Энн Райс - Мемнох-дьявол (Хроники вампиров — 5)




    — Проклинаю Его, проклинаю Его, проклинаю Его! — отдавалось эхом в горах и разносилось по долинам.
    — Никакой справедливости, даже после того, что было совершено!
    — Ты же не можешь сказать…
    — … Кто то должен поступить правильно… — Иди сюда, я держу тебя за руку, — сказал Мемнох и пошел дальше с тем же суровым выражением на лице, проворно ведя меня вниз по гулким ступеням, крутым, опасно узким и вьющимся вокруг скалы.
    — Я не вынесу этого! — закричал я. Но мой голос отнесло прочь. Я снова запустил правую руку под пиджак, чтобы ощутить плат, а затем потянулся к выщербленной, осыпающейся стене. Были ли то специально выдолбленные в стене углубления? Цеплялись ли другие за них, чтобы удержаться и не упасть? Вопли и стенания совершенно лишили меня рассудка Мы пришли в следующую долину.
    Неужели этот мир столь же обширен и многообразен, как и небеса? Здесь были мириады дворцов, башен и арок; в покоях, которые заполняли души всех времен и народов, велись споры, беседы, слышалось пение, иные обнимали друг друга, как обретенные в минуту скорби друзья. Солдаты в древней военной форме и современной, женщины в бесформенных черных одеяниях Святой земли, души современного мира в своих прихотливых нарядах из магазинов готового платья — одежды всех теперь покрывали копоть и пыль, и все то, что блестело и привлекало когда то, было приглушено сполохами адского света, словно ни один цвет не мог соперничать со зловещим ореолом небес. Одни души рыдали и гладили Друг другу лицо, другие, сжав кулаки, пронзительно выкрикивали слова ярости.
    Души в поношенных темно коричневых монашеских одеяниях, монахини в жестких белых головных покрывалах, принцы с бархатными рукавами буфами, нагие мужчины, разгуливающие с таким видом, словно никогда не ходили одетыми; платья из крашеной льняной ткани со старинными кружевами, современные платья из блестящего шелка или искусственных тканей, оливково зеленые мундиры солдат и доспехи из сверкающей бронзы, крестьянская одежда из грубой ткани и прекрасно сшитые шерстяные костюмы современных фасонов, вечерние платья из серебристых тканей; волосы всех цветов, спутанные и взъерошенные ветром; кожа всевозможных оттенков; коленопреклоненные старики с сомкнутыми перед собой ладонями, розовыми лысинами и кожей на шее, собранной в трогательные складочки; тонкие белые души тех, кто голодал в жизни, лакали из ручьев по собачьи, другие лежали на спине, из под полузакрытых век посматривая на скалы и узловатые деревья, предаваясь пению, мечтам и молитвам.
    С каждой секундой глаза мои все больше привыкали к сумраку. В поле моего зрения попадало все больше подробностей, более понятным становился каждый квадратный дюйм того, что я созерцал! Фигуры, роившиеся десятками поблизости от каждой настоящей души — те, что танцевали, пели и причитали, — были не более чем образами, проекциями этой самой души, служившими для ее общения с окружающим миром.
    Ужасная фигура женщины, охваченной пламенем, была не более чем химерой для стенающих душ, бросающихся в огонь и пытающих отвязать ее от столба, затоптать пламя, пожирающее ее волосы, вызволить ее из немыслимой агонии! То было место для ведьм.
    Все они пылали! Спасите их! О Господи, ее волосы в огне!
    И действительно, солдаты, заряжающие пушку и прикрывающие в этот момент уши, были не более чем иллюзией для тех сонмов истинных душ, рыдающих, стоя на коленях, и неуклюжий гигант, размахивающий топором, был не более чем призраком для тех, кто уставился на него в оцепенении, узнавая в нем самих себя.
    — Не могу… не могу смотреть!
    Чудовищные образы убийства, пыток вспыхнули передо мной, опаляя мне лицо. Призраков тащили на смерть в котлах с кипящей смолой, воины падали на колени с широко раскрытыми глазами; принц какого то погибшего персидского царства с воплем подпрыгнул в воздух, раскинув руки; в глазах его мелькали отблески огня.
    В завываниях, шепоте настойчиво звучали протесты, вопросы, внезапные озарения. Отовсюду раздавались необычные речи, если только у вас доставало смелости им внимать, улавливать темы, режущие слух наподобие неистовой погребальной песни.
    — … Да, да, я думал, я знал…
    — … Милые мои, крошки мои…
    — … В твои объятия, потому что ты никогда… — … И я все время думал, а ты…
    — … Любила тебя, любила тебя, любила тебя, и всегда… и, нет, ты не знал. Не знал, не знал… — … Я всегда думал, что должен быть таким, но я знал, я чувствовал… — … Смелость повернуться и сказать, что это не так… — … Мы не знали, не знали…
    И все это слилось в результате в один непрерывный вопль.
    Мы не знали!
    Передо мной возникли внутренние стены мечети, заполненной кричащей, прикрывающей головы руками толпой, когда на них с оглушительным грохотом, напоминающим артиллерийскую канонаду, начала сыпаться штукатурка.
    Все иллюзии.
    — Мы не знали, не знали, — завывали голоса душ. Коленопреклоненные мертвецы прислужники сбились в кучу, по их липам струились слезы:
    — Да, мы понимаем, вы понимаете…
    — И в тот год, просто, чтобы пойти домой и быть с… — Да…
    Я упал, зацепившись ногой о камень, и меня бросило в гущу коленопреклоненных воинов, которые рыдали, вцепившись друг в друга, и призраков побежденных, убитых, умерших с голоду, — все они раскачивались и стенали в голос.
    Последовала череда взрывов, каждый из последующих страшнее предыдущего, — из тех, что могли произойти лишь в наши дни. Небо сделалось светлым, как; днем, если только день может быть бесцветным и беспощадным, и затем растворилось в мерцающей темноте.
    В зримой темноте!
    — Помогите, помогите мне выбраться отсюда! — закричал я, но они, казалось, не слышат или не замечают моих воплей, и когда я стал искать глазами Мемноха, я увидел створки дверей лифта, которые вдруг растворились, и передо мной замаячила просторная современная комната, освещенная причудливыми светильниками; полы были застелены бесконечными коврами. Полированный блеск нашего механического мира. Ко мне навстречу выбежал Роджер.
    Роджер в своем щегольском пиджаке лилового шелка и плотно сидящих брюках, с надушенными волосами и наманикюренными пальцами.
    — Лестат! — воскликнул он. — Здесь Терри, здесь они все. Лестат. — Он цеплялся за мой пиджак, в упор глядя на меня глазами привидения и одновременно человеческими; он дышал мне в лицо. Комната стала растворяться в дыму; неясный призрак Терри с соломенно желтыми волосами обнимал его руками за шею; ее открытое лицо выражало удивление, накрашенные губы молчали. И тут нас коснулось крыло Мемноха, отгораживая меня от них; пол комнаты разверзся.
    — Я хотел ему рассказать про плат… — Я начал сопротивляться.
    — Сюда! — Мемнох держал меня.
    Небеса вновь наполнились ливнем искр, и облака наверху взорвались, сталкиваясь друг с другом; молнии почти касались наших голов, потоки холодного, пронизывающего дождя накрыли нас с головой.
    — О Господи, о Господи, о Господи! — вскричал я. — Этого не может быть! Господи! Я говорю: нет!
    — Взгляни, взгляни!
    Мемнох указал на фигуру Роджера, опирающегося на локти и на колени, вертящегося, как пес, среди тех, кого он убил: мужчин, заклинающих его с простертыми руками, женщин, разрывающих ткань своих платьев, чтобы показать раны; гомон голосов неудержимо нарастал, звуки словно выплеснулись из самого ада, и я вдруг увидел Терри — Терри, руки которой, как раньше, обнимали его за шею. Роджер лежал на земле в разорванной на груди рубашке, с босыми ногами, а вокруг него расстилались джунгли. В темноте прогремели выстрелы. Затрещали автоматные очереди, в ярости разлетелись по сторонам смертельные пули. Среди переплетения лиан, среди чудовищного вида деревьев мерцали огни какого то дома. Роджер повернулся ко мне, попытался подняться, но снова упал на колени и зарыдал; по лицу его текли слезы.
    — … И каждый поступок… по своему… Лестат… я не знал… не знал… И отчетливо зримый, мертвенно бледный и вопрошающий, встал он передо мной для того лишь, чтобы пропасть среди бесчисленных прочих.
    Я видел их по всем направлениям. Этих прочих.
    Один эпизод перерастал в следующий, пепельные цвета становились ярче или тускнели в пасмурной мгле, и то здесь, то там из неистовых бурных адских полей возникали очищенные от греха души. Барабанный бой сменялся леденящими душу воплями, толпу мужчин в грубых белых балахонах подталкивали к пылающим поленьям; они простирали руки к душам, которые, съежившись, выли и кричали в раскаянье, в ужасе от узнавания.
    — Бог мой, мой Бог, мы прощены!
    Что это за внезапный порыв отвратительного, зловонного ветра?
    Вверх взлетели души с раскинутыми руками, их одежда вдруг спала или растаяла, превратившись в неразличимые одеяния спасенных.
    И открылся туннель.
    Я узрел свет, узрел мириады душ, свободно летящих вверх по туннелю к сиянию небесному; туннель был совершенно круглый в сечении и расширялся по мере подъема, и на одно блаженное мгновение, один блаженный крошечный миг, в туннеле снова зазвучали песни небес, словно его обводы были созданы не движением воздуха, а чем то твердым, от чего могли отражаться эхом эти эфирные песнопения, и их организованный ритм, их душераздирающая красота пронизывали чудовищные страдания этого места — Я не знал, не знал!
    Голоса звучали громче. Туннель сомкнулся.
    Я споткнулся, тычась то туда, то сюда. Здесь солдаты терзали копьями молодую женщину, другие в это время рыдали и порывались оторвать ее корчившееся в муках тело от мучителей. Там младенцы ковыляли на пухлых ножках, с протянутыми вперед ручонками, чтобы попасть в объятия рыдающих отцов, матерей, убийц.
    А вот пригвожденный к земле, с закованным в доспехи телом, с длинной рыжей бородой, с открытым ртом, из которого вырывались вопли, лежал один из солдат и проклинал Бога, проклинал дьявола, проклинал судьбу.
    — Я не буду, не буду, не буду!
    — Знаешь, кто стоит за этими дверями? — произнес мрачный призрак прислужник в облике женщины с прекрасными волосами, в бесплотной белизне струящимися вокруг лица. Она коснулась моей щеки мягкой ладонью. — Взгляни сюда. — Двухстворчатая дверь начала открываться, стены комнаты были уставлены книгами. — Твои мертвые, возлюбленный мой, твои мертвые — все те, кого ты убил!
    Я уставился на лежащего на спине рыжебородого воина, изо рта которого раздавалось рычание: «Никогда, никогда не скажу я, что это справедливо, никогда, никогда…» — Это не мои мертвые, — прокричал я, повернулся и побежал. Но опять споткнулся и снова упал лицом вниз на мягкое ложе из тел. В отдалении исчезали в пламени руины какого то города; рушились стены; пушка грохнула в очередной раз, и воздух наполнился ядовитым дымом; люди падали и заходились в кашле; общий припев «я не знал» сливался в одну стройную ноту, и этот порядок был хуже, чем его отсутствие!
    — ПОМОГИТЕ! — все кричал я. Никогда не испытывал я подобного облегчения от крика, никогда не ведал я такого чистого и всепоглощающего малодушия, чтобы криком взывать к высоте небес в этом Богом забытом месте, где вопли заполняли все пространство, и никто тебя не слышал, никто кроме улыбающихся мертвецов прислужников.
    — Учись, дорогой мой.
    — Учись. — Шепот, как поцелуй. Душа индийца с головой в тюрбане и смуглым лицом. — учись, мальчик мой.
    — Взгляни наверх, посмотри на цветы, посмотри на небо… — Женщина призрак из прислужников танцевала по кругу, ее белое платье то пропадало в клубах копоти и дыма, то вновь появлялось, ступни ее тонули в глине, но затем уверенно выбирались на твердое место.
    — Не дурачь меня, здесь нет сада! — заорал я. Я стоял на коленях. Одежда моя была изорвана, но под рубашкой был плат! Он был у меня!
    — Возьми меня за руки…
    — Нет, отпусти меня! — Я просунул руку под пиджак, чтобы накрыть плат. Пошатываясь, мне навстречу поднялась неясная фигура с простертой рукой. — Ты, ты, проклятый мальчишка, ты, грязный щенок, ты — на улицах Парижа, словно сам Люцифер, сияющий золотым светом, ты! Подумай, что ты сделал со мной!
    Из тьмы проступила таверна, мальчик, падающий навзничь от удара моего смертельного кулака, покатившиеся бочонки и крики пьяниц, набросившихся на меня.
    — Нет, остановитесь! — зарычал я. — Уберите его от меня. Я его не помню. Я никогда не убивал его. Не помню. Говорю вам, я не могу… Клодиа, где ты? Где ты — та, кого я обидел? Клодиа! Николя, помогите мне!
    Но были ли они там, затерявшиеся в вихре, или исчезли, давно пропали в туннеле на пути к сияющему торжеству наверху, на пути к радостным песнопениям, вплетающим тишину в свои мелодии и аккорды? Молитв я уже не слышал, тех молитв, что шли оттуда, с небес.
    Мои вопли лишились всякого достоинства, и все же насколько дерзко звучали они для моего слуха — Помогите, кто нибудь! Помогите!
    — Неужели тебе надо сперва умереть, чтобы затем послужить мне? — спросил Мемнох. Он возник предо мной, гранитный ангел тьмы с распростертыми крыльями. «О да, разрушь эти ужасы ада, пожалуйста, пусть хоть в этом своем ужасном виде!» — Ты вопишь в аду так же, как пел на небесах. Это мое царство, это наша работа. Помни о свете!
    Я упал назад, ударился при этом плечом и ушиб левую руку, потому что не хотел отпускать плат, который держал правой рукой. Я увидел над головой промельк небесной голубизны, осыпающиеся с зеленых веток лепестки цветков персика и свисающие с этих же веток ароматно пахнущие плоды.
    Дым застлал мне глаза. Коленопреклоненная женщина сказала мне:
    — Теперь я понимаю, что никто не может простить меня, кроме меня самой, но как могла я сделать с ней такое — она же такая маленькая. Как я могла… — Я думала, тут — другое, — прошептала молодая девушка, хватая меня за шею и касаясь своим носом моего, пока говорила, — но ты знаешь эту доброту, просто когда держишь его за руку, а он… — Прости! — молвил Мемнох и стал продвигаться вперед, осторожно отодвигая души в сторону. Но толпа напирала; бледные фигуры мчались надо мной и вокруг, словно стремились к какому то, мне невидимому источнику их тревоги.
    — Прости! — прошептал Мемнох.
    Он выхватил из толпы выпачканного в крови монаха, коричневая сутана которого была изорвана в клочья, ступни — обожжены и покрыты волдырями. — В твоем сердце — власть! — сказал Мемнох. — Стань лучше Его, подай Ему пример.
    — Я люблю… Его… — С губ призрака слетел шепот, а сам призрак неожиданно исчез. — Он не мог допустить, чтобы мы так; страдали… Не мог.
    — Он прошел испытание? — спросил я. — Прошла ли его душа освидетельствование в этом адском месте? Было ли достаточно слов, которые он сказал? Или он ползает где нибудь здесь, в грязи? Или же туннель взял его наверх? Мемнох! Помоги мне.
    Я повсюду искал монаха с обожженными ступнями. Искал и искал.
    Взрыв потряс городские башни, и они обрушились. Огромная мечеть рухнула Человек стрелял из ружья по бегущим. Женщины в покрывалах с криками падали на землю.
    Громче и громче гремел колокол.
    — Боже милосердный, Мемнох, колокол звонит, слушай! Больше чем просто колокол!
    — Колокола ада, Лестат, и они ни по кому не звонят! Они звонят по нам, Лестат!
    Он схватил меня за ворот, словно собираясь оторвать от земли.
    — Вспомни свои слова, Лестат. Колокола ада — ты слышишь зов колоколов ада!
    — Нет, отпусти меня. Я не понимал, что говорю. То была поэзия. То была глупость. Отпусти меня. Я не могу этого вынести!
    Под лампой вокруг стола с десяток людей спорили над картой, иные — обняв друг друга и указывая на различные участки, окрашенные в тусклые цвета. Повернулась чья то голова. Мужчина?
    Лицо:
    — Ты!
    — Отпусти меня! — Я повернулся и был отброшен к стене с книжными полками; книги попадали, блестя корешками и ударяя меня по плечам Господь милосердный, мои члены не могли больше этого вынести. Я заехал кулаком в сверкающий земной глобус, укрепленный на причудливом деревянном обруче. На меня уставился пустыми глазницами стоящий на коленях ребенок.
    Увидев дверной проем, я побежал.
    — Нет, отпусти меня. Не могу. Не буду. Не буду.
    — Не будешь? — Мемнох схватил меня за правое предплечье, надвинувшись на меня хмурым темным лицом, подняв крылья и вновь заслоняя свет, когда они сложились, чтобы окутать меня, словно я — его собственность. — Ты не поможешь мне освободить это место, послать эти души на небеса?
    — Я не в силах сделать это! — воскликнул я. — Я не стану этого делать! — Внезапно во мне пробудилась ярость. Я чувствовал, как она уничтожает весь мой страх, сомнения и дрожь; я ощущал, как она пробегает по моим венам подобно расплавленному металлу. Хорошо знакомый мне гнев, решимость Лестата. — Я не стану частью всего этого, ни ради тебя, ни ради Него, ни ради них или кого либо вообще!
    Я качнулся назад, свирепо уставившись на него.
    — Нет, только не это. Не для такого, как Он, слепого Бога и не для того, кто требует то, чего требуешь от меня ты. Вы сумасшедшие, вы оба! Я не стану помогать тебе. Я отказываюсь.
    — Так вот как ты поступишь со мной, ты меня покинешь? — ошеломленно воскликнул он; его темное лицо исказилось от боли, на гладких черных щеках засверкали слезы. — Ты оставишь меня с этим и не протянешь руки, чтобы помочь, после всего, что ты совершил?!! Каин, братоубийца, убийца невинных, неужели ты мне не можешь?..
    — Перестань, ну перестань. Я не стану, не могу поддержать тебя. Не могу помочь этому свершиться. Не могу участвовать в этом! Не могу этого вынести! Не могу учить в этом месте!
    В горле у меня хрипело и жгло, и шум, казалось, поглотил мои слова, но Мемнох услыхал их.
    — Нет, нет, не буду — не тот материал, не те правила, не та эстетика! Никогда, никогда, никогда!
    — Трус, — прорычал он; миндалевидные глаза его сделались огромными, на твердом черном лбу и щеках вспыхивали отблески огня. — У меня в руках твоя душа, я дарю тебе спасение за цену, за которую вымаливают у меня прощение те, кто страждет здесь уже много тысячелетии!
    — Только не я. Не хочу стать частью этой боли, нет — не теперь, никогда… Иди к Нему, меняй правила, улучшай их, пусть они обретут смысл, но только не это — это выше человеческого терпения, это несправедливо, несправедливо, это бессовестно.
    — Это же ад, глупец! Чего ты ожидал? Что ты будешь служить господину ада, ни капли не страдая?
    — Не стану совершать над ними такое! — пронзительно закричал я. — К черту меня и тебя. — Я стиснул зубы. Я кипел и бушевал, вынося свой приговор. — Я не стану участвовать в этом с ними! Не понимаешь? Не могу этого принять! Не могу посвятить себя этому, Не могу подчиниться этому. А теперь я покидаю тебя — ты ведь предоставил мне право выбора. Отправляюсь домой! Освободи меня!
    Я повернулся.
    Он снова схватил меня за руку, но на этот раз гнев мой не знал границ. Я отшвырнул его назад, в сторону тающих и падающих душ. Там и здесь к нам с возгласами поворачивались мертвецы прислужники; на их бледных вытянутых лицах читались тревога и уныние.
    — А теперь уходи, — клял меня Мемнох, все так же неподвижно лежа на земле — на том месте, куда я его отшвырнул. — И, Бог свидетель, ты, мой ученик, будучи при смерти, приползешь ко мне на коленях, но никогда уже не будет тебе предложено стать моим принцем, моим помощником!
    Я оцепенело уставился через плечо на его поверженную фигуру. Зарывшись локтем в мягкую черную изнанку своего крыла, он поднялся на копыта и снова направился ко мне своей чудовищной прихрамывающей походкой.
    — Ты слышишь меня?
    — Я не могу служить тебе! — прогремел я во всю глотку. — Не могу этого сделать.
    Потом я обернулся в последний раз, зная, что больше не посмотрю назад, с одной только мыслью: спастись! Я бежал и бежал, оскальзываясь на глине и камнях покатых берегов, перебираясь вброд через мелкие ручьи, минуя группы удивленных мертвецов прислужников и стенающих душ.
    — Где лестница? Где врата? Вы не можете мне в этом отказать. Вы не имеете права. Смерть не завладела мной! — кричал я, так и не оборачиваясь назад и не останавливая бег.
    — Дора! Дэвид, помогите мне! — звал я.
    И тут почти у моего уха прозвучал голос Мемноха — Лестат, не делай этого, не уходи, Не возвращайся домой. Лестат, не делай этого, это сумасшествие — разве не понимаешь, — ну, пожалуйста, во имя любви к Господу, если ты можешь хоть немного любить Его и любить их, помоги мне!
    — Нет! — Я обернулся и, с силой толкнув его, увидел, как он покатился вниз по крутым ступеням — неуклюжая и гротескная фигура с выражением изумления на лице, запутавшаяся в огромных хлопающих крыльях. Я резко повернулся к нему спиной. Впереди, из открытой двери на самом верху, лился свет.
    Я побежал на свет.
    — Остановите его! — закричал Мемнох. — Не выпускайте его. Не позволяйте ему унести с собой плат.
    — У него с собой плат Вероники! — воскликнул один из мертвецов прислужников, внезапно бросаясь на меня из сумрака.
    Моя нога едва не соскользнула, однако я продолжал бегом скакать со ступеньки на ступеньку, ноги сильно болели. Я чувствовал, что они приближаются ко мне — мертвецы прислужники.
    — Остановите его.
    — Не дайте ему уйти!
    — Остановите его!

    Страница 30 из 34 Следующая страница

    [ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ] [ Fantasy art ]

    Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |











топ халява заработок и всё крутое