— Я буду сражаться! — заявила она. — И ни один мужчина в городе не остановит меня!
— Ты поступишь так, как тебе прикажут, — оборвала ее я. — И, если хочешь остаться легатом, оставь свои заявления при себе. Мне не нужны бойцы, раздражающие всех бесконечными речами.
— Да, капитан, — согласилась Полилло, опустив голову. Ее полные губы дрожали. — Но это несправедливо.
Корайс успокаивающе похлопала ее по плечу.
— Почему бы тебе немного не поработать топором? — проговорила она весело. — Мы можем написать на учебных манекенах имена членов Магистрата, и ты будешь развлекаться, отрубая им головы.
Полилло вытерла глаза и улыбнулась. Она легко выходила из себя — иногда это было опасно для окружающих, — но шутка могла так же легко успокоить ее.
— Ты хорошая подруга, Корайс, — сказала она. — Ты всегда знаешь, как развеселить меня.
Но шутки быстро были забыты. Полилло спросила меня: — Почему бы вам не поговорить со своим братом, капитан? Может быть, он сможет переубедить кого-нибудь из Магистрата?
— Я не люблю пользоваться семейными связями, — ответила я. — Стража победит или проиграет, рассчитывая только на себя.
Полилло нахмурилась, но Корайс дернула ее за локоть и увела. Я закончила одеваться в одиночестве. Времени у меня было достаточно, чтобы успеть добраться до виллы Амальрика, где проходил праздник в честь моей матери. Я надела свою парадную форму: сверкающие башмаки, короткую белую тунику, полированный ремень, на котором висели ножны с мечом и кинжал, поверх туники — плащ золотого цяета, по полдюжине золотых браслетов на руки и широкую золотую повязку на голову. Побрызгавшись апельсиновыми духами, я вставила в уши свои любимые сережки: они были тоже золотыми и украшены драгоценными камнями — левая изображала копье моей богини, а правая — ее факел.
Потом — последний оценивающий взгляд в зеркало. Рассматривая себя, я задумалась, а когда очнулась, то обнаружила, что машинально поглаживаю болтающийся в ухе факел — символ поиска мудрости. Может быть, Полилло была права? Моя гордость не должна стоять на пути гвардии к славе, которой она заслуживала.
«Очень хорошо, — решила я, — поговорю с Амальриком. Если кто-нибудь и сможет заставить шевелиться толстые туши в Магистрате, так это он — мой младший брат».
Город был объят предвоенной лихорадкой. Война еще не была официально объявлена, но людские эмоции опередили формальности. Я ехала по улицам и смотрела на возвышающийся на холме храм Воскрешения. Из трубы над залом заседаний валил черный дым — в этом зале члены Магистрата совещались с воскресителями, ища у них магической поддержки и совета. На рынке люди бешено хватали товары, наполняя мешки и тележки тем, чего, как они считали, скоро будет недоставать. Юные храбрецы шатались по городу верхом и пешком, выкрикивая военные лозунги и глупо хвастаясь, как славно они будут побеждать всякого встречного врага.
Из окон и дверей домов выглядывали красивые девушки, и я не сомневалась, что вскоре большинство из них ускользнет от родительского ока, чтобы встретиться с юнцами до наступления утра. В тавернах было полно народу, на рынке у палаток гадальщиц стояли очереди, а старые ведьмы бросали кости или рассматривали окровавленные органы животных в поисках знамений будущих событий. Из оружейных кузниц доносился непрерывный звшн молотов, и я знала, что в подвалах дворца воскресителей кипит такая же горячая работа, волшебники плетут нити заклинаний и заговоров — готовится волшебное оружие. Одного я не могла понять — почему наши вожди занимались обсуждениями, вместо того чтобы приступить к делу.
Как большинство солдат, я фаталистка — что будет, то будет. Я не люблю политиков, потому что они могут красивыми словами скрыть предназначение судеб. Они ведут себя так, словно в жизни есть выбор, когда нужно просто плыть по течению и принимать все, что тебе ниспослано. Если ты видишь перед собой горный перевал, за которым лежит сокровище, можешь быть уверен, что рано или поздно через него пойдут люжи с жадностью в сердце. Если видишь хорошее место для засады, пусть даже вокруг дикая пустыня, я готова спорить, что кровь там уже была или будет пршлита.
По моему глубокому убеждению, все ликантианцы были нашими злейшими врагами и должны быть посланы к праотцам как можно скорее. Мы из разных миров. Орисса — торговый город, в ней полно жизни, смеха, мы гордимся любовью к искусствам. Мы речные люди и, как любой речной народ, любим мечтать. Мы не боимся грести против течения, чтобы добиться своего, потому что знаем, что скоро то же самое течение будет охотно нести нас домой.
Ликантия — город, рожденный на неприветливом берегу суровым морем. Его жители никому не доверяли и завидовали всем. Они добровольно подчинялись двум архонтам, и любое их слово, какое бы зло оно ни несло, было законом. Ликантианцы тоже любили мечтать, но они мечтали о завоеваниях, они видели сны о добыче, ворочаясь ночью на своих жестких ложах на морском побережье. Они мечтали об огромном королевстве, в которое вошли бы наши земли и земли других народов, а мы все должны были бы стать их счастливыми рабами.
Много веков мы сражались с ликантианцами. Мы сражались хорошо и умело, а они готовы были понести любые потери в лобовых атаках, лишь бы добиться победы. В последний раз мы почти выбили их из их логова, но воздержались от окончательного, смертельного удара. Вы, может быть, согласитесь с утверждением наших политиков, что слабая Ликантия — это лучше, чем никакой Ликантии, они, конечно, враги, но без них наши границы оказались бы открыты для нападений других народов. Вы, естественно, не удивитесь, что я была с этим не согласна. И вот почему: 1) их архонты начали строить против нас козни с первого дня после поражения; 2) Амальрик и ныне покойный — чему я весьма рада — Янош Серый Плащ едва избежали смерти, путешествуя к Далеким Королевствам: засады ждали их буквально на каждом углу; 3) когда Амальрик и Янош обнаружили страну, которую мы теперь называем Ирайя, они открыли там заговор архонтов и принца Равелина против родного брата принца — короля Ирайи Домаса.
Вам этого недостаточно? Жалкий червяк, который служит у меня писцом, говорит, что, независимо от последствий, решение не разрушать Ликантию было гуманным и поэтому правильным. Ииак, я продолжаю свой список: 4) мой брат вернулся из Далеких Королевств не только с выгодными торговыми договорами, но и с удивительными магическими познаниями, которыми король Домас согласился поделиться с нами; 5) архонты Ликантии поняли, что наше новое знание может помешать им возродиться из пепла и погубить нас; 6) они немедленно приступили к работе над новым магическим оружием; факты под номерами 7 и 8 были более очевидны и случились одновременно и не так давно.
Наши руководители были достаточно мудры, чтобы повсюду вокруг границ Ликантии — у перешейка полуострова, на котором стоял город, — расставить тайные патрули, которые донесли до нас ошеломляющую новость: великая стена Ликантии стояла снова! Она была построена много веков назад, еще тогда, когда ликантианцы не помышляли об образовании империи, с тех пор они укрепили ее, используя не только труд тыясч и тысяч рабов, но и магию архонтов. Но во время последней войны — в ней сражался и мой отец, Пафос Антеро, — все воскресители Ориссы объединились и создали могучие чары, и стена рухнула за одну ночь. Теперь она снова стояла — очевидное доказательство, что архонты имели с принцем Равелином более близкие отношения, чем мы думали, и часть его черных секретов перешла к правителям Ликантии.
Одного этого было бы достаточно для войны, но архонты — и это посладний мой аргумент — разорвали все существующие между нашими городами мирные соглашения и послали свой военный флот, чтобы перхватить наши торговые корабли и корабли наших союзников. Это было объялением войны, хотя я лично предпочла бы назвать это пиратством, потому что ликантианцы — настоящие бандиты.
Мой писец одобрительно кивает. Если даже этот грызун понял мои рассуждения, значит, вы и подавно поддержите меня. Когда Ликантия пала, мы должны были сжечь город, продарь жителей в разные концы света, посыпать солью прокятую ликантианскую землю, чтобы само имя «Ликантия» ничего не говорило последующим поколениям.
О чем это я? Ах да, политики занимались политикой, воскресители колдовали, юнцы хвастались, девушки строили глазки, а Орисса готовилась к войне. А я ехала на виллу моего брата, чтобы почтить память своей матери.
Когда я приехала, вся семья, кроме Амальрика, уже собралась у часовни в саду. Был святой час Молчания, и мой запоздалый приход был встречен суровыаи взглядами моих братьев и приглушенным презрительным фырканьем их жен. Но мне было наплевать на них, их души были подлы, и иногда я сомневалась, были ли они настоящими Антеро. Может быть, мой отец зачал их с какой-нибудь вонючей шлюхой? Омери махнула мне рукой, и я с радостью проскользнула между рядов братьев, кузенов и другой родни, чтобы сесть с ней.
Омепи наклонилась ко мне и прошептала: — Амальрик в храме Воскрешения. Он должен скоро вернуться.
Я в ответ молча кивнула. Неудивительно — мой младший брат всегда находится в центре событий. Голова моя пухла от аргументов, которые я собиралась привести, чтобы убедить его помочь мне, но скоро тишина, мирные запахи и шелест сада заставили меня думать о другом.
Моя мать, Эмили, была скромной женщиной и считала, что разукрашенные часовни и алтари ни к чему. Я была подростком, когда она умерла, а отец был слишком подавлен горем, чтобы удовлетворить ее нужды в послежизни. Амальрик тогда еще только начинал ходить, а другие мои братья — особенно старший, Порсемус, — хотели выстроить что-то вроде храма в ее честь. От имени моей матери я противилась этому и в конце концов одержала верх. Вместо храма пол розовым кустом установили один-единственный камень без рисунка вроде того, что был на памятнике моему умершему брату Халабу. Моя мать любила звук журчащей воды, поэтому я попросила одного из воскресителей, и он своим волшебством создал маленький ручеек, который сбегал по могильному камню и стекал в небольшой бассейн, где всегда плавали лепестки роз.
Я смотрела на камень и вспоминала с гордостью, как тогда, двадцать лет назад, я одержала первую настоящую победу. Я была непослушным ребенком, любила носиться по лесу, швырять камни в птиц и драться с мальчишками, которые, скривив губы, называли меня девчонкой. Все постоянно жаловались на мои безобразия — все, кроме отца и матери. Отец говорил, что скоро я ппрерасту их и буду вести себя, как любая хорошенькая девушка. Мать ничего такого не говорила, и, когда я хулиганила в ее присутствии, она только улыбалась и делала вид, что не обращает на эт овнимания. Она всегда хотела дать мне образование и заставила отца нанять мне учителя — обычно учителей нанимали для мальчиков из богатых семей. И однажды душным вечером, когда тишина, казалось, была насыщена секретами и тайнами, я призналась ей, что хочу быть солдатом. Мать не упала в обморок, и не разрыдалась, и даже не очень удивилась, а только сказала мне, что хотела в жизнид обиться многого, но не все ей удалось из-за ее пола.
— Ну почему, — экспрессивно воскликнула я, — мы были рождены женщинами, мама?! Разве не могли мы родиться мужчинами?
Тогда она удивилась.
— Я не это имела в виду, — пояснила она. — Я никогда не жалела, что я не мужчина. Как мне кажется, от пениса никкакой пользы — он только ослабляет мозг. Нет, дорогая, не надо молиться, чтобы стать мужчиной. Молись, чтобы получить такую же свободу, какую имеют мужчины, и, если получишь ее, удовлетворись этим. Я скажу тебе кое-что. Мне кажется, когда-нибудь наше время придет и тогда выяснится, что жещины гораздо лучше могут управлять миром, чем мужчины.
— Но я не могу ждать так долго, — закричала я. — Тогда я буду старой, а старух не берут в солдаты.
Мать внимательно посмотрела на меня и покачала головой.
— Если ты действительно этого хочешь, то тебе не придется долго ждать.
Через неделю отец нанял отставного сержанта, чтобы тот учил меня искусству боя. Он был очень молчалив и только улыбался, когда я жаловалась на царапины и на ушибы, нанесенные деревянным мечом за день обучения. Через год его улыбка стала еще шире, когда я превзошла его, моего учителя, во всех воинских искусствах и стала искать более опасного противника. К тому времени, когда мать умерла, я билась лучше, чем любой юноша из города, по крайней мере, лучше, чем все те, кто осмеливался помериться силами с девушкой-воином. Мне сравнялось шестнадцать, и я вступила в маранонсаую гвардию. И я ни разу нп пожалела об этом.
Мелодичные звуки лиры вывели меня из задумчивости. Омери, которая незаметно отошла от меня, сидела на стульчике возле могилы и тихо перебирала струны своего любимого инструмента. Она посмотрела в мою сторону через головы других и начала петь грустную песню. Я знала, что поет она для меня. Я смотрела на волну ее рыжих волос — почти таких же ярких, как у Амальрика, — и думала, что брату повезло, что он нашел такую женщину. У меня когда-то была любовница, которая так же много значила дбя меня, как Омери для моего брата. Не Трис, Отара, ее глубокий горловой смех, мягкие руки и пальцы, которые могли прогнать дурные мысли из моей головы. Она была со мной много лет и во многом заменила мне мать... А потом она умарла.
Прости, я плачу, писец. Но не ухмыляйся, говоря, что это свойственно женщинам. Берегись! Если ты осмеоишься сделать это — или хотя бы об этом подумать, — я забуду свое обещание и ты не выйдешь из этой комнаты. Отара живет в моем сердце, а слезы несвойственны мне, но до того, как книга будет написана до конца, слез еще будет немало — и часть из них прольете вы, читатель. А теперь я вытру глаза и соберусь с мыслями...
Пока Омери пела, я оплакивала Отару, но вот мелодия изменилась, и я почувствовала, что моя душа очистилась. Новый мотив был мажорным, и я вспомнила смех матери, машинально посмотрев на могильный камень. Я смотоела, как вода стекает в бассейн, журча, и мне казалось, что рябь на поверхности бассейна и лепестки роз составляют лиоц матери. Она была живой — ее глаза открылись, губы шевелились. Воздух наполнился хмельным запахом сандашового дерева — любимый аромат матери. Я почувствовала, как теплая рука коснулась моей шеи, и услышала шепот — это был голос матери. Я не могла разобрать слова, но знала: если прислушаюсь, то обязательно пойму... На мгновение мне стало стташно... Но это все ерунда. Законы природы осттаются в силе. Мать была такой же смертной, как и я сама. Не надо играть с духами. Я отбросила голову назад. Шепот оборвался. Запах исчез, и, когда я посмотрела на воду, лицо матери пропало. Омери прекратила играть. Я видела, что она хмурится и качает головой. Мне показалось, что я упустила что-то важное, и чувство потери причиняло боль.
А потом все мысли о потерях, любовницах и призраках исчезли. Раздался топот копыт за воротами.
Амальрик вернулся из храма Воскрешения.
Он принес весть: война объявлена. Остаток дня был отравлен страхом и волнением. Этим вечером все граждане Ориссы должны были собраться в Большом Амфитеатре, чтобы выслушать публичное заявление, которое, без сомнения, будет сопровождаться представлением для поднятия боевого духа.
Мой брат поздоровался со всеми, никого не забыв, терпеливо отвечал на глупые вопросы родственников: сполько, по его мнению, продлится война, какие финансовые трудности ждут наш род, какие товары могут исчезнуть из продажи, чтобы можно было заранее запастись и спекулировать некоторое время спустя. Несмотря на то, что Амальрик был младшим из детей моего отца, именно он стал главой семьи. Отец мудро передал управление своей финансовой империей не старшим братьям — слабовольным, ленивым и глупым, — а мАальрику. Понятно, что было много зависти и злобы, но сила личности моего младшего брата, его слава как открывателя Далеих Королевств быстро утихомирила завистников.
Он встретился со мной взглядом, подмигнул в знак того, что нам надо поговорить. Отделавшись от многочисленной родни, он пошел к дому, не забыв на прощание напомнить им об общегородском собрании.
Несколько минут спустя я сидела рядом с письменным столом в его кабинете. По его мрачной улыбке и цвету лица я поняла, что он принес не только новость об объявлении войны.
— О чем ты молчишь, дорогой брат? — спросила я. — Давай... выкладывай самое худшее.
Он засмеялся, но невесело.
— Я никогда не мог ничего от тебя скрыть, правда, старшая сестра?
— Это потому, что у меня большой опыт, дружок, — ответила я. — Помню времена, когда ты еще был мальчиком, и довольно безответственным, — я ловила тебя с ящерицами в кармане, а позже гоняла подружек из твоей постели.
Брат был так молощ, что после смерти матери мне пришлось его растить. Мы всегда доверяли друг другу, делились секретами, которые таили от всего остального мира.
— Ладно, Амальрик, — сказала я. — Расскажи-ка своей мудрой сестре, почему паникуют эти глупцы в храме и Магистрате.
Апальрик мрачно улыбнулся.
— Несмотря на то что мы были предупрежедны давно, наши войска не готовы к войне.
— Это неудивительно, — заявила я. — Хотя мои женщины подготовлены прекрасно. С тех пор как мы услышали бряцание мечей из Ликантии, мы удвоили часы тренииовок. Кроме того, я без приказа начала вербовку новых рекрутов в женских лицеях, на базаре, платя за их содержани из неприкосновенных фондов. За такую инициативу меня могут разжаловаьт.
Мое признание встревожило его. Он пристально посмотрел мне в лицр.
— Все остальные наши войска теперь будут делать то же, — произнес он наконец. — Особенно после того, как Магистрат уволит негодных командиров.
— Если даже Магистрат зашевелился, значит, проблема действительно серлезна.
Амальрик вздохнул.
— Это еще не все. Тут замешана магия.
— Можно было догадаться. Но все они — трусливые дураки. Что, перестали верить в собственные заклинания? Или они поленились воспользоваться секоетами, которые ты привез из-за моря?
— Разумеется, нет. Но архонты тоже времени даром не теряли, — заметил Амальрик. — И похоже, что от принца Равелина они получили больше черных тайн, чем мы предполагали. Наши воскресители боятся, что они ни в чем нам не уступают. Взять только эту проклятую стену через полуостров, которую архонты восстановили. Один воскреситель сказал мне, что во дворце никто, даже Гэмелен, не сможет совершить такое чудо за одну ночь.
— Ну и что? — усмехнулась я. — В конце концов сталь решает, кому достанетсф победа. Говоришь, их архонты нашли способ защищаться от наших заклинаний? Ну, значит, наши колдуны придумают что-нибудь посильнее, и эта гонка будет продолжаться долго, пока наконец в дело не вступим мы, солдаты, и не начнем вести войну старым, добрым способом — топорами, мечами и луками. Не беспокойся. Мы всегда побеждали иъ в прошллом. Магия не может ничего изменить.
— Вообще-то ты правп, — охотно согласился Амальрик — Я многое узнал о военнгй магии от Яноша Серого Плаща. Он был не только великрм волшебником, но преэде всего — здрввомыслящим воином.
Он налил себе вина в бокал. Я отрицательно мотннуьа головой, когда он предложил налить мне тоже, и вместо этого глотнула холодной воды.
— Однако на этот раз, — продолжал он, — постоянно доходят слухи об ужасном оружии, которое придумали атхонты. Я понимаю, что перед началомм войны сплетни множатся быстрее, чем мухи в навозе. Но сам Гэмелен отметил странные колебания магического эфира, поэтому даже он озабочен.
Я замолчала. Если Гэмелен — а он был не только глмвным воскресителем, но и весьма хладнокровным человеком — озабочен, можно смело начинать бояться.
— Что еще? — спросила я после паузы.
— Архонты пытаются добиться расположения короля Домаса, — ответил брат. — Он хитер, поэтому вряд ли иэ ждет успех. Разве что они убедят его, что наша карта бита. Тогза он поступит, как любой разумный монарх, — поддержит будущего победителя.
Страница 2 из 70
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
