— Они сказали, что он безумен, — ответил Джиль. — Опасно безумен. Наверное, красный — это цвет крови. — А мы едем прямо к нему, — заметил Козел. — Какие мы везунчики!
— Заткнись, Козел, — беззлобно буркнул Медведь.
Они плыли вниз по Реке, минуя оставленные поля боя и мертвых игрушек. Война была здесь и прошла. Постоянный дальний гул взрывов становился громче, ближе. Они миновали игровые площадки; форты и замки, бревенчатые хижины и коттеджи в розовых садах. Все сожженное, разнесенное на куски, тщательно разрушенное. Ферма со всеми амбарами и сараями для искусственных животных. Животных давно не было, а строения сожгли, и остались только обгоревшие кости людей, насаженных на шампуры в горящем дворе. Чем ближе колесный пароход подплывал к Лесу, тем сильнее были следы войны, и всюду лежали мертвые сломанные игрушки, глядя в небо пустыми глазами. Теперь было никак не узнать, были они хорошими или плохими или им было на все наплевать. А пароход шел весь день, потом вечер, потом настала ночь.
Члены экспедиции заметили открытое поле без видимых следов войны и подошли к берегу. Людям был нужен свежий воздух и шанс размять ноги. Игрушкам это было не очень понятно, но они не возражали. Они не говорили прямо, но было видно, что по мере приближения к Лесу растет их тревога, и они так же обрадовались перерыву в путешествии, как люди. Ночь была темной, воздух прохладным, и люди
набрали дров в ближайших кустах и разложили костер. Было почти мирно, если не считать постоянного рокота далекой войны, будто где-то шла нескончаемая гроза. Снова вышли сонная луна и пятиконечные звезды.
Джулиана с парохода пришлось снести. Подпитка, которую дал ему Джиль, кончилась, и когда наступила вечерняя прохлада, старые раны заболели сильнее. Однако Джулиан казался достаточно веселым, сидя возле костра и поджаривая мясо на палочке. Медведь и Козел сели от него по бокам, составляя компанию. Козел все время пережаривал мясо, потому что был слишком занят разговором, чтобы за ним следить. Медведь все равно его съедал, просто чтобы сохранить мир. Напротив сидел Финли, как всегда, рядом с Евангелиной. Тоби и Флинн держали по три палочки каждый и съедали мясо с той скоростью, с которой успевали жарить. Хэллоуини не успевал им его подносить. Он стал чуть медленнее, чем был, со всеми металлическими шплинтами и скобами в костях, но был счастлив, что по-прежнему полезен. Джиль сидел чуть поодаль от всех, курил вонючую сигару и молчал. К мясу он интереса не проявлял. Пуги тоже сидел сам по себе, будто не уверенный, что ему здесь рады. Капитан и Что Хочешь остались на борту «Веселой миссис Трасспот» — как они сказали, чтобы присматривать. У костра пели песни, вели разговоры, и как-то постепенно заговорили о детстве.
Начал Плюшевый Медведь. Финли рассказывал о странных мирах, которые он видал в своих странствиях, и Медведь спросил, как ему нравится Мир Шеннона — планета, предназначенная для взрослых детей. Финли нахмурился.
— Трудно сказать, как тут было до войны, но, кажется, я могу понять, что здесь привлекало. Место, свободное от взрослых забот и тревог, шанс снова стать ребенком. Провести детство правильно, так, как оно должно было пройти. Редко детство бывает по-настоящему счастливым — разве что у людей с очень избирательной памятью. У меня не очень получалось быть ребенком. Таланта не было. Я только хотел, чтобы детство скорее кончилось и можно было войти в куда более интересный мир, где жили взрослые.
В клане Кэмпбелл, как во всех кланах, детей обучают быть полезными членами Семьи чуть ли не с пелеоок. И бойцами тоже, потому что у моей Семьи было много врагов, и самим фактом своего рождения я стал участником всех счетов и вендетт, котоные тянулись уже столетиями. Я в это втянулся рано — даже слишком, по мнению моих консервативных родителей, которые боялись, как бы я не убил кого-нибудь влиятельного и знатного на запрещенной дуэли. Родителей я видел не много. Отец всегда был занят делами клана, управляя бизнесом Семьи. Милая мамочка предпочитала воспитанию детей водоворот светской жизни. Типичные для клана родители. Нескончаемая череда гувернанток и наставников старались обучить меня всему, чему надо, и уберечь от беды. Друзей у меня было мало. Настоящих друзей. Дружба за пределами Семьи не приветствовалась, а внутри клана мы слишком были заняты борьбой за власть и верховенство. Зато у меня были игрушки. Все, с которыми я только мог играть.
Я помню сказки про Плюшевого Медведя и Морского Козла и про их приключения в Золотой Стране. Я мечтал быть с ними, идти с ними в земли за закатом. А теперь так оно и вышло. Странно. — Он улыбнулся игрушкам по другую сторону костра. — Вы точно такие, какими я вас помню. Я будто встретил старых друзей, которых годами не видел. Единственных, быть может, друзей, которые были у меня в детстве. Неудивительно, что люди сюда рвались. Порадоваться детству, которое было. Или о котором только мечтал. — Завидую я твоим мечтам, — сказала Евангелина. — Я — клон, и детства у меня не было. Я появилась в мире взрослой. Рожденной из соскоба клеток изначальной Евангелины. Папочке я была нужна, чтобы заменить дочь, которую он убил. И меня вырастили втайне, рассказали о детстве, которого у меня не было, и послали в мир, чтобы я там была взрослой, хотя мне было всего шесть месяцев. И мне то, что я здесь вижу… странно. У меня никогда не было игрушек. Или котят и щенков. Папа не хотел, чтобы у меня в мире было что-то, кроме него. Я никогда не играла. Не была свободна от обязанностей и тайн. Я вижу здесь игрушки и не знаю, что с ними делать, как говорить. Но что-то во мне хочет их подержать, или чтобы они меня держали, или просто бегать с ними наперегонки и смеяться, и будто я всегда этого хотела, только не знала.
Она резко замолчала, потому что была готова расплакаться. Финли обнял её за плечи.
— Мы здесь для тебя, — сказал Плюшевый Медведь. — И всегда для тебя здесь будем.
— Черт побери, — не выдержал Тоби, — было тут у кого-нибудь нормальное детство? Не все же мы вышли из Семей с поехавшей крышей!
— У меня было классное детство, — вдруг сказал Джулиан, и все вздрогнули. А он замолчал и подозрительно посмотрел на Флинна. — А камера твоя выключена?
— Можешь мне поверить. Уж кто-кто, а я понимаю, что такое неприкосновенность частной жизни. Говори свободно.
Джулиан шмыгнул носом, до конца не убежденный, но продолжал, время от времени поглядывая на камеру, чтобы проверить, не горит ли её красный глазок. Он углубился с счастливые времена, и голос его стал теплее и ровнее.
— Мы с моим старшим братом Акриком были очень близки, что в Семьях бывает редко. Обычно брат для брата — это соперник в борьбе за наследство и за власть в клане. Наследник может быть только оддин. Всем остальным достаются обглоданные кости. Но нам с Ауриком было на это наплевать с самого начала. Он меня вырастил, именно он, а не все гувернантки и наставники. Почти все время было так, что мы с ним — против них. У нас было классное детство. Мы все делали вместе. Игрушки были общие. Не могу вспомнить ссору, которая длилась бы дольше пятнадцати минут.
Когда мы вошли в переходный возрсат, родители попытались нас разлучить. Аурика воспитывали с тем расчетом, чтобы он принял на себя дела после смерти отца. Я должен был стать военным, с глаз долой — из сердца вон, если только не слуучилось бы такое, о чем и думать невозможно, и Аурик бы погиб, а тогда меня позвали бы на его место. Но мы отказались разлучаться. Каждый из нас был своему брату лучшим другом, избранным товарищем, мы были братьями не только по крови, но и по собственному выбору. Тогда я и открыл, что я эспер.
А это был удар. Семьи тщательно охраняют свою генетику, но бывает, что где — то в роду кто-то переспал с кем-то не тем и занес в генофонд эсперную наследственность. Вот она во мне и всплыла. Я знал, что родителям об этом говорить нельзя. Я бы погиб в аккуратно организованном несчастном случае, но не опозорил бы Семью наличием в ней эспера. Эсперы — недочеловеки. Вещи. Так было и так будет. Но Аурику — это я знал — сказать блыо можно. Он меня прикрыл, заставил меня жить, когда мне от стыда хотелось наложить на себя руки, и никогда не видел во мне никого иного, кроме брата, который был у негг всегда. Когда стало ясно, что мне нужно выучиться использовать свою эсперную силу и скрывать её, он даже нашел связи, которые привели меня в Подполье клонов и эсперов.
Единственный раз, когда мы по-настоящему спорили, это когда он влююился в Би-Би Ходзира. Я ещё тогда знал ,что что-то в ней не то, но не мог выразить словами. Даже сам думал, что я просто ревную её за близость к Аурику, так что я оставил подозрения и старался радоваться трму, что Аурик так с ней счастлив. Но ведь мы были очень малой и незначительной Семьей, а она была из клана Ходзира. Чтобы произвести впечатление на её Семью и доказать свою любовь, Аурик вышел на Арену против Железного Гладиатора, и этот прокятый гад его убил. Он не был к этому вынужден. Он мог просто нанести Аурику почетную рану и дать ему уйти. Вместо этого он всадил меч Аурику в глаз — просто чтоьы показать свое искусство. На этом мое детство кончилось. Евангелина стиснула руку Финли. Джулиан не знал и не должен был никггда узнать, что Железным Гладиатором был его друг и герой Финли Кэмпбелл.
— А как тебе эти игрушки? — спросила Евангелина, чтобы что-нибудь сказать.
— Я понимаю, чем может привлечь такое место, — ответил Джулиан. — Но это не для меня. Все детские игрушки остались у меня позади. Я отвернулся от Семьи и сделал своей жизнью работу на Восстание. Ни на что другое у меня просто не осталось времени. Я был хорошим повстанцем. Для меня не было слишком опасных заданий, не было невозможного. А потоп я влюбился в Би-Би Ходзира, и моя жизнь кончилась во второй раз.
Ребенком я был очень счастлив. Как будто в глубине души знал, что другого счастья в моей жизни быть не может. — Это грустно, — неожиданно вмешался Джиль. — И не нужно. На самом деле никогда ничего не потеряно. Память о хороших друзьях и хороших временах всегда рядом, на расстоянии одной мысли. В некотором смысле ничего не прекращается. Каждая минута, которой ты дорожишь, каждый друг, которого ты ценил, они с нами, оиделенные только временем. Прошлое все ещё происходит и будет происхоить всегда. О своем детстве я вам рассказывать не буду. Вы мало что поймете — девятьсот лет назад жизнь была совсем другая. Но у меня было две собаки, когда я был мальчишкой. Гончие.
Удивительно работали по следу. Никогда не был так счастлив, как когда гнался по следу за зверем вместе с ними.
Обе собаки погибли, когда мне было десять. У них появились опухоли, и мы ничего не могли сделать. Тогда я их усыпил, чтобы они не страдали. И до сих пор мне их не хватает. Но стоит закрыть глаза, чтобы снова оказаться с ними, и я знаю, что там, в прошлом, мальчик и две собаки до сих пор охотятся в лесах. Мне не нужна такая планета, замешанная на фальшивой ностальгии и потребности спрятаться от реальности. Это для слабых.
А сейчас здесь поле битвы созданий Шаба. Это не игрушки и не товарищи детских игр, это фурии в процессе обучения. Весь этот мир нужно сжечь и забыть — дурацкий эксперимент, который пошел наперекос.
Наступило долгое молчание.
— Что ж, спасибо, Дезсталкер, что ты с нами этим поделился, — сказал наконец Тоби. — Я только знаю, что нас всех ждет в грядущие дни большое утешение. Так, теперь, я думаю, моя очередь. Так вот, лично я считаю, что вы все — пачка слабаков. Нет в моем детстве ничего, по чему я скучал бы.
— Лазно, — ответила Евангелина. — Тогда расскажи нам о своем, без сомнения, отвратительном детстве. Какие страшные и извращенные события сделали из тебя ту омерзительную личность, которую мы виддим?
— Мерщким типом я родилсф, — доброжелательно ответил Тоби. — С годами я в этом совершенствовался. Папочка мой помер, когда я был сосунком. Мама сбежала подальше, чтобы не кланяться дяде Грегору. Он был фанатиком дисциплины ещё тогда. Я испортил жизнь длинной череде гувернанток, наставников и вооруженных охранников и устраивал бунт в каждой школе, куда меня посылали. Друзей и у меня не было, и нужды в них — тоже. Был равнодушен к Плюшевому и его приключениям — сентиментальная тягомотина. Меня куда больше интересовал реальный мир и как иметь дело с его коллективной головой к собственной выгоде.
А это, разумеется, вызвало интерес к политике. У меня всегда была особая склонность к грязной игре и двурушничеству. Что мне очень пригодилось в работе холуя по связи с общественностью, а теперь в работе журналиста. Я должен быть назойливым, совать нос в чужую частную жизнь и морочить головы нескольким миллиардам людей при каждом выходе в эфир. Жизнь прекрасна. Или по крайней мере была прекрасна, пока меня не начали кидать с одного театра войны на другой. Когда я говорил, что хотел бы освещать захватывающие события, я не имел в виду, что хотел бы в них участвовать.
— А ты не тоскуешь по своим родителям? — спросила Евангелина. — Я имею в виду настоящих, которых ты никогда не видел.
— Нет, — ответил Тоби безразличным голосом. — Мне они никогда не были нужны. Я сам построил свою жизнь, и мне никто никогда не был нужен. Кроме Флинна, конечно. Кто-то должен направить камеру, куда я показываю. А расскажи нам о твоем детстве, Флине. Вот это будет история, дстойная того, чтобы её услышать.
— Жаль тебя разочаровывать, — сказал Флинн. — Но у меня было вполне счастливое и вполне нормальное детство. Ни боьлших травм, ни больших потерь. И мне нравится, что здесь пытались устроить. Тут должно было быть хоршоее место — пока не вмешался Шаб.
— А вы, игрушки, что об этом думаете? — спросил Финли. — Я думаю, у вас вряд ли было детство. Если не называть так вашу жизнь до появления фурий. Вы что-нибудь об этом времени помните?
Игрушки переглянулись, и в конце концов заговорил Хэллоуини. Он сидел у ног Джулиана, свернувшись в костистый шар, глядя на языки костра.
— Все мы помним что-то из той жизни, когда были просто игрушками . Мы были перепрограммированы так, чтобы ничего не забывать, и поэтому те воспоминания с нами. Но смысл наши воспомниания имеют с тех пор, как прилетели фурии и пробудили нас от сна ядовитым поцелуем. Фурии дали нам разум в обертке программ Шаба. Они дали нам свободную волю и попытались сказать, что с ней делать. Детства ни у кого из нас не было. Мы появлялись на свет полностью готовыми. Я — Мальчик, но я не знаю, что это на самом деле значит. Мы так мало понимаем, что такое быть живыми. И все, на чем мы можем строить свою жизнь, — это на персонажах, которыми нас создали. Поэтому мы не знаем, то ли мы такие, как мы есть, по нашему собственному выбору, то ли мы просто следуем старым программам. Жизнь для нас до сих пор загадка. Все так ново и так пугает. Все пниходится решать самим. Эмоции — это так трудно… Любовь, например. Нам кажется, будто мы знаем, что значит это слово, но нам так мало есть с чем сравнить. Ненависть понять легче. И страх — тоже. Может быть, поэтому плохих игрушек горазжо больше, чем хороших. Быть плохим проще.
— Но многим из нас не нравится, что с нами сталось, — добавил Пути. — До появления фурий у нас не было сознния, и мы не знали гтеха. Шаб использовал нашу невинность нам во зло. Мы были рождены в мир крови, страдания и убийства, и многие из нас так из него и не выбрались. Нас наполняла месть, а люди оказались такой легкой жерьвой. Кое-кто из нас, правда, научился искать искупления.
Морской Козел рыгнул и выковырял кусок мяса из своих крупных неровных зубоа.
— А дургие научплись быть невыносимо претенциозными. Мы — то, чем были всегда, только больше. Мне нравится быть Морским Козлом. Если бы меня не было, меня надо было бы придумать, чтобы вам было кого бранить. Я досаждаю, следовательно, существую. А если кому-то не нравится — его дело. Верно, Медведь?
— Как бы это тебя заткнуть? — вздохнул Медведь. — Извините моего друга. Когда мы были игрушками, мы были звездами, и все нас любили. Он никак от этого не отвыкнет. А меня люди очень интересуют. У вас такой огромный потенциал. И у нас так много общего в жизни. Наши создатели — вы, а не Шаб. Если бы мы только могли это объяснить всем игрушкам, война бы уже завтра кончилась. Ужасно будет, если даросанная нам жизнь научит нас только убивать и разрушать. А теперь я предложил бы нам всем отдохнуть, сколько удастся. Если все будет хорошо, мы доберемся до Леса завтра вечером. Там мы увидим Винсента Харкера, Красного, и кто знает, что будет тогда.
Все молча сидели вокруг костра, люди и игрушки, думая каждый о своем. Кажется, получился вечер исповедей, но не все сказали все что могли. У всех были свои тайны, большие и маленькие, которые пока нельзя было раскрыть. Хотя бя потому, что правда приносит страдание.
Евангелина прислонилась к Финли и подавила желание рассказать ему, почему на самом деле она здесь с ним. Не так давно она обратилась к вождям Подполья с просьбой назначить её посланницей к новым мятежникам, хотя это и значило расстаться с Финил. Ее одолевало невыносимое желание выбраться, принадлежать только себе, освободиться от груза ожиданий со стороны всех и каждого. Даже от Финли. Но, как и многое другое в её крооткой жизни, все вышло не так. Ее лучшей подругой была Пенни де Карло. Нанятая Грегором Шреком для подготовки Евангелины к появлению на публике, Пенни учила её таа, будто она была человаком, пусть даже она клон. Учила её гордости и самоуважению. И даже ввела её в Подполье клонов и эспертв. Пенни де Карло, тайный эспер, пойманная и заключенная на Девятом Уровне. В Червивом Аду.
Евангелина пыталась её освободить, когда Подполье взяло Девятый Уровень штурмом, однако в хаосе и сумятице, вызванных предательством Драма, она не смогла найти Пенни и была обречена жить без нее. Но Пенни нашел Грегор Шрек. У него были деньги и влияние, а ещё — отчаянная воля снова привпсти к покорности свою клонированную дочь. Он добился перевода Пенни в свою тюрьму и дал знать Евангелине. Условия его были простыми — вернуться к нему, иначе Пенни умрет в мучениях. Еванлелина была близка к отчаянию. Она не могла вернуться к извращенной любви своего отца. Лучше умереть. Но она не могла бросить на произвол судьбы женщину, которая научила её быть человеком. Сказать об этом правящему Совету Подполья она не могла. Ее бы стали считать скомпрометированной, возможно, рассматривать как угрозу провала. И Финли она тоже не могла сказать. Он не должен был знать, что Шрек имел привычку таскать свою дочь в постель. Финли придет в ярость и в одиночкк бросится на Шрека и все его силы. Такой бой даже Железный Гладиатор не можео надеяться выиграть.
И Евангелина не говорила никому и чуть не сошла с ума, пытаясь понять, что же ей делать. И в конце концов она могла решить только ничего не решать. Удрав от своих обязанностей, она присоединилась к экспедиции в Мир Шеннона. Так она избегала контактов с кем бы то ни было и выигрывала себе время подумать. Грегор не тронет Пенни, пока Евангелина отсутствует. Потому чро в этом нет смысла, если нет возможности дать Евангелине об этом знать. И даст Бог, за время экспедиции она найдет решение. Если нет, придется обратиться к Финли. И надеяться, что каким-то чудом он ещё раз спасет её из ада.
Она посмотрела на него, спокойно сидящего рядом с ней, сильного, надежного, вселяющего уверенность, и теплая волна поднялась у неё в груди. Она поозвала его по имени, а когда он обернулся, поцеловала.
Это заинтересовало игрушек. Пуги и Хэллоуини даже встали, чтобы лучше видеть.
— Что это они делают? — спросил Пуги приглушенным голосом.
— Не знаю, — растеряно отозвался Хэллоуини. — Ты думаешь, это больно?
Страница 37 из 70
Следующая страница
[ Бесплатная электронная библиотека online. Фэнтази ]
[ Fantasy art ]
Библиотека Фэнтази |
Прикольные картинки |
Гостевая книга |
Халява |
Анекдоты |
Обои для рабочего стола |
Ссылки |
