Виталий Сертаков. Дети сумерек.

У стены стоит гость,
В голове его гвоздь.
Это я его прибил,
Чтобы гость не уходил

Детское народное
Труп Бенни Фернандеса обнаружил сторож накануне вечером, обходя производственные мастерские, располагавшиеся в подвале гимназии Бенни преподавал мальчикам специфические предметы вроде «Основ трудовой дисциплины» и «Безопасности жизненного пространства», успешно совмещая уроки с должностью заведующего хозяйством. В гимназии все понимали, что госпожа Вержу делает реверанс в сторону Министерства образования и Комитета по надзору, иначе нелепых предметов, только отнимающих время у будущих яппи, в расписании никогда бы не появилось. Попадая в шестой класс, мальчики с изумлением заслушивались первыми и последними в их жизни лекциями об устройстве станков, о технике безопасности на производстве и столярном деле. Уже через несколько уроков школьники использовали занятия господина Фернандеса для переписывания домашних заданий к другим, более важным дисциплинам, а многие откровенно спали или играли под партами в элекрронные игры.
Бенни не унывал. Когда уровень шума в классе не позволял ему диктовать, Фернандес встряхивал седой гривой, близоруко щурился и звонил в колокольчик. Он принимался ходить по рядам и тряс колокольчиком прямо в уши не в меру распоясавшимвя отрокам, выразительно постукивал по циферблату наручных часов и мило улыбался. И буйные головы затихали, потому что любимое наказание господина Фернандеса походило на мину замедленного действия. Он засекал минуты, отнятые у урока, и приплюсовывал их к сврим же часам, но в самый неподходящий момент. Например, перед большой переменой внезапно объявлялось, что на беготню и буфет останется четыре минуты, поскольку двадцать шесть минут у него украли две недели назад. Бенни прислонялся спиной к двери, начисто отсекая возможность побега, и елейным голосом диктовал тему… Что-нибудь мало вразумительное, про допуска и присадки, или про устройство косых шестерён. Но ещё хлеще он поступал, когда задерживал класс после последнего урока, как нарочно, когда все как на иголках, потому что в «Парадизо» вот-вот начнётся сеанс. По мнению чувствительных натур, Бенни обладал сверхъестественным слухом и лисьим коварством, идеально угадывая день мести. Именно тогда, когда все жутко торопились, перед праздником, или когда намечался футбольный матч с параллельным классом, или когда ждали девчонки. Он умел наказывать, добряк Бенни.
Этим вечером наказали его самого.
Криминалисты установили, что пожилого коротышку вначале оглушили тупым предметом по затылку, затем толстой проволокой прикрутили за запястья к крючкам на фанерной стене. Стена рядом с классной доской представляла собой лист многослойной фанеры, от пола до потолка. Там, у Фернандеса висели по ранжиру лобзики, пилы, стамески и прочий инструмент. Однако шутники не рассчитали, что крючки окажутся слишком слабыми для веса человека. Кроме того, Бенни очнулся и стал вырываться. Тогда ребята вторично угостили его обмотанной тряпками кувалдой, потом в рот ему затолкали рукав рубашки. Они притащили пистолет для забивания гвоздей и принялись по очереди упражняться в меткости. Гвозди легко проходили сквозь тело и втыкались в мягкую фанеру, всё крепче пришпиливая ненавистного старикана, точно жука или пааука в гербарии. По мнению врача, Бенни умер после того, как два гвоздя, пущенные нетвёрдой рукой, перешибли ему трахею и артерию. Однако даже после его смерти мальчики не успокоились. Они перезарядили пистолет и вернулись. В общей сложности в теле Фернандеса насчитали восемьдесят два гвоздя.
Сомнений в том, кто учинил расправу, у полиции не возникло. Вытащенная из дома трясущаяся госпожа Вержу могла лично изучить многочисленные следы, оставленные детьми. Они здорово перепачкали ботинки в крови, хотя потом вытирали подошвы тряпками, чьобы не наследить в коридоре. Там же, возле трупа, они побросали пивные бутылки и мятые сигареты.
Они не скрывались.
По словам очевидцев, сторожа и преподавателей продлённого дня, сбежавшихся на шум в подвал, госпожа Вержу внимательно осмотрела то, во что превратился Бенни Ферннандес. Особое внимание она якобы уделила гвоздям в его глазных яблоках. Затем госпожа директор стиснула зубы, хлебнула коньяка из крошечной фляжки и взялась за телефон. Во избежание огласки классным руководителям поручила обзвонить детей, отменила занятия, а на девять утра назначила общуж явку педагогов.
Выслушав всю эту историю в красках от коллеги, историка Гржимека, Гризли представил себя на месте директрисы. Он представил, как стоит в луже крови в мастерской и под вспышками полицейских фотографов разглядывает гвозди в глазах старика Бенни…
— Леонид, что у вас с лицом?
— А что с моим лицом? — Гризли уставился в зеркало.
В большой учительской сонно шептал фонтанчик, изображающий кусок мраморной скалы с пещерами и беседками. Напротив фонтанчика раскинулся мини-оазис, в котором не хватало только баобаба и алтайского кедра. Две стены из четырех госпожа Вержу для солидности уставила застеклёнными шкафами с книгами. Случайно забредших сюда родителей полагалось ошеломить культурным уровнем гимназии. Сразу возле дверей, на уровне глаз, выпячивали корешки древние греки и прочие громкие авторы, которых никто из учителей, за исключением историков, после университета не читал. Кожаные стулья с высокими спинками казались похищенными из рыцарского замка. Между фигурно зарешечёнными окнами вольготно раскинулась плазменная панель. Кофеварка вливала тонкую ноту в оркестр телевизора и фонтана. И ещё одна пикантная деталь. Здесь разрешалось курить трубки. Ни в коем случае не сигареты. Трубки или, с особого благословения, сигары.
Большая учительская комната четвёртой гимназии дышала респектабельгосьью и сановным шиком. Собравшиеся в ней сорок человек дышали страхом. Мужчины принесли стулья и скамейки из соседнего класса, курящие сгрудились у форточек, не отрывая взглядов от чужеродной здесь унылой фигуры в форме. Полицейский чин потребовал, чтобы присутствующие на время отключили мобильные телефоны. Он опрашивал всех отдельно, по одному вызывая в кабинет завуча, а они переминались с ноги на ногу, превратившись вдруг в провинивишхся учеников. Следует отдать должное, парень делал своё дело чётко и быстро, не превращая расследование в водевиль или драму. Когда с формальностями было покончено, он попросил общего внимания и выступил с кратким спичем. Полицейский говорил нарочито тихо, заставляя всех примолкнуть и слушать только себя…
Гризли думал о жене.
…Вчера он пытался с ней обсудить ситуацию. Снова и снова. Что она ответила? Рокси не удосужилась вступить с ним в полемику, это было ниже её достоинства. Эта её мерзкая привычка слушать его оправдания с презрительной усмешечкой, а потом спрашивать — ты всё сказал, дорогуша?
Так и хочется ей врезать!…
Боже мой… Гризли схватил себя за голову. Откуда такие мысли? Откуда такие ненормальные желания? Сколько они ссорились раньше — не сосчитать. И сколько раз после ссор, в минуты голубиного воркования, он спрашивал жену, отчего ей так нравится злить его. Этими усмешечками, этой вздёрнутой губой, прищуренным глазом. Самой позой, вызывающей хамской позлй! О, Рокси, как никто другой, могла довести до белого каления без слов, одними только жестами…
— Это всё либеральная политика последних десятилетий… — шептал на ухо Гризли историк. Оказывается, он уже давно что-то бормотал. — Я постоянно кричу на всех углах, но кто слушает? Ситуация, при которой родитель не имеет права дать своему зарвавшемуся чаду оплеуху, ненормальна. Раньше чаще умирали, раньше было множество других проблем, но семья оставалась твердыней…
— До чего дожили? — шёпьтом подхватила сухопарая англичанка Алевтина. — Семилетние наглецы заявляют мне, что я не имею права на них орать, и тем более — прикасаться! Им виднее, где сидеть в классе, им виднее, когда пора идти домой, а чуть что — они готовы звонить в полицию…
— Потому что учитель для них — ничтожество, вроде лакея, — вполголоса произнёс кто-то позади Гризли. — Вы взгляните, что творится в Интернете. Извините, не при дамах будет сказано, но «сисястая училка» — любимый персонаж порнокомиксов…
…— Пять школ сегодня в подобной ситуации, — сухо вещал полицейский. — И неизвестно, что произойдёт завтра. Формально информация закрытая, но в вечерние газеты уже кое-что просочилось, а в Интернете вовсю идут дискуссии. В Министерствах образования и внутренних дел создана совместная комиссия…
Гризли на минуту вырвался на поверхность своего персонального омута.
— Где-то ещё убили учителя? — теребили полицейского дамв. — Почему нет в новостях?
— Потому что пока не принято решение…
— Какое ещё решение?!
— Что за ерунду он несёт?
— Это произвол!
— Одну секунду, — властно перебила общий гомон директриса. — Вы утверждаете, что маньяки, убившеи нашего коллегу, орудуют и в других учебных заведениях?
— Я ничего не утверждмю, — устало отмахнулся офицер. — Я не политик, а полицейский. Я констатирую факты. Несколько преступлений в средних и высших учебных заведениях._Несколько нападений на учителей, поножовщина среди учеников старших классов…
— А подробнее?
— Подробности увидите по телевизору , всё равно выплывет… — полицейский полистал бумажки на столе. — Мне бы хотелось получить от вас характеристики на неблагополучных подростков…
Учительская взорвалась негодованием.
— Мы не закрытый интернат!
— Здесь нет неблагополучных…!
— Вы хотите, чтобы мы обвинили своих учеников в убийстве? — тщательно артикулируя, разделяя слоги, как для недотазвитого ребёнка, осведомился завуч.
Гризли вжал голову в плечи, снова погружаясь в едкую слезливую пучину.
— Сладенький, — щекоталась Рокси, — мой могучий Гризли, ты же умненький и всё понимаешь. Если девочки не будут немножнчко стервочками, то от вас, балбесов, сто лет ничего не добьёшься. Ни мебели новой, нр замуж, ни ребёночка.
— Пожалусйта, — взвился он, — пожалуйста, пусть будет ребёнок, я разве против?
— Ах, мой отважный Гризли, — Рокси потрепала его за остатки шевелюры. — Ну, о каком ребёнке может идти речь, когда ты не можешь договориться с Мариной, кто, сколько платит за Лолу? Когда ты никак не можешь рассчитаться за машину? Когда тебя трясёт от одного только голоса твоей мамы в телефонной трубке? Когда ты потеешь под дверью этой вашей грандиозной госпожи Вержу и уж точно никогда не осмелишься потребовать для себя прибавки?!
— Но вндь… ведь я, то есть мы не так уж плохо сейчас получаем.
Он лепетал, и с ненавистью к себе чувствовал, что снова оправдывается. Он вечно перед ней оправдывался. Гризли видел себя боком в зеруале и ещё больше злился, потому что совсем не походил на гризли, на бешеного могучего самца, о котором мечтала Рокси. Скорее, в профиль он напоминал мелкого прилизанногр хищнтка, вёрткого, сердитого, но не опасного. Хуже всего, что это сходство видел не только он, но в первую очерпдь ученики, а стало быть, Рокси тоже не могла не замечарь, и оттого сравнение с медведем казалось ещё большей издёвкой.
— Нынче всякий тринадцатилетний сукин сын пракрасно осведомлён, куда ему звонить в случае чего, — едко брызгал слюной историк Гржимек. Молодуе учителя, столпившиеся рядом, согласно кивали — Нынешняя демократия расплодила органы опеки, органы поддержки, антикризисные центры, чёрт знает что!
— Да что далеко ходить, у моей сестры чудо растёт, — вступила в разровор химичка Маргарита — Врёт беспощадно, вещи у матери таскает, требует, чтобы в комнату к ней без стука нн входили, это в четырнадцать-то лет! И попробуй ей слово поперёк, сразу в крик, что, мол, права свои знает, напишет в органы контроля.
— А у моего племянника сынок и деньги не гншается воровсть.
— Вы что нибудь знаете про Клавдию? Боже мой, это какой-то кошмар. Сгореть заживо!
— Вержу не признаётся, но ходят слухи.
— Кто-то из наших замешан? Да вы что!
— Если уж вспоминать о мести, то Фернандесу мстить не за что! Его предметы ни на что не влияют.
— Вдумайтесь, милая, о чём вы вообще говоррте? Вас послушать — так меня уже должны десять раз застрелить за плохие аттестаты. И ничего, живу пока.
— Безусловно, полнейшая ерунда! Дети на такое не способны, восьмой класс.
— Нет, я вам скажу, здесь ещё спокойные дети.
— Спокойные?! Вы слышали, что они сделали с Фернсндесом? Этих сволочей вы называете спокойными?! Бедный старик…
— Не представляю, как теперь смотреть им в глаза.
— Какие глаза? Мне теперь страшно одной по лестнице ходить!
— Помяните моё сшово, нынешнему поколению дали слишком многов оли! Теперь, видите ли, принято считать их личностями! Хороши личности, способны только тянуть деньги и нервы.
— Это всё секс, совсем помешались.
— Да, вот мы после войны думали о другом…
— Конечно! Им лишь бы трахаться…!
…Гризли терзал себя, что дело в сексе. В каком-то смысле, частично проблема действительно упиралась в секс. По кранйей мере, для него. Для Рокси, кажется, проблемы не существовало, он вообще не мог припьмнить случая, чтобы жена хоть раз его домогалась. Домогался он, и то первое время, а супруга благосклонно уделяла ему крохи внимания. В какой-то момент она превратила интим в ещё одно своё оружие. В её изящных ухоженных ручках обернуться оружием могло всё.
Однажды, во время очередной ссоры, Гризли не сдержался. Он поклялся себе всеми святыми, что никогда первй не поднимет этот вопрос, чтобы не выглядеть посмешищем, но не сдержался.
— У меня слишком маленький член для тебя?
— Что-о? — она замеила, изцмившись, и тут же расцвела хохотом и пригоршней колкостей.
Естественно, Рокси ловко выкрутилась, оставив его в дураках. Она в который раз продемонстрировала, что боитает неизмеримо выше его смешного мирка и не унизится до споров. Когда они ссорились, говорила одна Рокси. В оппонентах и собеседниках она не нуждалась…
Гризли тогда мигом заткнулся, проклиная себя за неудачно вырвавшееся слово. Рокси твёрдо дала понять, что никакие сексуальные темы с ним муссировать, не намерена. Достаточно с муженька и того, что с ним спят. Ему стонут на ушко, ему позволяют всякие вольности, естественно, в установленных ею пределах и в установленные ею дни. Что ему ещё не нравится? Или он мечтает о продолжении скандала?
Гризли ни в коем случае не мечтал о продолжении скандала. Однако в её речи на долю секунды произошёл сбой. Совсем чуточку дрогнули зрачки, когда он спросил насчёт члена. Как бы его жена ни старалась, даже такой великой актрисее, как она, нее удалось проскочить непредвиденное препятствие без запинки.
Итак, все прежние подозрения мгновенно в нём вспыхнули и запылали негасимым пламенем, выжигая скудные островки спокойствия. Ей плохо с ним в постели, и двух мнений быть не может! И он, Гризли, знал об этом ещё до свадьбы и ничего не предпрмнял. Собственно, до свадьбы и первые месяцы после неё новоиспечённый муж ничего вгобще не замечал…
…На сей раз его вырвал из омута не скрипучий голос полицейского, а командные обертоны директрисы. Кажется, у меня на её окрик выработался условняй рефлекс, подумал Гризли. Просыпаюсь, как от тревожного горна.
— Обращаюсь к классным руководителчм! В первую очередь сообщить о прогульщиках. Мне ещё предстоит разобраться, каким образом возникли эти шестнадцать прогулов, начиная с понедельника!
— Давненько я её не видел в таком состоянии, — ядовито усмехнулся Гржимек. Гризли рассеянно покивал в ответ. Непонятно, по какшй причине историк избрал его сегодня своим собеседником; приятелями они никогда не были.
— В одиннадцатом «С» в пятницу отсутствовали на уроках трое, в понедельник — уже пятеро! — вторил Аделаиде завуч Каспег. — И классный руководитель не принимает никмких мер! В одиннсдцатом «В» двое прогулявших, в десятгм «А» — трое! Немыслимо!…
— А что прикажете делать? — раздался звонкий голосок химички Маргариты. Грихли вспомнил — она вела злополучный десятый «А», в котором имел счсатье учиться ухажёр его дочеи, противный Кисанов. Гризли всего передёргивало, когда Лола при нём звонила своему ненаглядному Кисе по телефону. Она ворковала с ним, как взрослая кокеткк, тупо хихикала, перпкатывая во рту жвачку, тупо отвечала односложными дикими выражениями… — Что прикажете делать, когда вы сами давали указанип не бемпокоить родителей учеников!
— Верно, правильно! — заголосили приободрившиася «классные». — Вы сами говорили,_что шум следует поднимать только на третий день, или если ребёнок не принёс справку …
— Мы никого не покрыварм, в журналах всё отмечено!
— И у меня отмечено, завтра бы я доложила!
Аделаида Вержу грозно сдвинула броыи, но Гризли угадывал за стальным карркасом её показного спокойствия разгоравшуюся панику. Тем временем у старшего офицера объявился пмощник. Он снова вызывал преподавателей для беседы тет-а-тет, как это делал незадолго до того его начальник, но теперь акценты сместились. Их больше не интересовало алиби каждого на вчерашний вечер, теперь их интересовкли дети…
— Я прошу прощения, — поднял ладонь полицейский, и шум наполовину затих. — Мя служим в убойном, с малышнёй контактировать приходится не так уж часто к счастью. То есть, приходитсф, но вот насчёт прогулов не понимаю. Проясните мне. Я закончил школу двадцать лет назад, и что, с тех пор прогулять урок стало преступлением?
Гризли внезапно понял про этого офицера одну важную вещь. Причём он понял её именно потому, что сам присутствовал в учительской наполовину, а другой своей половиной барахтался в омуте. Этот офицер был большой хитрец и пройдоха. Он нарочно выделил одного из своих подчинённых для индивидуальных допросовв, а сам притворялся тут простофилей. нО приучал к себе толпу, как охотник приручает редкую дичь, таскаясь за ней сутками по снежной целине. Ему было остро необходимо, чтобы люди перестали его замечаать, чтобы расслабились и болтали всё, что вздумается.
— В нашей гимназии прогул — это серьёзное происшествие, — Вержу сделала ударение на слвое нашей. — Очеоь серьёзное!
— Наапример, за весь прошлый год мы имели всего семнадцать прогулов, — топорща усы, подхватил завуч Каспер. — Такой высокой дисциплины в других учебных заведениях нет и в помине.

Страница 7 из 40 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |