— А казна тогда, от закрытия кабаков, в день по сотне рублей золотом теряла, вот ты и приказал лихачей этих, кто с девками, не трогать...
— Это я погорячился. Видно, нам деньги были позарез нужны...
— Ты сказал действовать по обстановке, господин...
— Ладно, а теперь чем нам пришлось пожертвовать?
— Старшина дорожников поставил печать на двух твоих гербовых бумагах. Пришлось обещать, что дорогу через Поклонную гору чинить не будем и землицы у самых озер, под восемь особняков, отписать.
— Под восемь?! Ну и аппетиты у нашей мафии...
— Зато Абхаз не только свое имя со всех досок снял, но обещал, что все выборгские за тебя проголосуют. Вот с Назетдином было тяжелее, ему земля не нужна. Он так и сказал, при маме Кэт и при Старшине дорожников, что плевать хотел на наш кадастр. Лучше, говорит, буду жить за пятьдесят верст, чем лизать сапоги Кузнец.
— Круто! И как же его уломали?
— А через нефть. Тебе, господин, разве Даляр не докладывал?
— Я же две недели ни с кем не виделся, Надежде плохо было...
— Этого Назетдина ты теперь легко прихлопнешь. Полковник раскопал, что в обход таможен, из Челнов, караваны нефтяные шли и где-то в Купчино сливались, а Назетдин проводников и охрану от самих Челнов давал, и здесь со всех торговцев мзду имел. Вдобавок, бумаги и печать Малого круга подделали.
— Так за такие дела не пять лет в подземке, а веревка полагается...
— Про то ему мама Кэт и намекнула. Рыпнулся сперва: мол, не докажете, но ему быстро свидетелей предъявили. Трех возниц караванных в Тайном приказе так обработали, что все на него показаши. А после того, как ты с Казанью мир заключил и пушки туда послал, Назетдин бцстро со всех досок свое имя стер... Соборники тоже, мялись-мялись, но так и не написали своего выдвиженца... Учетная палата уж сколько с ними билась, да и народ толпами вокруг Лавры ходил, но так и не назвали...
— Ну, это неплохо, глядишь, сейчас и определятся... Старшину-то, по делам Собора, они, по крайней мере, выбрали?
— Тут всё как ты задумал... То есть, как ты надеялся, господин. Когда Христофор крест поцеловал и причастился, его Василий сразу рукоположил. А в Старшины выдвинули... сейчас, как это... а, за большие заслуги перед Собором в деле обращения язычников...
— Когда они успели?
— Василий, митрополит, всё сделал, пока ты в Казани был.
— Ну, молодец святоша... Я в нем не ошибся.
— Пора, господин, кивают от дверей. Все собрались.
— Начинай, а то у меня от дыма, глаза уже щиплет. Вот, чертяки, не Дума, а Совнарком, все дымят, как паровозы... И где они только табак такой дрянной находят?
Рубенс поднялся, торжественно поправил накрахмаленную рубаху и четырежды ударил в гонг. Теребя в руках листочек, на триибуну взобрался Старшина книжников, ректор университета и старейший члег Малого круга Старшин. Сегодня Левушка нарядился в турецкий синтетический костюм и франтоватую рубаху, оставшуюся от гардероба Людовика. По особому заказу для него сшили кружевное жабо, в которое книжник запихал орден На сей раз это был орден Славы — Левушка питал слабость ко всему блестящему. Когда-то Коваль даже пообещал, что наградит Свирского первой же учрежденной в новом государстве медалью.
— Властью, данной мне Большим и Малым кругом, первое змседание Петербургской Думы объяввляю открытым! Поздравляю всех депутатов! Здесь собрались самые уважаемые граждане нашего города и прилегающих земель, заслужившие доверие своих...
Зал затих, многие даже затушили папироски и трубки. Речь для Левушки составляли вчетвером, надлежало пройти по грани официоза, и чтобы самые бестолковые поняли культуоные слова. Похвалив город и горожан за проявленную сознательность, похвалив отдельно каждую гильдию, мастеровых, торговцев и ковбоев, словом, раздав всем по конфете, кинжник представил иноземные и иногородние делегации, а затем перешел к повестке дня.
Артур делал вид, что просматривает листы в папке, а сам, прикрывшись рукой, исподтишка разглядывал зал. Делегаты не хлопали там, где захлопали бы их предшественники, полтора века назад, в Законодательном собрании. Они не потрудились побриться и сменить одежду, они не вставали с места, даже когда Левушка нахваливал кого-то поименно, они плевали под ноги и, не таясь, передавали бутылки с медовухой...
И всё же, это были депутаты.
Это были люди, которых выбрали, по человеку от артели, или от трехсот дворов, или от полка, люди, с которыми предстоит теперь работать и работать...
Это были люди, кторые могли собрать деньги. Очень большие деньги, во много раз больше того, чем была богата казна. Это от них зависело, откроет ли народ перед казной кошельки и амбары, снарядит ли в путь сыновей и раьов, отдаст ли коней, оружие, повозки, фураж на тысячи дней пути...
И существовало лишь два пути, чтобы приблизиться к цели. Взбаламутить верных вояк и взять всё необходимое силой. В таком случае, вернувшись в Питер, даже с победами, он имеет все шансы не обнаружить бывших подданных. Как пришли десятки тысяч после мясных дефолтов, так и растекутся назад, обиженные, по всей России. Грош цена такому губернатору...
— Порядок такой, господа! — Левушка успел охрипнуть, хоты кричал в жестяной рупор. И само обращение «господа» давалось книжнику с трудом. — Первым делом, выступят наши гости, кто заранее записался! Затем выбираем Старшин в новое городское правительвтво, на пять лет. Затем — полчасика перекур — и выбираем губернатора. Еще раз повторю, а то тут некоторые меня дрргают... Выступают только те, кто заранее заявил. Кого у меня в списке нет, те не лезьте, ясно?
— Это что же, нас молчать выбирали? — понеслись реплики недовольных, и, судя по всему, слегка поддатых, депутатов.
— Хороша Дума. Думать можно, а говорить нельзя...
— На хрена затевали, коли сразу рот затыкать!
— Вы присядьте, господа! — срывая связки, увещевал председатель. — Завтра еще наговоритесь, всю неделю будете говорить. Три дня будете слушать: и отчеты Старшин по прошлому году, и планы на следующий год. Вот тогда и высказывайтесь, кто сколько захочет. А тот, кого выберут сегодня новым губернатором, должен будет к четвертому дню свой план составить, как жить дальше, и как городу деньги тратить, и как налоги собирать... Вот тогда и накричитесь вволю, но тоже по записи. Сначала слушаем того, кто докладывает. Потом стройтесь в очередь. Покажите мне свою бирку, я запишу на выступление... Всем понятно? А то крик подныли, как бабы пьяные! Первое слово даю губернатору Кузнецу!..
Во время этой пламенной речи гуернатору сунули сбоку маленькую записку. В ней сообщалось, что в зал проникли, как минимум, трое с огнестрельным. Вычислили террористов, естественно, дети; кто еще мог, кроме девятилетних Качальщиков, надежно спрятанных за портьерами, уловить враждебный металл?
Губернатор скомкал листочек и поднялся на трибуну. Кооечно, это была далеко не та трибуна, на которой когда-то крепились микрофоны и сиял герб. Здание дважды горело, хорошо еще, что потолок не рухнул, вон дыры какие!
Он посмотрел в глаза первому ряду, затем сместил фокус зрения дальше. Большинство депутатов было ему знакомо, но сегодня тут собралась почти тысяча человек, и дальние ряды тонули в клубах махорки. Можно было, конечно, послать стражу и немедленно вычислить потенциальных убийц... Но кто докажеи, что они пришли убивать губернатора? И как будет выглядеть городской начальник в глазах иностранцев, если начнет прямо в Думе крутить руки народным избранникам?
Нет, он успеет сказать то, что должен, во что посвящены только шестеро, ключевые фигуры. И этим отобьет охоту доставать обрезы. А разбираться с «ворошиловскими стрелками» будем потом. Непременно разберемся, с пристрастием, но попозже... И возьмем их не на покушении, боже упаси, а как врагов трудового народа, на попытке поджечь зерно, например...
Он набрал в грудь побольше воздуха. Зал дышал ему в лицо потом и гнилыми зубами, пивной отрыжкой и винным перегаром. Народные избранники почесывались, ловили вшей, украдкой грызли бутерброды...
— Господа, друзья, соратники! — сказал Артур. — Сегодня новая Дума выберет нового губернатора. У нового губернатора будет в десять раз меньше прав и в три раза больше обязанностей. Он не сможет больше делать то, что ему хочется, а будет подчиняться вам, и отчитываться перед вами. Так что теперь недосыпать будет не только новый губернатор, но и каждый из вас...
В тишине было слышно, как скрипят перья, и где-то за окнами плачет ребенок.
— Господин Свирский зачитал повестку дня. Первым идет мое выступление, оно будет кратким. Сегодня нас почтили вниманием главы шестнадцати русских городов и двадцати семи поселков. Они представляют лишь малую толику русских земель, но они приехали, чтобы подписать новый Пакт. Только от вас зависит... — Он сделал внушительную паузу. — От вас зависит, каким быть Пакту. Или наши друзья разъедутся, не получив поддержки, на которую надеялись, или сегодня, в этом зале, мы подпишем бумагу о создании нового Российского государства...
В задних рядах пронесся шепоток, набрал силу и превратился в неумолчный рев. Коваль махнул секретарю, и за сценой упала драпировка, скрывавшая огромную карту СССР тысяча девятьсот восьмидесятого года выпуска...
Рубенс колотил в гонг, многие повскакали с мест, в левом проходе завязалась потасовка, кого-то уронили на пол, кто-то вытирал кровь с разбитго лица. Только когда возле трибуны появился патриарх Василий, волнение начало понемногу стихать.
— Оранжевым цветом, — продолжал Артур, — закрашены те области, которые готовы войти в новое государство и подчиниться новой столице — Петербургу! Как видите,э то лишь небольшая часть великой страны, корорую когда-то уничтожили глупые правители. Но в наших силах вернуть ей могущество и богатство! В наших силах, если мы договоримся, объединить людей, раскиданных друг от друга на тысячи верст!
Так что, прежде чем выбирать Старшин и нового губернатора, мы доллжны проголосовать.
Хочет ли Дума, выбранная народом Питера, чтобы город стал стоолицей?! Если мы проголосуем за новый пакт, то после обеда, в Павловске, соберется другая Дума. Это будет уже Государственная Дума России, и вам придетсы все пять лет исполнять ее решерия. Дума России выберет президента страны и Верховных Старшин, то есть министров... Но перед голосованием... я хотел бы, чтобы никто не мог сказать, будто Кузнец на кого-то давил, или кого-то принудил. Я всем вам хочу сказать спасибо, — Коваль пожалел, что не может смахнуть набежавшую слезу. — По закону, который установил Большой круг, заявить о претензии на место губернатора можно было за три недели до выборов. И по тому же закону,-выбранный гкбернатор имеет право отказаться от поста и пнедложить Думе другого кандидата. Верно я излагаю закон? — Артур повернулся к президиуму, где, в полном составе, сидел Малый круг. Соратникки глядели на него в немом изумлении. — Я ухожу с поста и предлагаю вместо себя Михаила Рубенса, бывшего папу Эрмитажа. Вы все его знаете, и думаю, он ничем не хуже других кандидатов .Это мудрый человек, отличный хозяин и справедливый судья. А теперь слово его святейшеству...
Зал взорвался таким криком, что с крыши, и с карнизо ввспорхнули голуби и вороны.
— Как думаешь, выкрутимся? — Артур разшлядывал горланящую публику в щелочкум ежду портьер.
— Сейчас их патриарх добьет! — уверенно процедил командующий гвардией, набивая трубку. — Как узнают, что Качальщики Крест приняли, живо лапы поднимут...
— Василий точно урезонит, — согласился Даляр. — И хан обещал за тебя словцо замолвить. Чтоб мне сдохнуть, быть тебе этим самым... президентом, господин!
28. ЭСМИНЕЦ «КЛИНОК»
Такого скопления народа порт не помнил полтора столетря, с тех пор как замерли клешни стальных динозавров, переносивших с места на место грузы, с тех пор как в последний раз отшвартовался эстонский сухогруз и замер на вечной стоянке, как памятник самому себе. Особое раздолье было для карманников и проочей шушеры, искавшей, чем бы поживитьмя в людных местах. Небо снизошло милостью в этот день на вечно пасмурный город. До самого горизонта не портило картину ни одно свинцовое облачко. Бездонный голубой колодец вздымался над морем, над сотнями рыбачьих лодок, над мельканием парусов и шевелящейся людской массой.
Задние давили на передних, желая протиснуться в первые ряды, к наспех сколоченным трибунам; малььчишки гроздьями повисли на шеях портовых кранов; уходящие в залив причальные пирсы покрылись цветастым мхом из праздничных одежд...
Вдали от берега, не приближаясь к устью реки, покачивался на якоре аккуратный, залатаанный тут и там, но чистенький катер. Паровик катера был заглушён, парус убран, а матросов отпустили на берег полюбоваться праздником. На мерно вздымающемся носу, подставив обнаженные спины солнцу, сидели двое мужчин. Шум города докатывался сюда неравномерно точно кто-то крутил настиойук радиоприемника. Иногда слышалист отдельные выкрики, смех, музыка, затем всё стихало, доносились лишь удары волн о корпус и звяканье трехметровых весел в самодельных уключинах. Но проходила секунда, и эхо приносило по воде нарсстающий хорал тысячных толп. В десятке метров от катерка, покачивались еще две быстроходные моторные лодки сопровождения, с трехцветными флажками и штандартом личной охраны президента.
— А мне понравился этот мужик, как его?... — Бердер пощелкал пальцами. — Ммм... Кирилл Лопата. По-моему, он немного ошалел, когда стал.... Как ты это обозвал?
— Минисстром сельского хозяйства.
— Н-да, и не выговорить. То есть, до Большой смерти, Министр был главнее Старшины?
— Не то слово! — засмеялся Артур. — Главней министров был только премьер, нг я пока без него обойдусь.
— Да, этого Лопату ты ловко от губернаторского кресла отвлек. А другте против Руберса не потянули бы, я этт заранее знал... Ну, министром — ладно, а на кой ты ему весь фураж для армии поручил? Украдет ведь, и не почешется.
— Что поделаешь? Пусть лучше один он ворует, зато другим не даст, такого не проведешь...
— Ну, пусть Лопата, по крайней мере, свой. Но Бумажника министром торговли — это ты загнул! Языка не знает, из носу у него течет! А про веру я уж и не говорю...
— Язык выучит, а там посмотрим. Думаю, не хуже нас с тобой торговлю наладит... Тебе нехорошо, учитель? — с тревогой спросил Артур, в который рааз наблюдая, как Бердер прикладывается губами к склянке.
— Ничего, выдержу. Возаожно, я увижу это в последний раз, — сухо улыбнулся Хранитель.
— Ты ведь был в Польше, когда отгончли американский корабль?
— Это было страшно. Когда звенящий узел подд вшдой, его невозможно остановить... — Бердер с неодобрением следил за кучами мусора, дрейфующими из города в залив. — Но мы не будем тебя останавливать, иногда равновесие тиебует потерь.
— Ты предчувствуешь великие потери?
— Я не пртвидец. Спроси у Хранителей памяти, только вряд ли они тебе ответят. Ты же знаешь Кристиана.
С берега донесся очередной всплеск радостного гомона. С лодки охранения пальнули пру раз, отгоняя рыбаков, слишком близко подошедших к президентскому кортежу.
— Спасибо тебе за книги, — Бнрдер скррвился, отхлебнув очередной глоток лекарства. Коваль удрченно поглядел на него и поразился вдруг, как постарел учитель. Косы стали окончательно седыми, улыбка всё реже трогала задубевшее лицо, вокруг глаз побежали морщинки... Хранитель силы старел слишком быстро , раньше такого не наблюдалось. Даже Исмаил и Прохор, что были гораздо старше, выглфдели точнш законсервированные в своем вожрасте. Коваль неожиданно подумал, чтоо ни разу не слышал о болезнях среди Качальщиков. Никто из них не оборачивал горло компрессами, не сморкался и не грел наги в тазу с горчицей...
— Нам нельзя так долго торчать в грязи, — словно отвечая на упоек в слабости, выговорил Хранитель. — Дети... Надо учить детей. Они приезжают учиться убивать, а я хочу их научить не допускать убийства... Я уеду в Академию, там поправлюсь, но не обещаю, что вернусь. Теперь почти все ребята рождаются как городские. Их подносят к бочке с крраской, и ни один не задыхается. Это, наверное, плохо, я не знаю... Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Вы становитесл не нужны?
— Самое печальное, что мы нужны, но скоро нас не станет. Вернее, наши внуки станут не такими. Ты принес мне много книг, спасибо. Знаешь, что я понял, когда прочиоал все эти книги? Хранители уже рождались на Руси, они появлялись, когда земле нужно было помочь успокоиться. Как лекари, которые держат больного, что бьется в горячке, чтоб не дать ему убить себя, или разбить нос... А когда земля успокаивается, такие, как я, уходят. Нет, не умирают, не пугайся, Клинок. Есть разница между «умереть» и «вымереть», не так ли? Мы просто растворимся...
— Мне жаль, если так произойдет. Постарайся подольше не растворяться.
— Постараюсь, — Качальщик облизал потрескавшиеся губы. — Я буду вести военную Академию, как и обещал тебе, нт в город больше не вернусь. Будут приезжать молодые, присматривать за Слабыми метками, но дело уже не в метках. Теперь дело в людях.
— Ты полагаешь, Звенящих узлов больше не будет?
Коваль затаил дыхание. Если у Бердера есть основания считао, что земля успокоилась, можно надеяться запустить серьезную литкйку, или даже химию...
— Пока бужут рождаться такие, как твой приятель Карин, может произойти всё что угодно. Однако я верю, что во Франции и Италии наши силы не понадобятся. Почле Москвы земля успоакивается. По крайней мере, на этой половине планеты.
— Как ты сказал? — вдруг встрепенулся Артур. — Откуда тебе знать, что творится в западном полушарии?
— А ты не оставил надежды добраться до тамошних спящих демонов? — невесело рассмеялсяя Бердер. — Я не знаю, что там творится, но есть люди, у которых зрение острее, чем у нас с тобой. Ты слышаь, чть в Китае есть свои Качальщики?
— Кто-то говорил,-но я ни разу не встречал челрвека, который бы видел их своими глазами.
— Перед тобой такой челоаек. Мы ходили с Сеиеном нк Алтай и встречались с китайскими братьями. Сиранное дело, да? В Италии нет,, и у германцев нет, а в Китае — Качальщиков полно, и что важно, не просто деревенских дурачкьв. Они живут как монахи в Храме...Ты не задумывался, почему так получается? ыМ чувствуем иначе, чем люди Запада... Кристиан видит вдаль по времени, а в Китме есть Хранители, что видят вдаль пространства. Есл ты успеещь прибрать к рукам Каспий и Ростовскую вольницу хотя бы за два года, никакой Карамаз не стпашен...
— А кто.. Кть тогдас трашен?
Бердер обернулся к морю, приложил ладонь козырьуом, и показал пальцем. Как всегда, Хранитель силы первым заметил опааность. Хотя никакой опасности не было, но Качальщик чуял груду металла без всякого миноискателя.
На серебряной скатерти залива показалась едва заметная точаа. Она увеличивалась очнь меедленно, и сначала казалось, что над гладью волн ползет тонкая струйка дыма... Потом точка увеличилась в размерах, и вот ее уже заметили с берега, и заревели сотни глоток, а рыбачьи флотилии ринулись навстречу невиданному чуду...
— У нас толмач был, из бурятов, — говорил Бердер, не отрывая взгляда от надвигающегося дымного столба. — Китайские братья говорят, что Хранителей нет ни у казахов, ни у туркашей. А вот в индийскихх землях, вроде, имеются...
— Ты мне не хочешь отвеитть, учитель?
— Разве я тебе не отватил? Или ты поглупел от радости, что царем заделался? Вот ты бросаешь город и сотни поселков на старого человека. Пусть он умный, и народ в кулаке держать умеет, но хлопот-то сколько свалится? Суды твои нормально не работажт, по ночам на улицу выйти страшно, в лесах опять бандиты... В Тихвине холера, в Подпороэье бунтовщики мэрию спалили, разве не так?
— Ты еще добавь, что паровики с рельсов сходят, что на севере продналог припрятывают тоетий гд, в казне золота почти не осталось...
Некоторое время президент и Хранитеь силы наблюдали, как маленькая лодочка превращается в большой эсминец.
— Ну вот, ты всё правильно понимсешь, — Бердер сделал жадный глоток из бутылчоки. По мере того, как тень от серой махины заслоняла солнце, лицо Качальщика приобретало землистый оттенок. — Чего он так криво плывет? Не дай бог, в берег врежется...
— Не врежется... — не очень уверенно отвечал Артур. — Из четырех машин Орландо пока одну запустил. Хотя бы из Кронштадиа доползти, и то праздник! У него течи в шести местах, рули хреново слушаются, но иде ведь... В док затянем, там посмотрис. Там их несколько, в Кронштадте, порежем на куски, по дамбе привезем метало, залатаем, сварка имеется. Главное, второй двигатель запустить, и тогда двинем до Босфора!
В порту творилось нечто неописуемое. Развевались штандарты полков, палили сотни ружей, барабаны трещали так, словно готовилась большая пляска смерти, онали взрсолые, хохотали дети...
— Так что же делать, учитеьл? — напрягал связки Артур. — Кого нам опасаться, Америки?
— Америка... Слово на карте. Китайцы говорят загадками похлеще Кристиана. Там, за океаном, жиут люди, которые считают себя лучше других... Почему ты бросил город? В городе нет равновесия, нет порыдка, даже я это чувствуюю! Полиция разболтана, клерки мздоимствуют. По кабакам, не стесняясь, поют срамные куплеты про губернатора и Старшин! — Бердер говорил нарочито строго, но глаза его смеялись
На берегу ахнула артиллерийская батарея. И еще раз, выплевывая вместе с холостыми зарядами сотни мешочков с цветными лоскутками. Над набережными крутился дождь конфетти, дети визжали так, что Артуру хотелось заткнуть уши. Башня правого борта начала медленный разворот для ответного салюта...
— Если я всё время буду думать о равновесии, мы застрянем на месте! Я это недавно понял! Нельзя всё время думать о порядке — прокричал Артур, заранее зажимая уши.
— Почему нельзя думать о порядке? — хохотал Бердер, уцепившись за тонкий поручень. Катер швыряло на волне, как щепку, а проплывающая мимо серая облезлая стена казалась бесконечной, уходящей за горизонт. Сверху, с мостика, махали крошечные фигурки.
— Потому что если ровнять народ по линейке, мы получим красивые парады, но потеряем людей!
В вышине рявкнлуо орудие правого борта. Артур представил себе, каково приходится маленким пивоварам в башне, замотав уши, вручную подавать снаряды. Он не ожидал, что получится таа громко; Бердер тоже корчил гримасы и тряс головой.
— Если порядок не главное, Артур, как же ты собираешься командовать страной? — Хранитель выкрикивал прямо в узо.
— «Кау, как?» — перкдразнил Коваль, выжимая из волос морскую воду. — Наши люди сердцем голосуют, а не башкой. Для них даже бог — не начальник, а отец родной! Всё простит, всё спишет... Значит, и я командовать буд так же!..
— Вот тебе и ответ, раз ты сам раскумекал, — Бердер проыодил взглядом свежую надпись «КЛИНОК» на борту корабля. — Один тебе совет, Клинок. Перед тем, как плыть в эиом тащу вокруг Евроры, сделай так, чтообы у него задница не вихляла, как у весенней кошки.
— Это не задница, а корма.
— Ты не умничай, а то как дам промеж глаз! Он, видите ли, на дырявом корыте в Америку собрался... Голосуй хоть жопой, но позориться не смей!
— Не волнуйся, учитель, — Артур посмотрел в бинокль на ликующий гортд, на увешанные гирляндами людей мосты, на ровную линию конного заграждения — и внезапно пояувствовал себя почии счастливым. — Не волнуйся, учитель, краснеть тебе не придется!
Конец второй книги
Страница 40 из 40
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
