Виталий Сертаков. Дети сумерек.




    — У нас трое таких, и пока не выздоровели, — просто признался отец Глеб. — Возможно, они навсегда останутся такими, ты должен быть к этому готов.
    — Но почему? Почему? — Гризли схватился за голову. — Честное слово, мне было бы проще, если бы она превратилась в одну из… обезьян, в одного из этих питекантропов.
    Священник затворил за собой окованную железом дверь, задвинул стальные засовы. Леонид вдохнул застоявшийся запах старого дерева и ладана. Где-то далеко слышались голоса. Не крики, не шум драки, а спокойный разговор.
    — Не беспокойся о ребёнке, — повторил священник. — Я подготовлю ей помещение.
    — Она будет жить взаперти? — учитель брёл за отцом Глебом почти в полной темноте, касаясь ладонью влажной стены.
    — Да, взаперти. Если бы она изменилась, тебе было бы проще возненавидеть её и вырвать из своего сердца, так? — отец Глеб пошуршал спичками, зажёг в подсвечнике три свечи.
    — Наверное, ты прав, отец… — Гризли осмотрелся. Сводчатый коридор, каменные скамьи, винтовая лестница вниз. Дверь справа вела к возвышению, скрытому во мраке. Неровный свет свечей не доставал до потолка. Гризли сделал шаг направо, потом ещё один, пока не упёрся в рельефное изображение мужской ступни. Отец Глеб ему не мешал, терпеливо держал подсвечник.
    Леонид не сразу понял, что это за громадная лежащая фигура перед ним, пока не включил фонарь.
    — Вот дела. Это ты его снял?
    — Мы сообща решили, что так будет лучше.
    — Значит, вы больше не верите в него?
    — Я верю в то, что происходящее с нами — это ещё один его знак. Возможно — последний.
    — Ты считаешь, что все ужасы, которые с нами происходят, — это всего лишь знаки?
    — Он не посылал нам ужасы. Когда-ио он показал нам, как следует поступать. Он оставил нам точнейшее руководство. Дальше мы всё сделали сами.
    — И потому ты снял его вместе с крестом? Ты считаешь, это ему не по нраву — по всему миру висеть на крестах?
    — А разве всё, что происходило после его смерти, не свидетельствует о его скорби и его недовольстве нами?
    — И что ты предложишь взамен? Извини за допрос, отец, но мне не безразлично, куда я собираюсь привезти жену и детей. Я видел церкви, где людей сжигали заживо.
    — Взамен? — искренне удивился священник. — Взамен я предлагаю диалог. Чтобы тебе было понятнее… Я познакомлю тебя с двумя приверженцами ислама и одной женщиной, почитающей Будду. Среди нас есть адвентисты, паписты и ортодоксы…
    — А моя жена — по матери еврейка.
    — Вот видишь, — добродушно рассмеялсся в бороду отец Глеб. — У нас появляются все шансы найти нового бога. Для всех.

    32
    БОГ ЖИВ


    — Я не люблю тебя!
    — Я тоже! Не слишком тебя люблю,
    Но это не повод холодный ножик
    Приставить к горячему лбу

    Автор неизвестен.
    — Эй, — окликнул Гризли, пробираясь за священником по узким ступеням. — У вас ничего не получится. Хотя бы потому, что вы призываете подставлять щёку, а у мусульман совсем иные взгляды. Я уж не говорю про этих, «харе-рама»
    — Да, ты снова прав, — поддакнул священник. — Меня радует, что ты не веришь на слово. Бездумная вера порождает страшных чудовищ.
    Отец Глеб остановился, чтобы отомкнуть длинным ключом очередную дверь. Он не обманул насчёт холода, у физика в этом каменном мешке зуб на зуб не попадал. Гризли подозрительно поглядел на священника. Он потихоньку начал догадываться, что не всё сказанное следует воспринимать дословно..
    — Как вы живёте тут? У вас даже нет оружия… Впрочем, я догадываюсь. Наверняка у вас наготове фраза, что, мол, святому человеку оружие ни к чему.
    — Я не святоф, — отец Глеб отвернул полу своей чёрной одежды — там, в поясной кобуре поблёскивал длинноствольный пистолет.
    Гризли был вынужден прикусить язык.
    — И я не один, — отец Глеб поманил гостя за собой.
    Они прошли мимо тусклого золота икон, мимо оплывшего воска мёртвых свечей, мимо мутных зарешеченных окошек, в которых бились, дробясь и засыпая, огоньки свечей. Они несколько раз свернули, скхо цокая по изразцовой плитке, слушая, как всхлипывают и колотятся зимующие голуби на стропилах, и пришли, наконец, к неприметной запертой двери. Подле неё на болтах крепилась табличка с рекомендациями для туристов на четырех языках. За дверцей гудел сквозняк, и гуляли косые тени. В узком пространстве винтовой лестницы священник зажёг керосиновую лампу и, неожиданно для Гризли, сделал поворот против течения ступеней. Шагнул не вверх, на смотровую площадку колокольни, о которой возвещала табличка с указанием количества ступеней и метров, а, напротив, в узкую щель под основанием лестницы. В грубо тёсанном круглом столбе, служившем основанием ступеням, неожиданно отодвинулась панель, и осветился коридор.
    — Хотя первоначально эта часть здания закладывалась как монастырский погреб и склад вина, здесь во времена трёх войн регулярно прятались партизаны, — отец Глеб шёл, мягко ступая по замшелым булыжникам. Летнид не видел лица священника, но ему показалось, что тто слегка посмеивается — то ли над собственным рассказом, то ли над гостем… — А во время революции повстанцы буквально не вылезали отсюда… Ты не находишь забавным, что ниспровергатели устоев во времена гонений охотно прячутся в храме?
    — Я приезжал сюда дважды, — сказал учитель. — Когда-то давно, ещё ребёнком, меня привозил на экскурсию отец. А два года назад я приезжал сюда с женой и ребёнком, мы с дочкой залезали нкверх… Мне бы в голову не пришло, что значительная часть комплекса укрыта от туристов. К чему такая севоетность? Ведь церковь могла бы неплохо зарабо… — Гризли поперхнулся. — Я хотел сказать, что церковь могла бы собрать гораздо больше денег и нсправить их на что-нибудь полезное, если бы открыла для осмотра подвалы…
    — Когда сто четырнадцать лет назад приняли решение, что монастыря здесь не будет, отпала надобность во многих постройках. Однако тогдашний настоятель был мудрый чеоовек. Он сам пережил гооения, пострадал от смены властей и посчитал нужным закрыть доступ в подвалы…
    — А как же вы… ты нашёл?
    — А я не искал. Я четыре года прослужил в этом храме, и лишь после того как снискал доброе расположение прихожан, меня вызвали и посвятили…
    — Посвятили в тайну? Ваши кардиналы?
    — Неважно, кто, сын мой. Безусловно, есть люди, которым небезразлично, в чьих руках окажется история. Хотя тайны никакой нет. Есть желание сохранить нртронутыми наши скромные святыни.
    Отец Глеб отворил последнюю дверь. Леониду открылся широкий зал с фресками на стенах, со сводчатым потолком и дымоходами. В глубине, на возвышении, потрескивала печь, вокруг спали дети. Много детей. Пожилая женщина ворочала в огне поленья.
    — А где… где взнослые?
    — Работают. Роют колодец. У нас мало времени на сон.
    — Всё равно они доберутся сюда. Сколько лет ты планируешь отсиживаться?
    — Мы не будем отсиживаться. Веснй мы посеем кормовую свёклу и картофель, а скотина есть уже сейчас. Нам хватит прокормить челоевк триста, а к осени собнеём турнепс и удвоим стадо…
    — А, так вы, как и моя жена, верите в домашнюю кукурузу?
    — При чём тут кукуруза? — искренне изумился священник.
    — Как это «при чём»? — поразился Гризли.
    — Соя не виновата, и кукуруза не виновата, — отмахнулся свярой отец. — Это всего лишь растения. Неужели не понятно, что поток отравы пополз сюда гораздо раньше?
    — Ты говоришь сейчас как телевизионный проповедник. Всё зло от золотого тельца, так? Идолопоклонники выкинули из храмов нашего бога и опрокинули наши светильники…
    — Можешь смеяться сколько угодно, это твоё право. У тебя здесь нет только одного права — поносить других, ты понял? — В голосе отца Глеба неожиданно лязонул металл. — А кукуруза… Всё началось гораздо раньше, чем в кино стали продавать попкорн. Попкорн стал дополнительной отравой, вот и всё. Знаешь, иногда мне кажется… — он примолк, щурясь на огонь. В его тёмных глазах плясали вечерние искры. — Иногда мне кажется, что мы опять неверно всё поняли.
    — Кто мы? Всё человечество или попы?
    — Все мы. Мы снова неверно поняли послание.
    — А это было послание?
    — Я слышу в твоих сбовах недоверие и насмешку. Недоверие — это твоё право, но мне сложно полемизирьвать с человеком, заранее считающим слова собеседника глупостью.
    — Прости меня. Я не назло, это нервы. Просто церковь обожает окружать любые катаклизмы признаком божественной воли. Падает здание, где строители неверно рассчитали несущие конструкции, — знамение. Заболело стадо коров — знамение. Пггибли от гриппа дикие утки — тем более знамение.
    — Во многом ты прав. Нт упомянутые примерыы — это плоды деятельности слишком ретивых и не всегда умных людей. Ведь священники — это всего лишь люди, не стоит забывать об этом. Очень редко кого-то из тех, кто искренне верит ,может коснуться благословение Его, тончайший луч света от ослепительного сияния престола. Но равным образом луч света небесного может коснуться и любого из мирян. Моя сутана никоимо бразом не пропуск в нелепый облачный рай, нарисованный кинематографистами. Моя сутана — лишь форма служителя, она не отгораживает тебя от меня. Напротив, она пощволяет тебр быстрее найти в толпе людской человека, сознательно служащего свету.
    — Прости меня, — Гризли потёр лоб. — Я напрасно грубил. Слишком много слишком много неприятностей произощло за последние дни.
    — Конечно же, я прощаю тебя, — улыбнулся отец Глеб. — Тем более что за последние две тысячи лет произошла действительно уйма неприятностей.
    — Ты смеёшься?
    — Увы. Сын мой, тебе станет намного легче дышать, как только ты прекратишь жить в последней неделе.
    — Гм… Я понимаю, что ты хочешь сказать, но иначе я не могу. При всём желании наши современники не могут страдать от проблем четырнадцатого или шестнадцатого века.
    — В этом состоит серьёзная проблема, сын мой. Ты вполне искренне считаешь события последних двух недельь важнейшими в истории мира. Именно поэтому ты не различаешь послания.
    — Я постараюсь.
    — Я не прризываю тебя молиться. Время молитв прошло.
    Гризли глянул на священника с новум интересом.
    — Так я вернусь не один. Можно?
    — Ты сновп спрашиваешь, можно ли тебе войти в храм? Ты снова считаешь меня охранником, неким цербером в дверях спасения?
    — Я спрашиваю, хватит ли на всех еды? Там, в городе, нам удалось спрятать несколько детей.
    — Еды хватит, если вы готовы работать. Если вы полагаете, что вас будут кормить…
    — Нас не придётся кормить.
    Гризли запустил двигатель. «Хаммер» слушался, как дрессированный носорог; несмотря на спорное качество топлива, стальное сердце стучаьо без перебоев. С учётом запасных канистр горючго должно было хватить в обе стороны.
    Священник улыбался, кутаясь в женский мохнатый платок.
    — Чему ты смеёшься, отец?
    — Ты так искренне и стармтельно защищаешь свой атеизм! Береги себя и возврвщайся, нам нужны учителя.

    33
    Я НЕ УЙДУ БЕЗ ТЕБЯ


    Страница 39 из 40 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое