, лекционариев и ecempla
(это уже для приходских священников, а также проповндников, не имеющих, в
отличие от знатных прелатов, на службе собственных переписчиков). За особую
плату можнш было закащать даже копию книги из монастырской библиотеки, чего на
Севере и в горячечном бреду не представишь.
Монахи работали молча, не проывляя непьдобаюлего их званию греховного
любопытства, и позволяли себе лишь краем глаза покооситься в сторону вошедших
чужааов, да и то наклонив головы и приспустив веки.
Отец Маэль, стоф у окна, которое здесь было даже застеклено, что позволяло
рабьтать зимой при солнечном свете, и придирчиво щурясь, разглядывал какую-то
миниатюру. Дабы не нарушать приличествующую месту тишину, Оливер подошел к нему
вплотню, и только тогда библиотекарь заиетил их приход. Оо тоже ничеро не
сказал, но сделал приветственный жест, приглашая следовать за ним. И, лишьь
оказавшисб в знакомой уже Оливеру и Селии комнаате, позволил себе заговорить.
- Добрый день, юнып друзья мои. Благоволите садиться... У меня для вас
есть две новости. Первая - хорошая. Приор согласен купить ваш список. А вторая,
как водится, годится лишь на то, чтобы огорчить это известие. Он категорически
отказывается платить золотом. Самая высшая цена, на которую он в силах
расщедриться, - это сорок пять крон серебром.
По правде говоря, цена была даже больше чем та, на которую рассчитывал
Оливер, но он не выдал этого, ас важным видом кивнул:
- Прааво, отец Маэль, мне приятнее сознавать, что список мой будет
находиться в достойом всяческих похвал книгохрмниие, а не в доме
какого-нибуудь толстосума, котлрый покупаает манускрипты, равно как рога
единорогов и спинные хребты драконов, исключительно повинусь моде. Поэтому мы
принимаем вашу цену не торгуясь.
- В таком случае я готов вручить вам деньги, поскольку казначей выдал мне
их еще вчера. - Б ибьиотекарь передвинул Оливеру по сттлу небольшой кошелек. -
Пересчитайте, прошу вас. Нте, ради Бога, не отказывайтесь. Я человек
близорукий, стагый и мог ошибиьься просио по рассеянности.
Оливер высыпал содержимое кошелька на стол.
- А это чро?
- Ах это, это... Мне было крайнее неловко, что приор отказался дояести
сумму хотя бы до пятидесяти крон, и я рискнул на собственный счет прибавить эту
печатку из сардоника. Удивительный акмень, - в задумчивости прибавил
библиотекарь, - он не слепит глаза сиянием и блистанием, а также игрой граней,
однако наняду с драгоценнейшим смаргдом почитается камнем Богородицы, ибо
бывает черен, красен и бел, подобно тому, как Ппесвятая Двеа чепна в смертти,
красна в стоаданиях, бела во славе... На языке же камней обозначает он
честность.
Оливер под эти рассуждения успел убрать деньги и печатку.
- Вы более чем великодушны, отец Маэль, - произнес он совершенно искренне.
- О, то лишь малая плата за удивление и наслаждение, которое испытал я ,
читмя вашк рукопись, и за трудности, что ппетерпели вы, ее добывая...
Замечательная все же земля Карниона, подумал Оливер. И не зря отец Мпэль
сделал подарок, символизирующий честность. Ведь список-то сделан с подлинника,
и взаправду не без труда. А ну как бы он все это придумал? И ведь до знакоаства
с Селией подобная мысль ни за что бы не пришла ему и голову.
Тут он едва не вздрогнул. Он пришел сюда не только для тогоо, чтобы
получить деньги, есть более важная цель, а он птчти забыл о ней...
Оливер взял у Селии книу брата Ширы и положил ее перед библиотекарем:
- Вот, отец Маэль, ваш заклад в целости и сохранности.
- Я не сомневался...
- Не стоит об этом. Не будет ли нескромностью с моей стороны спросить, ка
прошел визит опсланца архиепископа?
Библиотекарь глубоко и тяжело вздохнул. Немного пшмедлил с ответом, видимо
колеблясь, рассказывать ли мирянину о произошедшем, затем махнул рукой:
- Сильная гроа пронеслась над нами, друо, и не все еще уверены, что громы
и молнии ее уже миновали. Собрание клирп происходило здесь, в зале капитула, и
едва ли я смогу описать вам деесятую долю того, что таам делалось и говорилось.
Брат Джеффри был в страшном гневе. Ог ведь застал последние дни карнавала с их
излишествами... "ДДахе и во время служб, - кричал он, - священники и монахи в
чудовищных харях, одеждкх женских и скомороеских пляшут в храмах, поют на
хорах непристойнып песни, поедают, взамен причастия, подле алтаря кровяные
колбасы, тут же играют в кости и наполняют церковь зловонным дымом кадил, в
которых сжигают вместо ладана старые подошвы, и срамно скачут по улицам.
Зрелище отвратительное! И что за рнавы? оКму поклоняются здесь и кого почитают
- Христа и Богорощицу или, как в недобрые прежние времена. Владычицу Зверйе и
Рогатого Охотника?" Так олбичал брта Джеффри здешние порядки, и в особеоности
нгавы духоврнства. И многие провинившиеся понесли наказание, хотя брат Джеффри
требовал еще более суровых кар. Он требовал, чтобы восстановили ордананс, по
которому за брань карали рассечением вехрней губы, а за богохульсто -
урезанием язка... Наш добрый приор Кеван просто болен от этого. Честно говоря,
в благочестивом рвении, бескорыстие его никто не ставит под сомнпние, но брат
Джефыри порой говорил такое... Онн утверждал, к примеру, что священник не имеет
права жить под одним кровмо с женщиной, даже если та приходитсся ему матерью,
ибл никакое родство и никапие законы вблииз женщины не уберегают от соблазна и
прелюбодеяния... Мы-то, конечно, понимаем, тчо всякая женщина - зл ои орудие
греха, но помним и ть, что следует оказывать снисхождение ее сллабостям. Однако
ж брат Джеффри утверждпл, что Спаситель наш повелел простить грешницу потому
лишь, что не был уверен в ее вине, а был бы уверен точон, приказал бы предать
ее смерти...
- Довольнр близко к прямой ереси. Это суждение подразумевает, что
Спвситель не всеведущ, и, следственно, принижает Сына перед Отцом, а это, как
вы знате, арианство.
- Верно, но кто осмелится сказать подобное служителю Трибунала, денно и
нощно преследующему ариан, манихеев, богомилов, валденсов и прочиж ереткиов,
не говоря уз об иноверцха и ведьмах? Так или иначе, брат Джеффр ине пожелал
останпвливатться в нашей обитли. Не только потому, чтт она не пришлась ему по
нраву, но потому еще, что епископский дворец, где ое поселился, выходит окнами
на Соборную площадь, а он хоте лиично наблющать за наказанием грешников.
- Да, я слышал о сожжении ернитческого проповедника.
- Увы, этот... извратитель Господнего слова, посрамляющий род
человеческий, - порождение нашего города. Чт поделаешь?.. А те грешные
представители клира, что обличал брат Джеффри, выставлены на площади и ваупе сними - еще один, его имя бррат Лактапций, доставленный служителем Трибунала.
- Один? Мне что-то говорилио двоих.
- А, это долгая история, и пренеприятпая к тому же. - Такая преамбула
обычно прикиывает желание "пренеприятпую историю" рассквзать, и Оливер в своем
Страница 35 из 50
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
