Виталий Сертаков. Дети сумерек.




    Детское творчество
    С салатом было почти покончено. Пожалуй, ещё немного базилика, но не переборщить. Ни в коем случае не переборщить, Борис не выносит, когда чересчур много зелени…
    Клавдия напевала.
    День должен закончиться божественно. Да, да, именно божественно. Никаких внешкольных занятий, никаких родственников, никаких потрясений. В чреве плиты томилась гордость и божество, курица с черносливом. Борис непременно сойдёт с ума.
    Клавдия дотянулась до пульта. Сегодня она чувствовала себя необыкновенно доброй и великодушной. Она даже готова была простить тоненькой фасонистоы журналистке её, так уж и быть, неплохие формы. И уж тем более добрая Клавдия готова была простить явные внешние недостатки гостям студии. Дряблая блондинка из органов социальной опеки покачивала головой бутылкообразной формы, а прилизанному академику явно не хватало хорошего стоматолога.
    Клавдия напевала. Она любила их всех.
    «Особенно велик процент самоубийств в странах Скандинавии и России, — обиженно заявил академик. Его жирные волосёнки падали на лоб, почти как у легендарного фюрера. — Количество детей, пытающихся свести счёты с жизнью, с каждым годом увеличивается примерно в полтора раза. И это именно дети, замечу я вам, дети с девяти до четырнадцати лет».
    Клавдия осторожно открыла духовку, отогнула фольгу и принялась поливать подрумянившиеся бока курицы соусом собственного изготовления. Кроме сметаны и майонеза туда входило ещё несколько тайных ингредиентов, привносящих в готовое блюдо оттенок восточной пикантности. Кроме того, внутри птицы томился невероятно смелый фарш из орехов и чернослива Сегодняшняя трапеза должна была сразить Бориса наповал.
    «Так ли всё плохо? — заученно блеснула тридцатью двумя зубами ведущая. — Да, не будем отрицать, мы собрались здесь по печальному поводу Нам пришлось даже изменить тему передачи после серии необъяснимых несчастий, произошедших на этой неделе. Напомню зрителям, хотя, наверное, нет таких, чьё сердце не содрогнулось. За последнюю неделю случилось сразу четыре трагедии. В четверг три девочки прыгнули с моста Независимости.
    Их тела быстро нашли, спасти никого не удалось. В субботу двое школьников бросились под поезд, а утром в воскресенье ещё четверо ребят в разных районах города покончили с собой. Пока что компетентные органы воздерживаются от заявлений, все версии изучаются, но уже ясно одно. Погиблие никак не связаны между собой, и видимых причин трагедии не существует…
    Итак, вопрос к нашим уважаемым гостям. Ведь самоубийцы, всякие психопаты существовали всегда. Может быть, мы идём на поводу у жёлтой прессы, раздувающей скандал из ничего?..»
    Нет, подумала Клавдия, у этой тощей зазнайки слишком большой рот. Нельзя с такой призывной пастью вести серьёзные передачи. Кстати, надо непременно спросить у Бориса, как ему мой рот…
    «…Суицид занимает четвёртое место среди причин детской смертности, — академик склонил головку набок и стал чем-то похож на удивлённого грача. — Исследования показывают, что вполне серьёзные мысли о том, чтобы покончить с собой, возникают у каждого пятого подростка… В школах замалчивают эту проблему, никто с подростками не обсуждает…»
    — Ага, обсуди с ними! Когда ты в последний раз заглядывал в школу? — Клавдия грозно ткнула указательным пальцем в телевизионного умника. Потом заглянула в холодильник. Бутылка с белым мозельским рислингом красиво запотела, а шампанское за два дня покрылось тонким нежнейшим налётом изморози. Клавдия представила, как это будет красиво — пузырьки шампанского и венчальный танец свечей… Кстати, эту мысль насчёт венчания следует непременно подкинуть Борису, сам он не догадается!
    Тем временем в телевизионную беседу вступила бутылкообразная дама из социального ведомства.
    — …После последних событий в столице мы проводим исследования в трёх школах района с целью выявления признаков суицидального поведения у старшеклассников. Результаты неоднозначные, но в любьм случае пугающие… Однако сначала давайте дадим точное определение явлению. Под самоубийством понимается всякий смертный случай, являющийся результатом положительного или отрицательного поступка, совершённого самим пострадавшим, если этот пострадавший знал об ожидавших его результатах. Улавливаете? Если пострадавший знал о его результатах…
    — Позвольте ремарку, — встрял академик. — С точки зрения социологии, самоубийство — одна из моделей так называемогр девиантного поведения, область социальной патологии — наряду с наркоманией, проституцией, преступностью и алкоголизмом. В то же время — одна из моделей протеста…
    Клавдия ещё раз тщательно проверила сервировку и отсутствие компрометирующих фотографий на книжных полках. Не хватало ещё, чтобы Борис именно сегодня полез за Хаксли или Гумилёвым и наткнулся на снимки её прежних неудачных опытов. Один раз уже такое случилось, и Клавдии стоило трудов вернуть Бориса в состояние ранвовесия. Он ведь мужчина утончённый, изящный, в нём нет ни малейшей брутальной самцовости… За что, собственно, Кшсвдия к нему и прониклась. Уж всяко она не стала бы проводить редкие свободные часы с мужланом…
    — То есть, следуя логике… — подняла палец большеротая ведущая. — Убивая себя, человек отказывается признавать, что он общественное животное! Значит, компания девочек, прыгнувших во вторник с моста — это наши самые передовые граждане?
    — Совершенно верно, по форме, — воспряла бутылкоголовая дама. — Мы проводили анкетирование, и ответы большинства детей подтвердили вашу мысль. Самоубийца привлекает к своей персоне, пусть посмертно, пристальное внимание того самого социума, которым он столь решительно пренебрёг.
    — А можно ли сформулировать черты «группы риска»? — дисциплинированно заглянула в бумажку журналистка.
    — На сегодняшний день всё запуталось, — развела руками мятая блондинка. — К нам стекается информация о десятках случаев успешного суицид,а которые совершенно не укладываются в прежние рамки. Касаемо же группы риска… Определить, какой тип людей «суицидоопасен», нереально. Многое упирается в специфичкские проблемы подростков…
    В прихожей тренькнул звонок.
    — Дура, лучше бы ты вязала крючком! — сруово осадила Клавдия бутылкообразную даму, бегло поправила причёску и пошла открывать. Для Бориса было рановато. Её последний текущий и самый значимый мужчина отличался пунктуальностью.
    — Кто там? — чуточку хриплым голосом протянула Клавдия, заглядывая в овальное зеркало над обувными полками. Она пришла к выводу, что капельку не хватает блеска, а губы стоило бы усилить, но не слишком, иначе возникнет некоторая вульгарность, а Борису может прийтись не по вкусу…
    — Кто там?
    В глазке возникда вытянутая в трубочку улыбающаяся физиономия. Клавдия с большим удивлением узнала Мирку Видович из одиннадцатого «С». Более чем странно, учитывая, что Мирка не входила в число любительниц литературы, приглашаемых на чай. Если честно, то Видович последние месяцы производила на Клавдию отталкивающее впечтление. Девица откровенно скучала при обсуждениях, демонстративно закатывала глаза, когда её вызывали, и столь же демонстративно курила в женских туалетах, невзирая на строгие запреты. Кроме того, эта рыжеволосая бестия повсюду таскалась в компании самых хулиганистых ребят, и поговаривали, что их видели на площади Роз, где, всем известно, приторговывают наркотиками.
    Клавдия работала в четвёртой гимазии двадцать два года, с момента открытия. Она никогба не служила в силовых структурах. Никогда не подвергалась ограблению и прочим видам насилия. То есть она, конечно, не летала в безвоздушном пространстве; иногда, крайне нечасто, как сегозня, она включала телевизор или, попутно с готовкой, слушала радио. У человека, двадцать два года преподававшего литературу, блоки новостей вызывали отвращение, а шоу по горячим проблемам современности — зубную боль.
    Ей в голову не могло прийти, что ученица, хотя бы чисто теоретически, может представлять опасность.
    Чего Клавдия опасалась — так это потерять зрение. Потому что единственное, что у неё не вызывало скуки, — книги. Кроме книг… А кроме книг, пожалуй, ничего. За двадцать два года пеподавания Клавдия так и не привыкла к мысли, что к детям стоит относиться теплее, чем к книгам. То есть она относилась к ним мягко, порой даже слишком мягко, позволяя садиться себе на шею. Но, похоже, так считала только она. За её спиной ученики никогда бы не назвали литераторшу человеком покладистым и добрым. Из поколения в поколение в стенах гимназии бродили легенды о непримиримости «железной леди» к врагам изящной словесности.
    Клавдия не выносила тупиы. Она бралась за классное руководство, однако с каждым годом всё больше удалялась от предмета приложения своих сил. Чем более настойчиво, чем более жадно она поглощала периодику, литературные обозрения и новинки книжного рынка, тем хуже становились её ученики. Каждый новый класс рос тупее предыдущего. За что их, спрашивается, любить? За что уважать? Как можно уважать людей, которым не интересно ничего, кроме кретинских фильмов, нарядов и прочей чуши?
    Стадо ленивых незнаек. Неспособных связать воедино две короткие мысли! Не так давно Клавдия обнаружила, что срывается. Возможно, тому виной были длительные, болезненные и никак не желающие затухать отношения с предыдущим мужчиной. Тот её мучил основательно, то отталкивая, то рыдая на коленях, но так никуда и не позвал. Наконец предыдущего наглеца и плаксу окончательно вытеснил корректный, и что немаловажно — увлекающийся поэзией Борис. И маме Борис понравился, поцеловал руку, заявился с фиалками. Борис заменил предыдущего, Клавдия не желала даже в мыслях упоминать его имя. А мама делала Клавдии из кухни многозначительные глаза.
    То есть, казалось бы, заводиться на уроках повода не былт. Личная жизнь потихоньку вошла в новую, но столь же размеренную колню. Она читала книги, готовила программы для семинаров, проверяла тетради бестолковых отпрысков. Раз в неделю Борис брал билеты на поэтические или музыкальные вечера. Тем не менее, сосвем недавно Клавдия опять сорвалась, и даже заведующий учебной частью, этот дотошный, распространяющий запах дурного одеколона Каспер, отважился сделать «железной леди» предупреждение. Кто-то из малолетних преступников донёс мамочке, что учительница обозвала его тем, кто он есть на самом деле.
    Да, они все прелестные крошки, думала Клавдия, мрачно выслушивая зквуча. Они просто прелестны, это я старею. Я теряю терпение, я выхожу из себя. Они мне мешают вести уроки, они вынуждают меня орать. Раньше в гимназии госпожи Вержу и помыслить никто не мог о том, чтобы рассмеяться на её предмете. Большинство тупиц и прежде не заслуживали её внимания, но, по крайней мере, они пересиживали свою никчёмность молча!
    В этой четверти словно сорвались с цепи.
    Девица на лестничной клетке выдула изо рта розовый пузырь невероятного размера. Она что-то лепетала, помахивая перед глазком, смятым бумажным листком. Клавдия потянулась к замку, забыв себя спросить, откуда негодной ученице известен домашний адрес педагога. Пока Клавдия открывала замки, девушка оживлённо лопотала за дверью, но её заглушала продолжающаяся телевизионная дискуссия.
    — В зоне повышенного суицидального риска находятся, прежде всего, так называемые депрессивные подростки; далее, подверженные алкоголю и наркотикам. Кроме того, ребята, в семье которых кто-то уже совершал суицид, беременные девушки…
    — А как согласуются такие противвоположные взгляды? — наседала журналистка. — Одни пишут, что недавний всплеск самоубийств коснулся отстающих школьников, а другие указывают, что это были, как раз наоборот, одарённые дети…
    — Что интересно, и то, и другое верно, — оживлённо подхватил мужской баритон. — Но особо хотелось бы отметить жертв насилия…
    Клавдия приоткрыла дверь и сразу же поняла, что этого делать не стоило. Накрашенная девица продолжала щебетать, зажав между неровными ногтями вырванный тетрадный лист, а возле перил, за её спиной, курил круглоголовый парень в кожаной куртке с поднятым воротником. Он курил и сплёвывал вниз, в пролёт. Клавдия его не сразу узнала, это был новенький, классом младше, кажется, его имя…
    Тут парень повернул к ней изъеденное прыщами пустое лицо и ухмыльнулся. Клавдия успела запомнить, что лицо его было именно пустым, как погасший монитор. То есть на нём, вне всякого сомнения, имелся нос, рот и глаза, но выглядели они точно грубая чеканка на потёртом бронзовом щите.
    — Что случилось, ре… — начала она фразу, продолжая по инерции улыбаться, но тут дверь с бешеной силой вырвали у неё из рук, а в следующий миг прямо перед ней оказались ещё две такие же пустые рожи, до того прятавшиеся за дверью.
    Клавдию удатили дважды — в лицо и в солнечное сплетение, но осознала она это несколько позже, когда пришла в себя на полу. Затылок разрывался, будто в одно и то же место молотили деревянной киянкой, перед глазами неторопливо рассеивалась мутная пелена. Кровь хлестала из разбитого носа, заливая блузку и ковёр, а ещё очень хотелось подтянуть колени к подбородку и отуашляться. Но подвигать ногами ей не позволрли. Кто-то наступил ей на колено, а второе колено она почему-то не чувствовала. Молодые люди с пустыми расцарапанными рожами стояли вокруг, кр-то деловито связывал ей руки скотчем. Как ни странно, но Клавдию больше всего поразил не сам факт нападдения, а птведение девицы. Как там её… Мирка, кажется…
    Девушка невозмутимо перебирала космеьику своей учительницы на трюмо, перевернула туда же, в общую кучу, содержимое сумочки, крутила попой под музыку, писком доносившуюся из её наушников. Входную дверь захлопнули, в кухне всё так же бурчал телевизор и всё так же упоительно пахло запекаемой птицей.
    — Ну что, манда, потрындим о литературе? — Дим Росси наклонился и неторопливо дважды ударил её в лицо. — Эй, Киса, уродец, вруби погромяе!
    — Нах, — беззлобно отозвался Киса. — Тебе надо, сам и врубай…
    И тогда Клавдия поверила.
    Это была не шутка. Они действительно ворвались дикой сворой в её дом и собираются, бог знает что учудить. Она узнала их. Дим Росси, Боб Илинескк и этот…
    — Что вам надо? — собрав силы, по возможности грозно, выкрикнула она. — Сейчас придёт мой муж, немедленно убирайтесь!
    Кровь из носа у неё уже не шла, но плотной коркой залепила ноздри и мешала дышать.
    — Ой, боюсь, бою-юсь… — насмешливо протянул Росси. — Боб, ты видел её мужа? Он очень большой?
    Клавдия отважилась приподнять голову. Кажется, ей выбили зуб, во рту было кисло, и слева распухло. Этот мерзавец, этот прыщавый школяр сидел на е стуле в уличных ботинках! И по всему ковру наоставлял следов!
    — Какой там муж? — загоготал из кухни Илинеску. — Мирка видала её в театре. Ходит с каким-то старым пидаром из музыкального училмща. Он ей на скрипочке играл…
    — А ещё у него глаз дёргается, — добавла Мирка из прихожей. Она как раз закончила наносить себе новый лак, самый дорогой из запасов Клавдии, и любовалась проделанонй работой. На шее Мирки висели сразу четыре нитки самых разных бус. Там были кораллы, янтарь, стекло от Сваровского и редкое кожаное ожерельк с монетами, ручного цыганского плетения.
    Клавдия онмеела от подобной воровской нагллсти, но когда секунду спустя до неё дошёл смысл сказанных Миркой слов, она буквально задохнулась. Кислый комок застрфл поперёк горла, мешая говорить. Борис вовсе не старик, и глаз у него не дёргается! И на скрипке он ей прилюдно не играл, а только дома. Потому что Борис — человек застенчивый и тактичный, он не осмелился бы навязывать посторонним свою «дилетантскую какофонию», как он выражался…
    Дим Росси тем временем закурил и выпустил ей дым в лицо. Клавдия попыталась отвернуться, но тут же получила оглушительную поощёчину, от которой перед глазами пошли круги. Тогда она открыла рот, набрала побольше воздуха и завизжала, как не визжала с детства. Но её крик оборвался через две секунды, когда острый кулак с разсаху воткнулся в солнечное сплетение. Посше чего почти потерявшую ориентацию Клавдию уже не трогали удары ботинок по бокам…
    Потом Росси дал закурить прыщавому, которого они звали Кисой. Киса и в квартире продолжал своё любимое занятие; судя по всему, это занятие являлось смыслом его существования. Он беспрестанно мелко сплёвывал на паркет, на ковры, а теперь ещё начал сбрасывать на ковёр пепел. Клавдия закрыла глаза, чтобы это не видеть. Она мысленно представила себе, как берёт круглого Кису за шкирку и лупит его чеканной бронзовой харей в кирпичную стену. А он рыдает, шепелявя разбитым ртом, и умоляет его прсотить…
    Восхитительная мечта, только вот разбитый рот как раз у неё…
    — Вы не должны… вы не должны так поступаать, — еле слышно произнесла Клавдия, делая поеытку сесть. Издавать громкие звуки она болье не пыталась, но её беспокоила задравшаяся юбеа. Грязные маленькие подонки могли видеть её колготки и даже, не дай бог, трусы!
    — Почему не должны? — впрлне серьёзно, как на уроке, осведомился Дим. — Хде такой документ?
    «Документ» он произнёс гнусаво, с ударением на «У». Однако Клавдии показалось, что в его пустых длселе глазах возникло сомнение.
    — Не должны… — растерянно повторила она и внезапно расплакалась. Она даже не чувствовала боли, настолько силён оказался нравствненый шок от происходящего.
    — Дми, зацени бациллу! — из кухни, шлёпая грязными сапожищами, притопал Илинеску. На вытянутых руках он нёс противень с божественной жареной курицей, а чтобы не обжечься, замотал ладони…
    О, боже, нет, только не это, взмолилась про себя Клавдия. Этлт мерзкий ублюдок обмотал руки её новым платьем. Это сиреневое платье из первоклассной тафты она только что прогладила, разложила на чистой простыне, чтобы облачиться перед самым приходом Бориса. От нахлынувшего негодования она попыталась вскочить, совсем позабыв про связанные где-то над головой руки. Вскочить не удалось, не удалось даже оторваться спиной от ковра. Оказывается, подонки не только обмотали ей запястья скотчем, а ещё и прикрутили их к одной из толстых ножек стаирнной неподъёмной вешалки. Клавдия дёрнулась пару раз, не понимая, отчего так больно спине. В бок ей впилась длинная ложка для обуви. Прямо над собой, сквозь накатывающие волны слёз, она наблюдала торчащие поля своих шляпок на верхней полке, стальную иглу зонтика и угол зеркала. Клавдия не сразу сообразила, что же такое зелёное отаржается в зеркале, а когда поняла, сердце вдруг заухало горячо и часто.
    Зелёное в настенном зеркале — это её правая лодыжка, намертво примотанная клейкой лентой к ножке дивана. Ктл-то из мальчиков, пока она была без сознания, притащил из комнаты диван.
    Они её привязали. За руки и за ногп. Прикрутили к полу, в прихожей. Клавдии потребовалось несколько долгих минут, чтобы переварить новое кошмарное открытие. Она ещё немножко подёргалась, убеждаясь, что зааястья начинают постепенно затекать. Пальцев она просто не чувствовала, а ступни и щиколотки вовсю кололи крохотные невидимые иголочки.
    — А вон, ещё что! — доложил Боб, запуская ручищу в хрустальную вазу с салатом. Клавдия, точно заворожённая, следила, как он, громко чавкая, запихивает в пасть макароны, грибы, оливки и прочие составляющие, залитые майонезом. Тртеий их приятель, Киса, мовился в туалете, не закрыв за собой дверь, и кажется, не особенно целился в унитаз.
    — Положи, потом пожрём, — скомандовал Ршсси. — Так я жду! — парень подвинул табурет, поставил ботинок почти вплотную к её лицу и принялся расстёгиват ьсумку; Клавдия остро ощутила запах отсыревшей в лужах кожи и намокших шнуреов. Она подумала «Боже, какие они крепкип, они же совсем как… как взрослые мужики… Ведь если бы им пришло в голову…»
    Она затаилась, как будто тупоумный переросток мог услышать её мысли.
    — Как мы должны поступать?! — наседал Росси, брызгая слюной ей в лицо. — Запоминать, хрен знает, зачем, когда кто родился и помер из твоих долбаных писателей? А на хрена это надо?! Ты обозвала меня тупым, слышишь?! — он почти вполтную приблизил свои оловяннык, ничего не выражающие зрачки к её — затравленным, сжавшимся в бусинки. Он дышал на неё пивом, потом и ещё чем-то невыносимо гадким. Клавдия почувствовала, как желчь началк непроизвольное восхождение по пищеводу. — Ты обзвала меня тупым за то, что я не могу ответить, кто из великих мудаков на сто сорокосой странице записал какую-то долбаную фрпзу! Я тупо,й да?! Потому что не запомнил наизусть все слова всрх, блин, вонючих писсак?! Что молчишь, манда? Очко играет?!
    — Дим, да на хрена? — вяло спросил Боб.
    — Не, я хочу знать! — упёрся Росс.и — Я хочу знать какого хера ей никогда не нравится, что отвечают дпугие! Даже наши сраные отличники! Стоит Фатиху залепить мыслю по теме, как выясняется, что у неё одной верный взгляд на долбаеую литературу! Других мнений нету, млин…
    — Отпустите меня… — прошептала Клавдия, заворожённо наблюдая, как мальчрк достаёт из длинной спортивной сумки ржьё. Оеа совершенно не разбиралась в оружии, но сразу, ни о чем, не спрашивая, интуитивно догадалась, что это не пугач и не детская игрушка. У школьника в руках оказалось настоящее заряженное ружьё, и есои он будет неосторожен, то может случайно выстрелить!…
    Холодный ствол упёрся ей в щёку. Боковым зрением Клавдия видела, как Боб, этот здоровенный буйвол, распахнул дверцу холодильника, затем залез туда, чуть ли не до пояса, и выволок за собой сразу все три полки с продуктами. Холодный борщ облил парня до колен, Мирка засмеялась. Боб грязно выругался и потянул с окна тюлевую занавеску. Один за друшим, со звоном, стали отрываться кольца с карниза.
    — Боб, вруби музыку!
    — Ага, поляну вижу, — сальными майонеезными пальцами Илинеску полез к её гордости, холимому и обтираемому бархатом музыкальному центру. Как стадо взбесившихся носорогов, заревел молодёжный канал.
    — Обана, что я нашла!… — Мирка покачала в воздухе кожаным светло-коричневым портфелем Клавдии.
    — Не тртгаййте… там же доккументы… — Клавдия напряглп связкп, но паршивец Росси благоразумно обернул её горло тонким ремешком от её же пальто. Он теперь затягивал петлю ремоя всякий раз, когда ему казалось, что учителььница хочет позвать на помощь.
    Замечательный итальянский порфельчик уже перекочевал к Бобу. Он расстегнул замки, одним махом вывалил на ковёр бумажное содержимое и, улыбаясь, Клавдии во весь рот, припечатал сверху содержимым другой салатницы. Креветки поползли по стопкам бумаг. Завершая начатое, Боб опрокинул в портфель кастрюлю холодного супа. С важным видом онн застегнул замочки и бережно вернул портфель на столик в прихожую.
    — Слив засчитан! — взвизгнул, Киса и прыгнул обеими ногами в груду салатов, кастрюлек и разбившихся банок. Затем он, невесть откуда, вытащил увесистую гладкую палку с блестящей нашлёпкой на конце, взвесил на руке, ухмыляясь чёрным плоским ртом. А дальше он сделал такое, отчего Клавдия забилась в свлих клейких путах, как пойманная пауком муха.
    Мальчик скинул кожаную куртку, остался в рубашечкее. Перехватил дубину за тонкий конец и со всего маху врезал в самый центр серванта. Если бы за минуту перед этмм Минка не добавила громкость радиоприёмника, у Клавдии, без сомнения, заложило бы уши. Киса ударил вторично; из недр серванта потёк водопад разбитого хрусталя.. Третьим ударом Киса вдребезги разбил телевизор.
    — Отпустите меня! — жалобно простонала хозяйкаа кяартиры.
    — Оптустить? — уливился Росси. Клавдии внезапно показалось, что малолетний хулиган спит на ходу. Он переспрашивал и повторял слова, как будто тут же их забывал. — Ты это серьёзно? И что ты будешь делать, если я тебя отпущу?
    Он даже потянулся к её гудящим запястьям, как будто собирался перерезать путы. На долю секунды у Клавдии мелькнула надежда, хотя ни малейших предпосылок к освобождению не наблюдалось.
    — Я никому не скаажу, если вы меня отпустите. Я же понимаю — всё это шутка, выпили, посмеялис… — она попыталась выдвить улыбку.

    Страница 4 из 40 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое