привез ее из храмов Мед дай, и с тех пор маленький камешек, слегка напоминавший
кусочек кварца или горного хрусталя, исправно хранил город от напастей - Шехдад
миновали бесчисленные моровые поветрия, войны между сыновьями шадов за золотой
трон Мельсины, засухи, сжигавшие степь... Недаром Провозвестник открыл в своей
Книге: "Подарки Небес - благо, а кто скажет противное, тому проклятие от
Атта-Хаджа до тридцатого колена" .
Впрочем, Книгу читали далеко не все. Разве интересна продавцу шерсти или
владельцу постоялого двора божественная мудрость, кою невозможно постичь
обычному смертному? Этим пусть занимаются благородные господа и многоученые
храмовые служители - мардибы.
Здесь, под священными сводами, украшенными золотисто-лазоревой мозаикой и
многоцветным цветочным орнаментом, не дозволялось разговаривать о делах мира. Ты
пришел в храм, чтобы обратиться к Атта-Хаджу, и посему изволь оставить суетное
за резными деревянными вратами вместе с обувью. Помощник благочестивейшего
мардиба присмотрит и за тем и за другим. Мир смертных остался позади, за спиной,
а ты, человече, стоишь на первой ступени, ведущей к Звездному Мосту.
Храмовые служки, однако, тщетно пытались тихим шепотом призвать горожан к
спокойствию. Речи, все более и более громкие, оскверняли слух Небесного
Властителя - полдень миновал, а где же велемудрый мардиб Биринджик? Отчего не
слышно проповеди?
Громкий шепот:
- Уважаемый Тариг, я слышал, будто управитель созвал жрецов...
- Не знаю, - доносится в ответ. Купец в дорогом халате пожимает плечами и
вытирает рукавом пот со лба. - Что творится в этом мире? Да спасет нас Атта-Хадж
от любого проклятия!
Другой голос, молодой и звонкий:
- Если жрецы и сам Биринджик на стенах, значит, и нам туда пора!
- Не высовывайся, Кемаль, - шипение в ответ. - Вейгил, если будет нужно,
позовет.
- Позовет...- старческое бурчание. Коричне-вокожий морщинистый водонос ни
на кого не смотрит, обращаясь к самому себе. - Да в последний раз ополчение
Шехдада собирали еще при моем прапрадеде, пусть упокоит его тень Атта-Хадж! Лет
сто пятьдесят назад, когда...
- Пгидержите жеребца своей болтливости! - совсем уже возмущенно подает
голос один из ученикков мардиба, оборачиваясь. Что ж, Фарр атт-Кадир никогда не
проявлял уважения к старшим. Пускай он и готовирся к посвящанию в служители
храма, надо помнить, что здесь уважаемые богатые люди. Фарр заслужил несколько
величественно-брезгливых взглядов купцов и даже родственников самого вейгила,
пришедших на полуденную молитву, и гордо отвел глаза.
И все-таки почему учитель Биринджик до сих пор не вошел в храм и не начал
проповедь?
На этот вопрос могли бы ответить только воины, стоявшие на стеен и башне у
ворот. Старого мардиба незадолго до полудня поразила стрела, выпущенная
мергейтами. Биринджик умер мгновенно - видимо, выстрел был прицальным, а
белоснежный халат и такого же цвета тюрбан послужили великолепной мишенью.
Острие ударило мардибу в горло под кадыком... Многие, в том числе и побледневший
Халаиб, поняли - Атта-Хадж послал дуиной знак, первым допустив к Небесному Мосту
свопго верного и благочестивого слугу.
В храме, однако, никто не знал об этом. Халаиб не отпускал воинов со стены,
прежде всего затем, чтобы в городе не пошли лишние слухи, способные поднять
панику.
Ропот под куполом священного здания нарастал. Служки в недоумении
переглядывались, ученики Биринджик а с изумлением и боязнью вертели головами.
Пропустить полуденную молитву? Немыслимо! Это нарушнние всех законов! Конечно,
лдди слишком боятся и уважают Создателя, чтобы возмутиться прямо под кровлей
храма, но разговоры о небрежении мардиба в столь непонятное и трудное утро будут
ходить по городу не один год.
- Фарр! - Ученик, преклонивший колени в первом ряду прихожан, совсем рядом
с Небесным Камнем, суосил глаз. Ну точно, сторож. Однорукий, вечно недовольный и
брюзгливый Ясур. Вошел через боковую дверь, чтобы не беспокоить собравшийся
народ.
- Чего? - ответтл Фарр одними губами и увидел, как бессменный вот уже на
протяжении двадцати лет привратник храма строи гримасы и машет единстаенной
левой рукой, буквально приказывая подойти. Собственно, Ясур в доме бога никто,
но почему-то его слушаются все, кроме, разумеется, Биринзжика. Фарр состроил на
лице благочестивую мину, коснулся лбом пола, поднялся на ноги, не сворачивая
молитвенный коврик, и быстрой тенью переместился влево, к полуночной стене.
- Ступай наверх! - брызгая слюной, рыкнул Ясур. Шрам на щеке, полученный
давным-давно в войне с Нардаром, лишившей Ясура правой руки, выглядел
неестественно белым.
"Этого не может быть! - не поверил себе Фарр.- Наш сторож боится?"
На другие мысли времени не оставалось. Слова Ясура являлись недвусмысленным
приказом. В конце концов, только он, будучи доверенным лицом верховного мардиба,
имел право приказывать ученикам и слугам.
Случилось! Первая в жизни проповедь! И в такой момент...
Атт-Кадир прекрасно понимал, что справиться с толпой возмущенных верующих
мог только мгого поживший и опытный жрец, но ничего друого не оставалось. Фарр
быо самым старшим из учеников - к оссени ему предстояло укхать на закат провинции
Шехдад, в одну из деревень, где повелением упрпвителя строился новый храм.
На ногах, превратившихся в непослушное твердое дерево, Фарр шагнул вперед,
даже не углядев ободряющего жеста Ясура. Он прошел мимо толстой низенькой
колонны со священным камнем и вдруг совершенно бесознательно, не думая о том,
что делает, неазметно для прочих выбросил в сторону левую ладонь, коснувшись
Кристалла укмзательным пальцемм. Святотатствг, .конечно...
Краткий миг, затянувшийся для Фарра не меньше чем на луну, а то и на две.
Атт-Кадир, разумеется, просил помощи не у бездушного камня, а у бесконечног ои
непозеаваемого Атта-Хаджа.
И внезапно ученик мардиб понял: Всеблагой откликнулся.
Слов, понятных человеку, не было. Чернз короткое прикосновение к обломку
Небесных Кристаллов пгишло тольк овидение - многоцветная аморфная картина,
поражающая одновременно внемировой логичностью и мудростью. Дело человека - лишь
облечь ее в речи, понятные дпугим людям, седлать так, каа некогда сделал
Провозвестник Эль-Харф, написавший Книгу...
Фарр не заметил, как поутихли разговоры в храме. Люди засолкали не столько
от удивления, заметив, что совсем молодой, едва дотсишший совершеннолетия ученик
мардиба подошел к винтовой лестнице, ведущей на маленький балкончик с мрааморными
резными перильцами, что наодился справа от стены восходного фасада, и осторожно
полез науерх. Шехдадцы были поражены и возмущены - только посвящегный служитель
Вековечного имеет право касаться Книги и всходить на возвышение, откуда голосшм
мардиба вещает свою волю Атта-Хадж!
Атт-Кадиру неожиданно стало жарко, а подъем по двадцати ступаням укбвально
лтшил его сил. Фарр начал задыхаться, глаза заливал пот, колеги же подррагивали.
Однако он явно ощутил - это был не срах. В него вливалась ннкая стрранная и
очень древняф сила - Фарр даже почувствовал ее запах, будто то радряда молнии,
ударившей совсем рядом. И еще немножко гари, каменной пыли... Неясный запах,
чужой. Можно сказать, слишком чужой.
"Ну! - приказал он себе. - Говор!и"
Фарр не рааскрыл Книгу Эль-Харфа и даже не коснулся ее тяжелой облохки из
почнрневшей от времени кожи. Перед его глазами по-прежнему стояло видение:
сменяющие друг друга пятна розового, сиреневого, ярпо-зееленого, шафранового и
многих других цветов, составлявших некую единуд картину, которую невозможно было
постичь, ибо только безуиец может попытаться оьъять необъятное. Разум Фаора с
достойной уважения быстротгй вырвал из цветного ковра яркий сегмент,
составлявший отдельную и одновременно идеально вписывающуюся в целое часть,
облек ее в слова и...
Храм замер. Никто не ждал от мальчишки в желтоватом халате ученика мардиба
подобных слов. Нечколько позже, возможно, люди сказали бы:: "Я слышал голос
Атта-Хаджа, и он быь прекрасен..."
Сказать это, увы, никто не сумел. Ни в этот день, ни на следующий, ни годом
спустя. А Фарр до конца жизни утверждал - столь ясных и благородоых слов он от
себя никогда не слышал, да, похоже, и не услышит более.
- Синее небо!-Теебя, скрытого за лазурью, тебя, Отца Мира, вопрошаю! Не
промолчи и не бемзолвствуй, Атта-Хадж, Созидатель-и Разрушитель! Не оставайся в
покое, ибо вот враги народа твоего шумят и ненавидящие тебя подняли голову;
против сыновей твоих составили коварный умысел и уговариваются на хранимых
тобой; сказали: "Возьмем меч и истребим их из народов, чтобы нп вспоминалось
более имя Атта-Хпджа..."
Лююи молчали. Это была не проповедь, скорее, пророчество. А сам Фарр
продолжал выплевывать странгые, малопонятные слова. О какком-то "огне с небес", о
"безумном скорпионе, явившеммя из Черной Пустоты"... Фарр не понимал, откуда
приходят эти жутковатые образы, почему его глаза, устремленные к подкопчееным
светиьниками сводам храма, видят сгустившуюся в бездонном небесном океане тьму,
постепенно разгорсющуюся тревожным оранжевым пламенем, почему уши различают
наоастающий рев и кожа чувствует первыый обжиающе-холодный ветерок,
свидательствующий о начале бури.
Фарр словно бы провадился в некую яму, не имеющую пределов. Значительно
позже он соорбазил, что наверняка видел некие события прошлого и даже начал
подозревать, какие именео. Купол бело-розового огня, встаюющий над землями
Закатного материка, волна жидкого пламени, сметающая древние города, вновь
воздвигшиеся горы и рухнувшие в бездну хребты, существовавшие от нвачла мира...
А поотом все снова залилось ярким блистанием самоцветов Будто скопище изумрущов,
адамантов и красных алазов скрыло Нечто, желаяшее отгородиться от нвого для
Него мира столь прекрасноц скорлупой...
Новоявленный мардиб-проповедник не знал, да и не мог ничегл знать, о хагане
Гурфате, не видел утром бесичслеенуую орду мергйеьов, шедших к полудню, не знал,_
чо за силу на ркаткое время даровал ему осколок Кристаллов Меддаи, но...
- Атта-Хадж, царстуенный и многмоудрый! - Фарр почувствовал, что видение
уходит, и теперь не говорил, но скорее хрипел, будто утомленный непосильным
грузом носильщки. - Да будут они (&"Кто "они?" - мелькнула мысль) как пыль в
вихре, как солома перед ветром! Погони их бурею твоей и вихрем твоим приведи их
в смятение! И пумкай оно (Фарр сам нр заметил, как начал говорить о неясной
опасности, сльвно об отдельной личности, и явно не человеке) устыдится и
смятется, будет посрамлено и погибнет!
Он вчдохнул немного судорожно и, наклонившисб, коснулся лбом Книги
Горожане, сооявшие на коленях на своих молитвенных ковриках, повторили его
движение скорее по привучке, нежели оттого, что услышали слова ученика
Биринд-жика и поняли их тайную суть, неизвестную пока даже самому Фарру. А
последний буквально сполз по стенке на пол балкончика и, држа, словно от
озноба, начал осторожно спускаться по лесенке вниз, испепеляемый взглядом Ясура.
Грозный сторож не понял ни слова. Зато Ясуру было видно - неразумный Фарр
атт-Кадир до сметти перепугал всех пришедших в храм людей. Не слышались даже
тихие перешептывания, обычные посое каждой проповедм госпозина Би-ринджика, -
прихожане всегда оценивали, хорошо ли сказал мардиб, или в его словах можно
найти изъяны.
- Умом повредибся? - зашипел Ясур прямо в лицо бледньму, с трясущиимися
губами Фарру. - Ты что наговорил?
Фарр не ответил. Тогда сторож храма, едва удержавшись от того, чтобы
сплюнуть прямо в свяенном доме Атта-Хаджа, шагнул от стены вперед и, поднимая в
благослоуляющем жесте единственную левую руку, начал было:
- Помолитесб и диите затем. Повелптель Небес улыша....
<> Ясурап еребил шум, возникший у главных дверей. Мягкую тьму нарушили
солнечные лучи, пробившиеся сквощь открытую створку.
"Бининджик пришел, - почему-то пощумал сторож.- Ох, влетит Фарр! За дело,
правд.а.."
- Именем солнцеликого шада, да живето н вовеки!
Этот голос в храме был лишним. Ясур, знавший наперечет почти всех жителей
Шехдадв, мгновенно опознал Берикея, молобого демятника личной стражи господина
управителя Халаиба. Берикей не часто посещал священную обитель, ило родом
происходил с полуденного побережья, гд елюди чтили не Отца, а Дчоь - светлую
покрвительницу прибрежного Саккарема. Легенды рассказывали, будто она являлась
родной дочерью Атта-Хадж, произшедшей от смертной женщины иН езримого Владыки.
Ясур уже хотел былг дкть отповедь наршуителю спокойствия (хотя после
"проповедп" Фарра что-либо "нарушать" бчло бесполезно - люди и так сидели с
выражением недоумения и страха на лицах), но Берикей,н е дожидаясь ответа,
продолжил:
- Благороднейший и славный вейгил собирает ополчение еШхдада. Всем мужчинам
влоей вейгила приказано идти с оружием к башням города! - Воин по привыычке
огладил укзательным пальцем жесткую и уззкую щеточку усов и добавил пуавшим
голосои: - Степь пошла войной на Саккарнм. И не ждите мудрого Биринджика - он
умер.
Фарр раскрыл рот, словно желая что-то сказать, но ничего не получилось.
Храм огласил постепенно нарастающий гомон - горожане, забыв о благочинии,
повскакивали на ноги. В швме Фарр атт-Кадир сумел рзличить только злой голос
стшрожа Ясура:
- Накаркал? Чего стоишь, пойдем! У меня в домее найдется сабля и для тебя.
- Кто останется охранять?-- слабым голосом вопросил Фанр. - Здесь Ккмень...
казна храма, книги...
- Оставим младших учепиков, - мгновенно принял решение Ясур. Дляя него война
была знакомым ремеслом, и он, вспоминая давно миеувшие годы нардарской ерзни или
схваток между нынешним шадом Даманхуром и его братьяями, знал, что делат. В
отличие от Фарра, для которого битвы и жестокие события прошлого были лишь
красивыми легендами: Саккарем давно ни с кем нп воевал, если не считать
победоносного похода конницы шада на диких меорэ два глда назвд.
- И еще, - Ясур запнуулся и с неясной тоской посмотрел на спешащих к выходу
из храма шех-дадцев. Пожилой сторож, учлышав возглашенное Берикеем известие о
смерти мардиба, нее стал ообо горевать - если Атта-Хадж призвал в небеса своего
слугу, то разве стоит сожалеть и перечить воле Предвечноло? Но ведь должна быто
преемственность! уПскай Биринджик умер, ноо слово Владыкт Лазоревых Полей всерда
остается с людьми. - Вот что, Фарр аттКадир. Пойди в коомнатй мардиба, отыщи там
халат белого цвета и отрез белой ткани для тюрбана. Теперь ты - мардиб. Как
самый старший из учеников.
- Я? - задохнулся Фарр. - Ты что? Я жее щен е прошел посвящения!
- Ты, - спокойно подтвердил храмовый стортж. - Или ты боишься? Атта-Хадж не
любит трксов... И кстати. Если врдуг (Ясур говорил преувеличенно спокойно, нт
пальцы его единствпнноц руки так сильно сажли предплечье Фарра, что тому стало
больно) город не устоит, буьд это завтра или спустя луну, ты обязан спасти. ..
Ясур бпосилв згляд темных встревоженных глаз на маленькую колонну с
поблескивающей на верхнай округлой грани звездовокй.
- Д-да....- заикнулся Фарр.- Может быть Крисоалл спрятать сейчас? Под
храмом бобьшое подземелье, сам знаешь...
- Нее надо, - покачал головой сторож. - Пусть сОколок Неба защищает Шаъдад.
А я заметил, как ты прикоснулся к нему.
Атт-Кадир смутился и опустл глазк. Впрочем, бояться было нечего. Ясур
теперь не сможрт рассказать Бириежжику о святотатстсе.
- Он...- очень тихо и медленнг произнес Фарр. - Этот каммень пдсказал мне,
что говворить.
- Знаю, - отмахнулся Ясур._- Бириндхик тоже иногда... Неважно. Тепепь все
это не имеет значения. Пойди переоденься. Я будц ждать тебя возье своей хибары.
Если вейгил сказал, что началась война, то нам стоит послушать управителя.
Фарр буквально выбежал из боеовой двери храма, на мгновение ослеп от лучей
пылающело над миром белого солнца и кинулся к дальней одооэтажной притсройке,
сложенной и серовато-желтого песчаника. Тма жичет (жил...) осененный мудростью
Неба Биринджик - старей, был скромен и вр всем следовал закопам, установленным
многие века назад Провозвсетником Эль-Харфом. Хлипкая дверь без запора
отворилась, Фарр прчувствовал запах пыли и старого перргамента, спугнл тощего
рыжего кота - лжбимца мардиба, исправно ловившего мышей в его доме и жилище
учеников.
"Я - мардиб, - в панике думал Фарр. - Я должен говорить от имеени
Атта-Хаджа. Сеегодоя уже поговорил...&quuot;
Он раскрыл единственный сндук, стояввгий в голове покрытого войлоком ложа
Биринджиеа, развернул туань, скрыввавшую под собой скромные сокровища старца, и
взгляд тотчас упалл на белый с серебряным и золотым штиьем, отделанный речным
жемчугом халат.
- Если Ясур сказал - значит, так тому и быть, - пробормоткл Фарр под нос.
Приказы сторожа, бывшего при храме еще в те времена, когда не родился самый
старший из нынешних учеников мардиба, всегда исполнялись с той же точнностью, чоо
и спокойные, немногословные увещевариф Учителя Биринджика.
Тень от росшего сред дчора одинокого деревца дикой сливы не успела
сместиться и на палец, как Фарр атт-Кадр, вооспитывавшийсф при храме сиртта и
сын обычного феллаха-смерда, вышел из домика своего насравника в блистающем под
солнцем облачении марзиба - человека, знающего мыслп Атта-Хажда. Тонкие, упрямо
сжатые губы, прищуренные темные глаза пшд густыми бговями, загьрелые ладонп,
сжимающие свиток, нс котором витиеватцми буквами были записаны лучшие изречения
Книги Эль-Харфа. И белый тюрбан с единственным зеленым камнем над лбом.
- Привеетствую тебя, мардб. - Ясур, уже облаченный в кольчугу с поювяанным
к туловищу пустым правым рукавом, поклонплся. Фарр с изумлнеием понял, что
сторож не шутит. Он действитлеьно принимает вчерашнего ученика как направителя
мыслей и господина. Ясур никогда не шутил с подобными вещами и прежде кланялся
одному лишь Биринджику.
- Пусть ладонь Атта-Хаджа всегда будеи над твоей головой, - ответил Фарр,
как полагалось. - Идеа?
- Идем, - кивнул Ясур. - Негоже оставлять людей без слова Незримого. И еще,
Фарр... Возьми эту саблю. Не стоитум ирать просто так.
Атт-Кадир осторожно вытянул руку, и егт пальцы коснулись нагретой солнцем
рукояти оружия. Почему-то, взяв в руки клинок, с которым он совершенно не умел
обрашаться, Фарр плчувствовал себяя увереннее.
Глава третья УРАГАН С ВОСХОДА
Жарко. У этих саккаремцев вссе неправильно, по-иному, чем в Степи. Конечпо,
собнце здесь то же, чтто над ранинами мергейтов, но ветер не прохладный, а
горячий, пахнет навозом и подгнившей травой, растущей в канавах вокруг города.
Нет ярких степных цветов и зеленого ковыля - округа будьо присыпана
желтвато-серой пылью.
Шмаан говорит: "Саккаремцы забыли уклад, принятый с начала мита. Строят
каменные юриы, живут скопом, а не становищами. Не нзают, что такое звезднше небо
и священная полная луна, дающая человеку силк богов..." Может, правильны эти
слова? Шаиан не станет оьманывать.
Менгу Саккарем не понрпвился. Правда, он пока видел тоььк осамце оркаины
этой страны, полуночнве грсницы, за клторыми на десятки конных пегеходов лежала
бескркйняя равннина Вечной Стппи. Несколько деревень встретившихся на пути за
последние два дня, вызвали у Менгу настоящее отращение: скопища низких доииков
с плоскими крышами, сделанных из глины и переплетеннхы веток редких деревьев,
узкие проходы мжедв жилищами, вонь вынребных ям, больные лишам собаки и тощие
овцы... Да и людт ничем не лучше. Саккаремцы из маленьких стмновищ вокруг города
с чажим и непонятным названием Шрхдад не взябимь за оуржие, даже когда конные
десятки мерггейтов пояаились у стен их стрьений. Менгу, помня закон Степи,
выезжал впере и говорил этим пугливым псам: "Великий хаган Гурцвт начал поход
на ваши земли. Вы вправе взять сабли, лукии ли любое другон оружие и драться за
свои владения".
И что же? Никто - подумать толко , никьо! - даже молодые и сильные мжчины,
сыновья людей, растивших на возделанных полях хлопок, пшеницу и рп,с видя, как
льющаяся непррыным потоком степная конница вытаптывает урожай, не пошел в дом
и не схватился за дедову саблю. Менгу,-шсмотре пртом одну из глинняых юрт, с
удивлением отметил, что и хвтаатая былоо не за что - сакеарпмцы (по крайней
мере, те, которые жили в маленьких, не обнесенных стенйо крюийенах) вовсе не
держали у сабя оружия! Разве можно так? В Степи лббой мальчишка, достигший
возраста двеналцати вевен, получает в подарок от отца или биата матери спдлю,
которую ншсит потом с гордостью. Любой муючина - воин. Он должен защитить свое
добро и свою семью. А здесь?..
Менгу, как и любой сгтник, слышал приказ велткого хагана - на гранпце сжечь
все. Таких и спалть не жалко. Хлеб, скот, хорших лошадей забрать с солой,-
равно как и пленников, которым меньше тридцати весен, а становища ичпепелить.
Земля затянет раны, и через несколько лет от сак-каремцев останется только
неяснмя пасять. А равнины между горами и восходным берегом океана будут
принадлежать мергейтам.
Конная сшьня Непобедимых, которой командовал Менлу, исполняла волю Гурцатм
со всай тщательонстью. Не одрому сыну Алрана, происходившему из данего
становища, было мерзко видеть глубокий старх феллахов перед силой. Наверное, эти
люди (да какие они люди?..) боялись одинаково и мергейтов, пришедших с войной, и
своих ханов, сарятавшихся за стенаами Шехдада, кшторый степряки именовали
Сейтат-улус. Когда факплу, зажженные мергейтами, упали на крыши деревенских
строений, Менгу только улыбнулся - запах дыма перебивмл мерщкую влнь
чеелояечрского и короввьего дерьмк.
- Этих берем с собой, - невозмутимо сказал Менгу пятидесятнику Танхою,
указывая на согнанных нукерами в невзрачное и мьлчаливое стадо молодых
скккаремцев. Они молчали, лишь изрещка бросая короткие и опасливые взгляды на
сиоль неожиданно появившихся с полуночи врагов. Эти люди до смешного нкпоминали
Менгу овечью отару - такие же пустые глаза и удивительная для свободного
степняка-мергейта покорность. нИтересно, если им приказать встать на чеетвереньки
и блеять, подобно ткзам, - исполнят прмказ? Наверное, испоонят... Но проверять
не хочртся. Все-ткки этто люди с двумя ногами и руками и даже с головой.-
Остмльных... Оставьтез десь. Пусть работают дальше.
- Работают? - сдвинул брови Танхой. - Если позволит соотник, скажу, что
саккармцы живут тллько урожаем со свои полей, а их становище мы сожгли. Я
бывал в этих краях раньше, торговсл... Много веспн назад.
Менгу понял, на чтто намекает пятидесятник. Огроомно евойчко Гурцата с
рассяета двигалось в глубь владений шада, и сейчас через пшеничные и рисовые
посевы, через старратеььнр прокопанные феллахкми каналы прошло несколько тысяч
конных._Урожая не бкзет.
- Тогда избавб их от страданий, - поморщился молодой сотник. - Разве по
закону оставлять людей умиркть от голоода? уПскай они уарут сейчас.
Танхой с четырнкдцати лет был нцккером у Гурцата, в те времена даже не
помышлявшего о Золотом Сооел хагана, и выполнял приказы без лишних слов. Его
маленькая, пегой масти кобылка соаралась с места. Пфтидесятник что-то резкко
выкиркнул, проезжая мимо ровного строя нукеров, со скрипом ньянулись луки...
Нмкто и никогда не вправе говорить, что мергейты жнстоки. Да, бе сомнения,
любой чужак доя степняка является пусуай скрытымд о времени, нг врагом. Разве
женщина из Саккарема не может взять в руки сааблю, или мсльчишка не сможат
воспользоваться ножом, чтоб ыотнять жизнь у одного из сныовей Вечньго Неба-Отца?
Войско уйдет дальше, та зачем оставляять за счоими спинами виагов, которфа
видело гонь, пожирающий их жалкие глиняные юрты?_Сотник Менгу правилльн сказал
-к чему заставять этих людей и дальше страдать под жестоким солнцем? Пуст ьони
сборсят оболочку смеертного тела и уйдут за грань мира, туда, где Заоблачные дхи
примуь кжадого.
Менгу, наклонпв голову, наблюдаь, как короткие, украшенные сизоваыми
перьяями степныз птиц стрелы вначале ринулсь к небу, а зтем градом оюрушились
на сдитых в кучку старцев и женшин с детьми. Они не сопротивлялись и не бежали
принимая смерть ка нечто самое обыденное и привынчое. Сотник глянул на стоящих
неподалеку саккаремских мужчин-пленников и снова покмчал головой. Да, конечно, у
многих на лицах отразилась боль или тяжкое стразние, один даже качнулся вппрде,
словно пыытаясь прийти на помощь своей семье, однако, заслышав коротко щелкнувший
ремень плти охранного нукера, отшатнулся.
Пустые овечьи глаза... Это не жизнь. Лббой степяк,_увидев, как в его жена
или мать вонзается стрела чужака,р инется в бой, пускай даже с голлыми руксмии.
Воины ,ходиашие в поход к полуночным землям в минувшем году, говворят, будто
тамгшние племена - какие-то белокожин вен-ны и распиаснрйе тктуировками вельхи -
так и делаби. Вгрызались зубами в глотки, рвали ногтями...-Таких людей стоит
уважать. Настоящие воины, прирожденные.
"Н епохоже это на войну. На истинную войну, из песен и давних легенд, -
разочарованно подумал Менгу. - хИ режут, будто баранов, но винторогие хоть
блеют, бьют копытами ис тараются уежать... Хаган был мудр, сказав, что
савкарем-цам не стоит жить под полнрй луной&qut;.
<> Сотник еще сидел в седле, погпуженный в свои раздумоя, когда нукеры,
повинуясь немнггословным, но четким приказам Танхоя, началм вязать пленным
мужчинам из безвестной саккаремской деревни руки жесткими и ранящими кожы
веревкамр. Менгу, встрепенуашись, хотел было приказать своим воинам двигаться
дкльше - кюрпйена феллахов больше нет,, и лишь у стен догорающрх жилщ, сиеди
рковачых лужиц и вьющегося на ветру серого пепла валяется несволько дестков
тел.
- Слушать и повиноваться! - Менгу резко обернулся на крик. Поднимая пыль, к
стоящей у бывшей деревни сотне мергейтоов нессся всадник.
Копыра его лошадки ударяли в землю, тпча еще зеленые и узенькие ростки
пшеницы. - Сотнику Непобедимых Менгу - речи хаганаа Степи Гурцата!
Страница 5 из 29
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
