Энн Райс - Мемнох-дьявол (Хроники вампиров — 5)

— Пойдем, — сказал Дэвид. — Мы здесь замерзнем Ну пойдем же.
Мы пошли.
— Зачем все это? — спросил я. — Торчать здесь, наверху, чтобы видеть то же самое, что мы видели прошлой и позапрошлой ночью? Чтобы я снова пытался добраться до нее, понимая, что любая демонстрация силы, любой сверхъестественный дар лишь подтвердят само чудо? Она никогда больше не захочет меня слушать. Ты ведь знаешь, что не захочет. А кто сейчас стоит на ступенях, кто принесет себя в жертву на рассвете, чтобы подтвердить это чудо?
— Там Маэл.
— Ах да, этот друид, когда то бывший жрецом и до сих пор им оставшийся. Значит, сегодня утром именно он, подобно Люциферу, сгинет в огне.
Прошлой ночью это был какой то оборванец бродяга и горький пьяница, явившийся невесть откуда и нам не известный. Он превратился на рассвете в сверхъестественный факел на глазах у многочисленных операторов с видеокамерами и газетных фоторепортеров. Газеты пестрели снимками этого чуда, как и фотографиями самого плата — Подожди здесь, — сказал я.
Мы пришли в южную часть Сентрал парка. Толпа дружно пела старый торжественный и воинственный гимн:

Святым Боже, мы восхваляем Имя Твое Владыка всего сущего, мы склоняемся пред Тобой!

Я стоял, в изумлении не сводя с них глаз. Боль в левой глазнице, похоже, усилилась. Интересно, что могло там меняться и какие процессы происходили.
— Вы глупцы, все вы! — заорал я — Христианство — самая кровавая религия из тех, что существовали на свете. Могу засвидетельствовать это!
— Сейчас же замолчи и делай, что я скажу. — Прежде чем кто либо успел обернуться и посмотреть на нас, Дэвид уже тащил меня за собой, и скоро мы растворились среди прохожих, идущих по ледяным тротуарам. Снова и снова сдерживал он меня на этом пути. Он устал это делать. Я не винил его.
Один раз я попал в руки полицейских.
Меня поймали и пытались вытолкать из собора за то, что я хотел поговорить с ней, но потом, когда меня выводили вон, все они медленно отстранились. Они почувствовали, что я не живой, — так, как это чувствуют смертные. Они это почувствовали и стали бормотать что то про плат и чудо, и я был бессилен что либо сделать.
Полицейские были повсюду. Они стояли на страже, чтобы оказать помощь, подать горячего чаю; то и дело они отходили погреть над костром белые, замерзшие руки.
Никто нас не замечал. Да и с какой стати? Мы были просто двумя неприметными мужчинами, частью толпы; наша сияющая кожа не бросалась в глаза среди этой слепящей снежной белизны, среди этих исступленных паломников, распевающих псалом за псалмом.
Витрины книжных магазинов были завалены всевозможными изданиями Библии, книгами по христологии. Высилась огромная пирамида книг в обложке цвета лаванды под названием «Вероника и ее плат» Эвы Курилюк. Рядом с ней лежала другая кипа: «Святые лики, тайные места» Яна Уилсона Люди продавали на улице брошюры и даже раздавали их бесплатно. Я слышал говоры со всех Частей страны — Техаса, Флориды, Джорджии, Калифорнии.
Библии, Библии, Библии — распродаваемые и раздаваемые.
Группа монахинь раздавала изображения святой Вероники. Но самым ходовым товаром были цветные фото самого плата, сделанные в церкви и затем растиражированные в тысячах экземпляров.
— Чудесная милость, чудесная милость… — пели в унисон в одной из групп, раскачиваясь взад вперед, занимая в шеренге свои места.
— Gloria, in excelsus deum! — разразился длиннобородый мужчина с простертыми руками.
Подходя ближе к церкви, мы увидели, как повсюду собираются небольшие группы людей. В гуще одной из них быстро, горячо говорил молодой человек:
— В четырнадцатом веке ее, Веронику, официально признали святой, и считалось, что плат был утерян во время Четвертого крестового похода, когда венецианцы штурмовали Лия Софию. — Он остановился, чтобы поправить очки на носу, — Разумеется, Ватикан не преминет вынести официальное решение по этому поводу, как всегда это делает, но из оригинала плата уже получены семьдесят три копии, и это на глазах бесчисленных свидетелей, готовых дать показания перед папским престолом.
В другом месте собралось несколько одетых в темное мужчин, должно быть священников — не могу сказать точно, — в окружении слушателей, щурящихся на снег.
— Я не утверждаю, что иезуиты не могут прийти, — сказал один из мужчин. — Я сказал лишь, что они не придут сюда, чтобы взять управление в свои руки. Дора просила, чтобы хранителями плата стали францисканцы, если она покинет собор.
А позади нас две женщины сошлись на том, что уже были проведены экспертизы и что возраст плата не вызывает сомнений.
— Сейчас нигде в мире больше не выращивается этот сорт льна; невозможно найти новый кусок такой ткани; сама новизна и чистота этой ткани являют собой чудо.
— …Все телесные жидкости, каждая часть изображения, полученная из жидкостей человеческого тела. Не следовало портить плат, чтобы это обнаружить! Это… это… — …Действие энзима. Но вы понимаете, как искажают подобные вещи… — …Нет, не «Нью Йорк Таймс». «Нью Йорк Таймс» не собирается утверждать, что три археолога признали ее подлинной… — Не подлинной, друг мой, а лишь не имеющей современного научного объяснения… — Бог и дьявол — идиоты! — произнес я. Группа женщин повернулась ко мне в изумлении.
— Прими Иисуса как своего Спасителя, сын мой, — сказала одна из них. — Он умер за наши грехи.
Дэвид утащил меня прочь. Никто больше не обращал на нас внимания. Маленькие школы росли как грибы — группки философов и свидетелей или просто тех, кто поджидал очарованных, нетвердой походкой выходящих из церкви людей с лицами, залитыми слезами.
— …Я видел Его, я видел Его, это был Лик Христа.
И прилепившаяся к арке, подобно огромной паукообразной тени, фигура вампира Маэла, почти невидимая для них, ждала, чтобы вступить в свет утренней зари с руками, раскинутыми в форме креста.
Он бросил на нас хитрый взгляд.
— Ты тоже! — тихо сказал вампир своим сверхъестественным голосом, неслышным для прочих. — Иди, встреть солнце с распростертыми руками! Лес тат, Бог выбрал тебя в качестве Своего посланника.
— Пойдем, — молвил Дэвид. — Мы достаточно повидали за эту ночь и за все предыдущие.
— И куда же мы пойдем? — спросил я. — Перестань, не надо тянуть меня за руку. Дэвид! Ты слышишь меня?
— Уже перестал, — вежливо откликнулся он, понижая голос и тем самым как бы советуя мне тоже говорить тише. Медленно падал снег. В ближней к нам железной жаровне потрескивал огонь.
— Книги! Что с книгами? Как же, во имя Бога, я мог позабыть про книги?!!
— Какие книги? — спросил он. Дэвид как раз подтолкнул меня, чтобы дать пройти прохожему, к витрине магазина, за стеклом которой виднелась кучка людей, наслаждающаяся теплом и глядящая в сторону церкви.
— Книги Винкена де Вайльда. Двенадцать книг Роджера! Что с ними стало?
— Они там, — сказал он. — Там наверху, в башне. Она оставила их тебе. Лестат, я это тебе объяснял. Она говорила с тобой прошлой ночью.
— В присутствии всех невозможно было говорить правду.
— Она сказала тебе, что эти реликвии теперь твои.
— Необходимо достать книги! — сказал я. О, каким же я был глупцом, что позабыл об этих прекрасных книгах.
— успокойся, Лестат, не переживай. Нельзя, чтобы на тебя обращали внимание. С квартирой ничего не случилось. Она никому о ней не рассказывала. Она оставила ее нам. Она не скажет никому, что мы там были. Она мне обещала. Она отдала документы, касающиеся приюта, тебе, Лестат, неужели не понимаешь? И порвала все связи с прежней жизнью. Ее старая религия мертва, отменена. Она родилась заново, став хранительницей плата.
— Мы этого не знаем! — рычал я. — И никогда не узнаем, А если мы не знаем и нам не дано знать, то как может это принять она?!
Он подтолкнул меня к стене.
— Я хочу вернуться и забрать книги, — сказал я.
— Разумеется, мы сделаем это, если ты хочешь. Как же я устал.
Люди на тротуарах пели:
— И Он идет со мной, и говорит со мной, и позволяет называть Его по имени.
Квартира была в порядке.
Насколько я понимал, Дора так и не возвращалась сюда. Ни один из нас не возвращался. Дэвид приходил проверить, и Дэвид говорил правду. Все оставалось на своих местах.
За исключением того, что в крошечной комнатенке, в которой я тогда спал, стоял только один сундук. Моя одежда и одеяло, на котором она лежала, покрытая грязью и сосновыми иглами из древнего леса, исчезли.
— Это ты убрал все?
— Нет, — сказал он. — Думаю, это она. Это все реликвии ангельского посланца. Насколько мне известно, их забрали чиновники из Ватикана.
Я рассмеялся.
— Они подвергнут анализу все эти вещи, включая кусочки лесной органики.
— Одежда посланца Господа — об этом уже писалось в газетах, — сказал он. — Лестат, пора приходить в себя. Невозможно ощупью продвигаться по миру смертных, как ты это делаешь. Ты рискуешь собой, рискуешь жизнями окружающих. Ты представляешь риск для всего вокруг. Необходимо сдерживать свою силу.
— Риск? После того, что я сделал, создав чудо вроде этого — новое вливание крови в ту религию, которую ненавидел Мемнох? О Господи!
— Ш ш ш. Тише, — сказал он. — Сундук, здесь. Книги в сундуке.
А а, значит, книги были, в этой маленькой комнатке, где я спал. Я был утешен, абсолютно утешен. Я уселся там со скрещенными ногами, раскачиваясь взад вперед и плача. Так странно было плакать одним глазом! Господи, а слезы выходят из левого глаза? Не думаю. Полагаю, он вырвал и каналы, что ты скажешь?
Я протянул руку и откинул крышку сундука. Он был сделан из дерева — китайский сундук, украшенный многофигурной резьбой. И там лежали двенадцать книг, каждая тщательно завернутая нами, все в сохранности, все сухие. Мне не надо было открывать их, чтобы удостовериться в этом.
— Я хочу, чтобы мы сейчас же ушли, — сказал Дэвид. — Если ты снова начнешь рыдать, если опять начнешь рассказывать людям… — О, я знаю, как ты устал, друг мой, — ответил я. — Прости меня. Мне очень жаль. — Я вспомнил, как он силой отрывал меня от одной группы людей, от следующей, утаскивая прочь с глаз смертных.
Я снова подумал о тех полицейских. Я даже не сопротивлялся им. Просто они один за другим отступали назад, словно уходя от чего то заразного, нездорового, как подсказывало им их телесное существо. Назад.
И она тоже говорила о посланце Господа. Дора говорила вполне определенно.
— Нам следует бросить все это сейчас же, — сказал он. — Довольно. Придут другие. Я не хочу видеть других. А ты? Ты хочешь отвечать на вопросы Сантино, или Пандоры, или Джесс, или кого угодно? Что еще мы можем сделать? Я хочу уйти.
— Ты считаешь, что я был его шутом, не так ли? — спросил я, поднимая на него глаза — Чьим шутом — Господа или дьявола?
— В том то и дело, — ответил я, — не знаю. Скажи, что ты думаешь.
— Я хочу уйти, — сказал он, — потому что если я сейчас не уйду, то примкну к ним этим утром на ступенях церкви — к Маэлу или кто там будет еще. И следом придут другие. Я их знаю. Я их вижу.
— Нет, ты не можешь этого сделать! Что, если каждая крупинка этого — ложь? Что, если Мемнох не был дьяволом, а Бог не был Богом и все это было какой то отвратительной мистификацией, разыгранной перед нами монстрами, мало чем отличающимися от нас самих?! Даже и не думай о том, что примкнешь к ним на церковных ступенях! Земля — это то, что у нас есть! Прильни к ней! Ты не знаешь. Ты не знаешь о вихрях и аде. Не знаешь. Только Ему ведомы правила. Только Ему дано говорить правду! А Мемнох раз за разом описывал Его как сумасшедшего, нравственного идиота.
Дэвид медленно обернулся, на лице его заиграли блики света. Он тихо спросил:
— Его кровь, Лестат, неужели она и вправду может быть в тебе?
— Не вздумай верить в это! — сказал я. — Только не ты! Нет. Не верь. Я выхожу из игры. Я отказываюсь принимать чью либо сторону! Я принес плат назад, чтобы ты и она поверили в мои слова — это все, что я сделал, — и вот случилось это… это безумие!
Я потерял сознание.
На мгновение я узрел свет небес, или мне это показалось. Я узрел Его, стоящего у балюстрады. Я учуял тот сильный ужасный запах, что так часто поднимался от земли, с полей брани, с полей ада.
Дэвид опустился рядом со мной на колени, взяв меня за руки.
— Взгляни на меня, не исчезай сейчас! — сказал он. — Я хочу, чтобы мы ушли отсюда, нам надо уйти. Понимаешь? Мы вернемся домой. И потом, я хочу, чтобы ты рассказал мне всю историю, продиктовал ее мне, слово за словом.
— Зачем?
— Мы отыщем, что в твоих словах правда. Подробности помогут нам разобраться в том, что кто сделал и для кого. Либо тебя использовал. Бог, либо Мемнох! Либо Мемнох все время лгал! Либо Бог… — А а, так вот отчего у тебя голова болит? Я не хочу, чтобы ты записывал. Если ты запишешь, то это будет лишь версия — версия, а версий и так слишком много. Что рассказала им Дора о своих ночных посетителях, о своих милостивых демонах, что принесли ей плат? Они забрали мою одежду! Что, если на этой одежде остались частицы: моей кожи?
— Пойдем, пойдем, возьми книги — вот — я помогу тебе. Здесь три мешка, но хватит двух; положи эту связку в свой, а я возьму этот.
Я повиновался его приказаниям. Мы уложили книги в два мешка. Теперь можно и отправляться.
— Почему вы оставили книги здесь, а все прочее отослали?
— Она хотела, чтобы их забрал ты, — сказал Дэвид. — Я же говорил тебе. Она просила меня проследить, чтобы они попали к тебе. И она отдала тебе все остальное. Она сожгла все мосты. Это религиозное движение, затрагивающее фундаменталистов и фанатиков, христиан Востока и Запада.
— Мне надо увидеться с ней.
— Нет. Невозможно. Пойдем. Сюда. У меня есть теплое пальто. Ты должен надеть его.
— Ты что, всегда теперь будешь моей нянькой? — спросил я.
— Может быть.
— Почему бы мне не пойти сейчас в церковь и не поджечь плат? Я мог бы это сделать. Я мог бы сделать это силой своего сознания — заставить плат загореться.
— Тогда почему же ты этого не делаешь?
Я вздрогнул.
— Я… я…
— Давай, давай. Тебе не надо даже в церковь ходить. Твоя энергия не зависит от расстояния. Возможно, ты сумеешь поджечь его. Интересно будет, если плат не загорится, а? Но допустим, загорится, допустим, он почернеет и сгорит, как дрова в камине, когда ты поджигаешь их телекинетической энергией своего сознания. Что тогда?
Я разрыдался. Я не смог бы сделать такой вещи. Не смог бы. Я не знал наверняка! Просто не знал. И если я стал жертвой обмана Бога, была в том Божья воля для всех нас или нет?
— Лестат! — Он свирепо уставился на меня или, я сказал бы, скорее, пригвоздил меня своим властным взглядом. — Послушай, что я тебе скажу. Не приближайся к ним больше! Не устраивай для них больше никаких чудес. Ты ничего более не в состоянии сделать. Пусть она рассказывает об ангельском посланце. Это уже вошло в историю.
— Я хочу поговорить с репортерами!
— Нет!
— В этот раз я обещаю говорить тихо — обещаю, и никого не испугаю, клянусь — не испугаю, Дэвид… — Со временем, Лестат, если еще будет желание… со временем… — Он наклонился и пригладил мои волосы. — А теперь идем. Нам пора.


ГЛАВА 25

В бывшем здании детского приюта было холодно. Его толстые кирпичные стены, лишенные какого либо утепления, удерживали стужу, и зимой внутри было холоднее, чем на улице. Кажется, я это помнил с прежних времен. Почему она отдала все мне? Почему? Она передала мне документы и все реликвии. Что это значит? Только то, что она исчезла, как комета в небе.
Была ли на земле хоть одна страна, где каналы новостей не передавали бы ее лицо, ее голос, ее плат, ее историю?
Но мы были дома, это был наш город, Новый Орлеан, наша маленькая страна, и здесь не падал снег, а лишь ощущался легкий аромат чудесных оливковых деревьев, и магнолии в старом заброшенном монастырском саду разбрасывали розовые лепестки. Посмотрите на эти розовые лепестки на земле.
Здесь так тихо. Никто не ведал об этом месте. Наконец то Чудовище может жить у себя во дворце, вспоминая Красавицу и вечно размышляя о том, рыдает ли Мемнох в аду или оба они — сыны Божий — заливаются на небесах смехом!
Я вошел в часовню, ожидая увидеть накрытые тканью коробки, ящики. Но глазам моим предстало самое настоящее святилище. Все предметы были распакованы, протерты, расставлены по местам; статуи святого Антония, святой Люсии с ее глазами на блюде, младенец Иисус из Праги в его испанском наряде. В простенках между окнами виднелись аккуратно развешанные иконы.
— Но кто все это сделал?
Дэвид исчез. Куда? Какая разница, он вернется. Зато у меня есть двенадцать книг. Что мне нужно, так это удобное местечко, чтобы присесть. Пожалуй, алтарные ступени для этого подойдут. И еще нужен свет. С одним глазом того света, что льется через высокие витражные окна, мне не хватает, надо чуточку больше.
На паперти часовни появилась фигура. Без запаха. Вампир. Мой птенец, должно быть. Молодой. Луи. Все такой же.
— Это ты все устроил? — спросил я. — Так красиво расставил вещи в часовне?
— Мне показалось, так будет хорошо, — сказал он. Он подошел ко мне. Я отчетливо увидел его, хотя пришлось повернуть голову, чтобы сфокусировать на нем взгляд единственного своего глаза и перестать пытаться открыть другой, которого не было.
Высокий, бледный, чуть изможденный. Короткие черные волосы. Зеленые глаза, очень добрые. Грациозная походка, присущая тому, кто не любит создавать шум, суетиться или быть на виду. Простая черная одежда, как тогда, у евреев в Нью Йорке, собравшихся у собора и наблюдающих весь тот спектакль.

Страница 33 из 34 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |