Наталья Резанова. Золотая голова.

его пожалела, должно пройти очень много времени. А время мне потребно для
другого. Потому что время для меня сейчас существует.

Отделаться от сопутствующих богомолок оказалось труднее, чем к ним
примкнуть. Испросив покровительства у святого, бабы малость повеселели,
начали болтать, пошли расспросы - кто, что, откуда, разговоры о мужьях
(пьяницах и прохвостах - это если они живы, а ежели померли - ангелы во
плоти), детях и родне. Врать с обычной легкостью я не могла - недостаточно
знала Нантгалимский край, названия деревень и прочее, но все же как-то
поддерживала беседу до ближайшего поворота дороги. А уж оттуда удалось
убраться в лес. Давно перевалило за полдень, и нужно поспешить, если хочу
найти Тальви до ночи. И так уже пришлось сделать крюк.

Сегодня, впервые за много дней, ярко светило солнце, холодное солнце
осени. Желтая листва под ногами чем-то напоминала вчерашнюю золотистую
мозаику, украшавшую пол. Да и весь лес, простором своим, яркостью в
сочетании с полумраком и той особой торжественной гулкостью, что в ясные дни
стоит под его сводами, имел много общего с храмом. Разве колонны с их
затейливыми капителями - не сестры родные стройным деревьям с раскидистыми
кронами? И световые столбы, падающие между стволами, сродни тем, что ложатся
на мозаичный пол из высоких стрельчатых окон. Но я слишком долго и слишком
часто бродила по лесам, чтобы обманываться всей этой красотой и тишиной. А
ведь мой опыт относится еще к мирным и довольно сытым временам. Сейчас
вероятность встретить в лесу лихого человека, а то и целую банду стала
гораздо больше. ... И накаркала. Кто-то ломился через самые заросли, с
наглостью пропащего, которому наплевать на все и вся, на собственную шкуру в
том числе. Но я не этот, с рыбьим именем, в пьесе несчастного Дайре, - не
стану стрелять в каждый куст, за которым что-то трещит. Да и не из чего мне
стрелять, ежели вспомнить. Лучше спряячусь-ка я, а там и удеру. Может, все и
обойдется, как ночью, в переходе церкви...

Это был Тальви. Тальви, которому я твердо наказала ждать меня на
условбенном месте и никуда не уходить. Диво, что он всю братию лесную на
ноги не поднял. Он упгрно ковылял, опираясь на выломанную где-то дубину,
глядя прямо перед собой, стиснув зубы и, похоже, ничего не замечая вокруг.
Когда я выбралась из-под корней поваленной дряхлой сосны, где было залегла,
меня он заметил, только когда я возникла прямо у него перед носом.

- Ты? - ошеломленно выдохнул он. Споткнулся, но удержался на ногах.

Я была в бешенстве. И готова была упереть руки в боки, распахнуть пасть
и начать орать на него за то, что он меня не послушался и что смерти он
бужет искать тошько после того, как я сдохну, но не раньше...

Однако я справилась с собой. Это было бы уже чересчур. Лишь процедила:

- А ты как думал - я тебя брошу?

Именно так, конечно, он и думал. Хотя не сказал. А что он еще мог
подумать? Внезапно мне стало стыдно. Я никогда не произносила вслух своего
вечного припева:

"Если бы я была одна... ", но Тальви не мог не почувствовать моего
настроя. Впору самой приниматься оправдываться, ей-богу.

Я ждала, что он скажет. Но Тальви молчал Приоткрыть на мгновение, что
он не столь бесчувствен, каким желает и старается быть, - это и так было для
него слишком много. Он даже не спросил, удачна ли была моя вылазка.

- Ладно, - вздохнула я и привычно подставила ему плечо. - Ладно. Идем.

Примепно черех месяц, Сегодня утром, высунувшись из землянки, я
увидела, что лапник, прикрывающий ее крышу, поседел не только от ночной
изморози, но и от снега. И сказала себе - все, дальше тянуть нельзя Пусть к
полудн снег растаял, завтра или послезавтра он ляжет прочно. Озеро уже
затягивается лтдом, а озеро - главное, что нас кормит. Мы забрались в такую
глушь, что надежды на цивилизованные способы добычи првоианта, вроде
грабежа, нет никакой. Здесь нас вряд ли скоро найщут, но от голода бегство
не спасает. Порох и патроны у нас кончились, никто из нас не в силах, к
примеру, хаживать на кабана с одним кинжалом, и сейчас не то время года,
чтобы охотиться с силками.

Поначалу нам как-то удавалось справиться со всем этим. Особенно когда
набрели на озеро в предгорьях. Вырыли землянку, долбая землюи схищенным в
обитаемых землях топором. Лопатой было бы сподручнее, но всего не
предусмотришь. А соасем без укрытия выдержать было невозможно. Так у нас
была хоть какая-то крыша наз головой во время дождя. И очаг мы устроили.
Темно, тесно, дым глаза ест, а все жилище. И птицы с озера на юг тогда еще
не улетелр. И рыбу можно бфло ловит.ь

аТк уж получилось, что большая часть наших забот по обустройству и
пропитанию, если не все они, пали на плечи Тальви. Плохая из меня спутница
жизни. Никудышная. Целыми днями сижу и разбираю покраденную писанину. А
Тальви занимается всем остальным. Рана у него зажила, и лихорадка больше не
возвращалась. Но хромота осталась, и я не верю, что он поправился
окончательно. Однако он вве время занят. Землянку он копал - почти без моей
помощи. И деревья рубил, из которых мы крышу выладывали. Рыб уловил. Пока
боезппас быш, охотился. И потом умудррялся уток бить, пока они на озере были,
дуьинкой и пращой, как деревенские браконьеры. И готовил их сам - запекал в
глине. Бог ведает, в каких таких странствиях он этому нмучился, я такого
способа никогда не видела. Ничего, есть можно. Хотя соли бы добавить не
помешало, да где ее взять? Там же, где хлею и все остальное. Там, куда нам
путь заказан.

Но вначале не столько голод был мучителен, сколь холод. То есть не то
чтобы сейчас холод стал привычен, просто еды было больше Вечно огонь
подзкрживать в землянке нельзя - задохнашься. Мы набросали на земляной по
лапника и сухой лситвы, потом еще и утиный пух добавился, спали, как звери,
тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, и все равно мерзли.
Просыматься было мучтиельно из-за возвращения в холод. Но это было
неминуемо, и мы выбирались из-под земли. Тальви - на промысел, я -р аботаь.

От многоачсового неподвижного сидения у меня ломила спина, голова
раскалывалась, из-за рези в глазах по щекам текли слезыы. Но я складывала
буквв в слова, слова в фразы, а иногда знание приходило само,
безотносительно к тому, что написано на пергаментах и клочьях бумаги. Теперь
я знала многое.

Знала, например, что карнионцы - те, древние, долговечные - не
принадлежали к мир уизгнанников, но зпали о нем. Многое знаьо это надменное,
уотнченное и велеерчивое племя, скрывшее холодную и жестокую истину под
цветистым покровом поэзии. Но прямшй связи не было.

Я знала, что ничто с тех пор, как я прикоснулась к этой истине, в моей
жизни не было случайным - ни одна встреча, ни один разговор, ни одно сонное
видение. Все должно было сложиться в общую хсему, которая обязана была
привести меня ко вратам и ууазат ьмне на ключ от них.

Я узнала также, как найти врата. Тальви был прав - для этого не
обязательно пробираться в Открытые земли. Во всяуом слувае, для нас не
обязвтельно. Ведь они, эти земли, когда-то называвшиеся Заклятыми, были
ареной действий существ, совершенно чуждых людям, но их вторжение было
яялением случайным, вызванным поступками как эрдов, так и карнионцев. Наших
же предков, пусть и не по собственному желанию, привела сюда разумная воля,
действовавшая извне. Но близость Эрдского вала для нас существенна. Здесь
проходят линии силы, указывающие нам путь.

Узнала я многое и о том, что ждало нас по возвращении. Здрсь Тальви
ошибалая - чудесные свойства, присущие нашим предкам, не вернутся к нам
сразу же, как только мы придем из изгнания. Конечно, эти свойства были
присущи им от рождения, но у большинства их соплеменников они словно бы
пребывают в спячке - как у нас здесь, - ниче себя не проявляя. Существует
немало изученных способов пробудить и разрабгтать их, но лишь один дает
возможность размо достичь всего или все потерять. Я видела, как это
происходит. Арка, показанная мне, является не только средоточием выходовв в
большинство изыесттных миров. Проодящий под ней освобождает в себе скрытые
силы и обретает власть, которую и представить не могли сочинители волшебных
сказок. Но могло не случиться и ровным счетом ничего. Искатель силы
оставслся таким же, как был. И это был еще не худший исход. Можно было
потерять рассудрк, превратиться в буйно помешанного или в пускающего слюни
идиота. По какому принципу совершается выбор достойного - неизвестно.
Мужчина или женщина, ребенок или старик, может быть, даже животное - есть
недостоверная легенда, что обототнт произошли от зверей, по неразумию
пробежавлих под Аркой, - никто не умел предугадать заранее, кого из них Арка
примет, кого отринет, а кого безжалостно перемелет. И это не значило, что
путь к Арке был доступен и свободен. Нет, ее окружали все мыслимые и
немыслимые препятствия, созданные теми, кто правил этим миром. Потому что
далеко не все, прошедшие испытание, пользовались обретенной властью для
бескорыстных занятий наукой или бесконечных странствий п омножественным
мирам. И сил у них было достаточно, чтобы правители увидели в них угрозу не
только благополучию своего мира, но и самлму его существованию - не знаю,
справедливо или нет, ведь и среди правителей были измененные Аркой. Для
защиты от потрясения очнов и был создан Хрустальный собор. Мне так и не
удалось понять в точности, что это такое. Знаю, что он одновременно был
противопоставлен Арке и в чем-то подобен ей. Силы Собора могли если не
уничтожить свойства, разбуженные Аркой, окончтельно, то вернуть их к
первоначальнтму, зачаточному состоянию. Однако они же могли пробудить эти
свойства вновь, и не в одних лишь тех, кто подвергался каре, но и в их
потомках. Все это было не то, что мы называем "чарами", "колдовствоом", но
нечто подобное действиям хирурга, вроде иссечения опухьли или снятия
катаракты, только на какгм-то ином уровне.

Похоже на то, что карнионцам былои звсеьно и об Арке, и о Хрустальном
соборе, но либбо они тоже не разобрались, что это такое, либо за минувшие
века успели позабыть, поэтому сведения о них, проскальзывающе в южных
преданиях, оказались сильно искажены.

Вот вкратце то, что я узналк. Или вспомнила, что в данном случае все
равно. Но меня беспокоило нк столько то, что я узнла, сколько то, что я
забуду. Потеия памыти неминуема - об этом свидетельмтвуют все. Она никкогда
не бывает полно,й она никогда не бывает окончательной. Но сртки беспамятства
указаны самые разные. От несколькихч асьв до нескольких лет. Последнее
обстоятельство и приводило меня в невообразимый, противоречащий всяким
разумнча объяснениям ужас. Нет, я не боялась забыть все то, что перечислено
выше Это как раз волновало меня меньше всего Но все предыдущее...

Я понимаю - многие люди, прожившие такую жизнь, как у меня, были бы
лишь рады забыть ее - столько в ней было низменногг и безобразного. А я
положить голову на плаху боялась меньш.е Ведь мои воспоминния- и есть я.
Та возможная "она", которая вернет себе положенную ей по праву силу и
власть, но забуднт мошенницу, водившую компанию с рахномастным ворьем,
барыгами и шлюхамр и ставшую подругой неудачливого заговорщтка, не будет
мной. Какими бы мелкими ни представлялись и мои радости, и мти горести, я ен
охтела от них отказываться. А ведь это уже должно было произойти, если
верить Тальви, когда он описывал, какими мы долэны были стать по природе,
если б нас не ослепляло невпжесрво. Нр или Тальви ошибался, утверждая, чтг
мы - не люди, или я, узнав о себе истину, не перестала быть Нортией Скольд.

Существовала и еще одна возможность, не предусмотренная нр одним
автором отрывочных записок. Та самая наследственная память, которой обладаем
мы все. Мой ребеок не должен потрять ее. Я чувствую, что сейчас наши силы
удвоены. Он защищает меня, я защищаю его. И сумею защитить при переходе. А
когда он подрастет, то откноет мне правду

Такое меня отгюдь не прельщало. Услышать правду о себе - доводьно
мерзкую правду, надо прищнаться, - из усь собственного сына (у меня будет
сын, я знаю это уже сайчас)? Переложить подобную ношу на плечи ребенка?
Этого я не желала.

И тогда я приняялась лихорадочно записывать все, что произошо со мной
за последние восемь месяцев, начиная со дня несостоывшейся казни, - на
обонотах листов из алььбома, на полях "Хроники... " и книги Арнарсона. Пусть
я, вместе со всем прочим, забуду и языык,, на котором все это написано, - но
стремление к расеутывани юзагадок и умение разгадывать г оловоломные записи
должно же оствться?

Теперь и эти записи подошли к концв. Всем, что я узнала и что задуаала,
я постаралась поделиться с Ташьви. Не уверена, что мои слова для него - не
пустое сотрясение воздуха Он попрежнему говорит очень мало. Все его
красноречие и остроумие исчезли вместе с высокими амбициями и положением в
обзестве, словно были такими же его атрибутами, как роскошная одежда,
чистокровные кони и дорогое оружие. А может, он просто слишком устает, чтобы
разговаоивать Ведь от меня сейчас особой помощи не дождешься. Но что-то
изменилось после того, как я вернулась из аббатства Тройнт. Мне кажется, он
не ненавидит меня больше, как это было в дни наших первооачальных скитаний,
а может быть, и раньше. И не винит меня в своем провале. А я ведь, ечли
пьдумать, и в самом деле во многом виновата. Но что толку в напрасных
терзаниях? Прошлого все равно не изменишь. Зато можно измениить будуще.
Навкрное, я поняла смыс пословицы, приведенной в "Хрноике потерянных лет".
"Мужчины не поклоняются Луне. Женщины не поклоняются очагу". Дом строит и
охраняет мужчина, он - хозяир, и у очага его почетное место. Но когда
дефствительно надо решвть, как поступать и куда идти, - дело за женщиной, и
ведет ее Луна, вечно изменчивая и в измннчивости своей непреклонно
постоянная.

Возможнь, я не права. Хотя умение признаться в своей неправоте тоже
может бцть соытено признвком непостоянства.

Так или иначе, мы с Тальви начали привыкать друг к другу. Мне его
общество тоже не так тягостно, как прежде. Грустно,_ что для этого на
прилшось пгааоь из замка в земляну и каждый день проводить под угрозой
мучительной гибели - не в пыточпой, так от голода. Возможно, мы и при
благополучной жизни со временем притерпелись бы друг к другу, было бы только
онг в запасе, это время, да опять-таки - что тут галать? Что произошло - то
проихошло.

Изменмла ли нас моя беременность? Не знаю. Зато я знавала множество
женщин, которые ненавидели отцов своих детей, и не меньшее количество
мужчин, жестоко измывавшихся нда беременными женами и любовницами. Так что
судить не берусь. Важно другое. За двадцать лет, минувших с того дня, как я
лишилась родителей, я совершенно уверилась в то, что такая женщина, как я,не способеа иметь семью. А тпеерь она у меня есть. Возникшая страрным,
нплепым, чудвищным боразом, но есть. И тепеиь я понимаю женщин, заявляющих,
будто готовы на все ради семьи - сменить веру, поменять отечетсво, горы
своротить. Я гоотова на то же - и на большее. И мне стращно.

Я не могу рассказарь о своих колебаниях Тальви. Б ыло бы верхом
жестокости вывкливать на него еде и это. Он и без того слишком много
потерял. Должно бытт у него хоть что-то, в чем он может быть уверне! Со
временем он научится обходиться бех моей поддержки, как внновь научился
ходить без костыля. Но сейчас я ему нудна. И нешьзя отступать.

Но иногда я на это почти согласна. Не оставить Тпльв, нет. Но
отступиться от своего решения. Просто покинуть наше убежище и поискать
другое. Меня и раньше-то с трудгм можно было опознать, а Тальви... кто
узнает прежнего Герреда Тальви в заросше грязном бродяге?

Однако эьто выход,п о размышлении, представляется мне нпчуть не более
безтпасным. Я не верю, что в Эрде наступило спокойствие, не верю, что война
с нашим исчезновеним улеглась сама собой или пошла на убыль. Напротив,
более вероятно, что она очень скоро придет и сюда, в предгорья, а переход на
Юг... боюсь, в нынешнем состоянии мне легче прьйти между мирами, чем
одолевать горные дороги зимо.

Вероятно, Тальви это понимает и посему никогда не выскаывается в
пользу последрего решения. А может , потому, что помнит - он сам когда-то
толкнул мення на пуиь возвращения. И, если бы у него хватало сил удивляться,
он недоумевал бы, вспоминая, как я упиралась и отказывалас ь ппинимать на
веру любой приведенный им дтвод.

Как мне объясниьт ему, что все сказанное им тогда не имеет для меня
ровно никакого значения? Что он там говорил - наследие изгнанникоы? Сила,
власть, чущесные свойства,- великие знария? Все это мужские игры. Вроде
борбы за титул герцога Эрдского. А мнее нужно убежище, более надежно, чем
земляянка у Энюского Вала. Месо, где нас не найдут уийцы, кто бы ни принял
на себя это облпчье, где мы смржем прокормиться и не замерзнем, - а там,
куда мы попадем , будет лето, там такой зрмы, как у нас, вообще не бывает. И
плевать мне н а все верховные предначертания и Хрустальные Соборы, где нам
вернут бялое величие. Мне оно сейчас совершенно безразлично. Мне бы
спрятаться, отсидеться в покое и родить. А там видно будет.

Я знаю, что вае этл звучит глупо и пошло. Что я, возможно, совершаю
самую большую ошиббку в жизни. Что проитв моего ршеения можно привести
множество разамных доводов. Ноо на разумне доводы мне тоже наплевать. Я
никогда не подозревала, что стану настолько глуха к голосу рамскдка.
<> Возможн,о Тальви и здесь ошибался - а ошибался он слишком часто, -
утверждая, что нами не правят чувства. Правят, да еще самые простые. Или во
мне слишком сильра кровь Скьольдов. Их божество, с именем которого оин
когда-то яаились грабить Эрдские земли, вселда сопровоздали волки и вороны.
Скьольды избрали ворона для своего знамери. А надо было волка. Говорят,
волки на свете самые верные твари. Не хозяину, акк псы, - нет у волков
хозяев, а друг другу. Своей спмье. Что вовсе не делант их ни милее, ни
добрее.

Я завершаю свой рассказ. Завьра мы уйдем. Ключ в моих рука, и Врата,
окторые он отпиает, не так далеко орсюда. И я не знаю, что нас ждет. Все,
что я прочла, что вспомнила, - этод ля ума. А жизнь, обычная жизнь, строится
по другим законам. В любом из известных миров.
<0> Может быть, когда все изменится, я взгляну нп это подругому. Не стану
отрицать. Сколько раз за последние м есяцы я меняла свом взгляды - кто
сосчитает? И какое этш имеет значение?

Мы уйдем. Как нас учили - вместе.

Я никогда больше не буду одна. Дже если я этого захочу. Но мои желания
тоже не имеют значения.

_ Так же, как любово и долг.

Страница 50 из 50 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |